Магнатъ - Алексей Кулаков

— А со временем!..

Вспомнив конкурентов и некоторых своих «приятелей», он недобро нахмурился. Потом мысли перескочили на титулованного компаньона, с которым у него поначалу вышла некоторая неприязнь. И то сказать — ведь чуть ли не силком вошел в его дело! Зато потом, после одного очень долгого разговора, меж ними как–то незаметно родилось по–настоящему полное взаимопонимание. Да, молодой князь хотел почти невозможного — контролировать если не весь, то большую часть печатного рынка империи. Невозможно! Но… Как он тогда казал? Да еще этак полушутя–полусерьезно? «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»? Сытин сжал в кулак что–то невидимое, легонько им потряс, и пообещал:

— Еще как сделаем!

Сложив газету и брошюрки в одну аккуратную стопочку, Иван Дмитриевич совсем было собрался слегка размять ноги, прогулявшись до типографии — но не успел, так как один из помощников принес незнакомую визитку. А следом пожаловал и ее хозяин, потомственный вичугский купец первой гильдии, Николай Михайлович Красильников. По крайней мере, именно так было написано на светло–бежевой картонке. Вот только одежда на нем была не совсем подходящая для торгового сословия, да манеры скорее приличествовали какому–нибудь дворянину. Впрочем (Сытин про себя вздохнул), клиентов, как и родню — не выбирают.

— Какой заказ желаете разместить? Рекламные листовки, прейскуранты, этикеты, заметку или статью в газетах? Или, быть может, надобно книгу издать?

— Мое дело не совсем того свойства, почтенный Иван Дмитрич, как вы о нем подумали. Как бы это сказать?..

— Да как есть, так и говорите, мы ко всему привыкшие.

— Ну что же, напрямик, так напрямик. Не могли бы вы, почтеннейший Иван Дмитрич, устроить мне встречу с князем Агреневым? Или хотя бы передать ему из рук в руки мое письмо?

Ничуть не удивляясь, причем как прозвучавшей просьбе, так и подобному знанию о личности компаньона (все же купеческая Москва — одна большая деревня, в которой все знают о всех), Сытин всего лишь приветливо улыбнулся:

— Почему бы вам не обратиться на Мясницкую, в представительство его компании? Если хотите, могу подсказать адрес.

— Благодарю покорно, я там уже был. Три раза. И в столичном отделении, что на Невском, тоже. Как и в самом Сестрорецке. Предвосхищая ваш возможный вопрос — оба моих письма на имя его сиятельства так же остались без ответа.

— Нда–с. И такое бывает. Ну что ж поделаешь, Александр Яковлевич очень занятой человек.

Молодой купчик намек понял совершенно правильно. Недолго подумав и переменив позу, в которой сидел перед хозяином, Красильников честно признался, в чем же причина его столь выдающейся настойчивости:

— Два года назад я вступил в полные права наследства и принял бразды правления семейным делом. Товарищество мануфактур Красильниковых — быть может, вам доводилось что–то о нем слышать?

Во взгляде хозяина появилась еле заметная искорка доброжелательства. Не потому, что он слышал про товар из вичугских текстильных мануфактур много хорошего хотя и в самом деле — слышал, и немало. Просто, так уж повелось на Москве–матушке, что наибольшим уважением в купеческой среде пользовались именно промышленники–фабриканты. За ними шли те, кто занимался исключительно торговлей, ну а в самом низу стояли разного рода ростовщики да менялы — неспособные ни произвести что–нибудь хорошее, ни купить это хорошее да перепродать с тройной выгодой. Только наживаться на нужде человеческой.

— Ну как же, как же. И?

Молодой купец еще раз переменил позу, вздохнул, и бухнул:

— Я бы хотел предложить его сиятельству приобрести долю в товариществе. Довольно заметную.

— Гм. Вот как.

Услышав такое, издатель почувствовал легкое замешательство. Представитель купеческой династии желает пустить кого–то в семейное дело, налаженное, и приносящее стабильный доход? Уж не ослышался ли он?

— Именно так! Понимаю ваш скепсис, почтенный Иван Дмитрич, но поверьте — это очень взвешенное решение, многажды раз обдуманное, и даже одобренное остальными пайщиками Товарищества.

Теперь уже Сытин глубоко задумался, вспоминая — а что же именно такого хорошего он слышал про Красильниковские мануфактуры? Вспомнил. Хм, а ведь по всему выходило, что предложение очень даже выгодное. Ну, тогда грех не помочь.

— Что ж, давайте ваше письмо, Николай Михайлович, передам в лучшем виде.

Обрадованный фабрикант тут же выложил на стол конверт веленевой бумаги.

— Не сочтите за назойливость, почтенный Иван Дмитрич — а когда?..

