Смерть на выбор - Росс Макдональд

— А, дружок Зизи. Заходи, заходи, — сказал он сипловатым голосом.

Одной рукой он упирался в бок, другая лежала на ручке двери. Мне пришлось протиснуться мимо него, чтобы войти в комнату. Тело у него было мягкое и зыбкое, как у женщины. Выгнувшись, точно какое-то беспозвоночное, он закрыл дверь и повернулся ко мне. На нем была зеленая рубашка из мягкой материи, темно-зеленые габардиновые брюки; ворот рубашки был перехвачен блестящим желто-зеленым галстуком с массивной золотой булавкой.

Он упер другую руку в другой бок и склонил голову на сторону. Лицо у него было маленькое и острое под высокой шапкой волос.

— Я смотрю, ты при пушке, старина?

— Нужна для дела! — Я похлопал себя по оттянутому карману пиджака.

— И какими делами ты занимаешься, старина?

— Всякими. Что обломится. Нужны рекомендации?

— Да нет, если только ты не вздумаешь обломить папу-Москита. — Он осклабился, потому что его самого рассмешило столь нелепое предположение. Зубы у него были мелкие и редкие, как у младенца. — Сам-то откуда?

— Из Пасифик-Пойнта.

— Что-то я тебя там не видел.

— Я работаю по всему побережью, — нетерпеливо сказал я. — Если хочешь узнать мою подноготную, пришли мне анкетку.

— Давно без дозы, а? Невмоготу?

— Сам не видишь? На кой бы черт я к тебе приперся?

— Ладно, не психуй. Должен же я узнать, с кем имею дело. Иглу дать или ты нюхаешь?

— Иглу, — бросил я.

Он подошел к шкафу в углу комнаты и выдвинул верхний ящик. На представительство Москит не тратился, оставив комнату такой, какой ему сдали: голые серые стены, железная кровать со сломанной спинкой, покоробившиеся зеленые жалюзи на окне, пыльный ковер с вытертым до ниток ворсом на протоптанной сотнями ног тропинке от кровати к ванной. В любую минуту Москит мог переселиться отсюда в одну из тысяч таких же комнат в любом конце города.

Он поставил на шкаф спиртовку и поднес к ней серебряную зажигалку. В другой его руке блеснула новая на вид игла.

— Тебе на сорок или полную на шестьдесят пять?

— Полную давай. Дерешь ты, однако.

— А ты как думал? Сначала деньги покажи.

Я показал ему деньги.

— Тащи сюда.

Держа ложку с водой над спиртовкой, он растворял в ней щепотку желтоватого порошка. Я положил шестьдесят пять долларов рядом с шипящей спиртовкой.

За дверью ванной послышался шум льющейся воды. Потом кто-то кашлянул.

— Кто у тебя там? — настороженно спросил я.

— Да никто, приятель один. Не трепыхайся. Ну, давай, скидывай пиджак, или ты в бедро колешься?

— Я хочу посмотреть, кто у тебя там. Я не могу рисковать.

— Да девчонка одна, не волнуйся, — сказал он успокаивающим тоном. — Не дрейфь, все о'кей. Ну-ка, будь умницей, снимай пиджак и ложись на кроватку.

Он погрузил иглу в ложку, набрал жидкости в шприц и повернулся ко мне. В ту же секунду я выбил шприц у него из руки.

Он побагровел. Складки кожи под маленьким подбородком