— Думаю, на этой неделе.

Провожая молодого купчика почти до входной двери, (все равно ведь собирался спуститься в типографию, не так ли?), Сытин все никак не мог отделаться от мысли, что Фортуна на удивление благосклонна к его компаньону. Иные богатеи годами кружат вокруг таких вот мануфактур да товариществ, уговаривают, выгадывают момент, свадьбы по расчету устраивают — а тут! Деньги сами за князем бегают, да вот беда, все никак догнать не могут.

— Так я могу надеяться?..

— Всенепременно.

Распрощавшись со своим несостоявшимся клиентом, Иван Дмитриевич дошел–таки до печатного производства, являвшегося предметом его особенной гордости. Новейшее оборудование и опытнейшие работники, коих он весьма ценил, (можно даже сказать, холил и лелеял), составляли саму основу его дела, позволяя оное планомерно развивать и расширять. Недаром ведь князь Агренев обратил на него самое пристальное внимание — среди книгоиздателей он один из лучших! А с таким компаньоном, как его сиятельство, да с божьей помощью, и вовсе станет самым лучшим. И крупным, хе–хе. В очередной раз улыбнувшись своим мыслям, Сытин спустился с небольшого приступка на входе в цех, немного прошелся вдоль переплетного отделения, и, не удержавшись, подхватил на руки только–только одетый в обложку «Букварь». Полистал, глубокомысленно похмыкивая, и подмечая опытным глазом многочисленные отличия от обычных изданий. Все было проще, нагляднее, и… Живее, что ли? По такому букварю грамоту постигать — одно удовольствие! Крупный текст с картинками–объяснениями, небольшие примеры, что называется «из жизни», понятные упражнения — не то, что в «высочайше одобренном» образце, по которому дети учатся в начальных и церковно–приходских школах. Жалко только, что дальше реальных училищ, открываемых его сиятельством, подобный учебник не пойдет — в министерстве народного просвещения новый образец лет десять согласовывать да «редактировать» будут. Так что «Букварь» безымянного автора лег обратно, а взамен Сытин поискал уже отпечатанный трехтомник «Истории Французской революции» Томаса Карлейля, заново переведенный на русский язык. С первого, да и второго взгляда, новое издание почти не отличалось от старого — ну, разве что немного сместились кое–какие смысловые акценты, чуть иначе подан материал, да иллюстраций добавилось. А в результате, книга получилась откровенно страшноватая. Такую вот «Историю» почитаешь, на картинках подробности поразглядываешь, а потом всю ночь будут отрубленные головы сниться. Или агрегат доброго доктора Гильотена, весь в бурых потеках засохшей «смазки».

— Нда–с.

Ни одного томика Карлейля найти так и не удалось, что в свою очередь значило, что они уже завернуты в грубую конопляную бумагу, крепко–накрепко перевязаны вощеным шпагатом и спокойно себе отлеживаются в лабазе, дожидаясь путешествия в Сестрорецк. Как и мемуары какого–то бравого ротмистра, умудрившегося поучаствовать и в Крымской войне, и в Русско–Турецкой. Тоже, надо сказать, весьма занимательное чтиво получилось, с превеликим множеством неаппетитных подробностей, выставляющих и англичан, и французов в весьма неприглядном свете. Или вот «Дневник партизанских действий» знаменитого гусара Дениса Давыдова, изрядно отличившегося в последнюю Великую отечественную войну. Между прочим, перевод заграничного издания тысяча восемьсот шестьдесят второго года. Сильная вещь! Особенно в той части, где повествуется о массовых убийствах французами русских военнопленных и множестве начисто уничтоженных деревень — и ответных «любезностях» с нашей стороны. Нда–с! Пожалуй, кто бы другой попросил издать что–то подобное, так десять раз подумал бы. А потом и отказал. Во избежание вполне возможного знакомства с «ценителями» в лазоревых мундирах Третьего отделения собственной Его императорского величества канцелярии.

— Да уж! Интересно, откуда он эти мемуары взял?

Остальное содержимое лабаза, предназначенное к отправке на балтийский курорт, особого интереса не вызывало: учебники, справочники, наставления, памятки… Вот разве что красочно оформленный сборник русских народных сказок радовал глаз чудесными иллюстрациями. Вздохнул с сожалением — надо было сразу утроить тираж, своими силами бы реализовал. Ну ничего, все у него впереди — и сказки эти еще раз отпечатает, и все остальное, о чем они говорили с князем, тоже будет. Напоследок оглядев работающее производство (от вида которого его настроение еще больше скакнуло вверх), Иван Дмитриевич развернулся на каблуках и энергичным шагом отправился на выход. И если бы не шум от машин, то любой желающий мог бы услышать, как он, довольно таки мелодично, напевает себе под нос странную песенку: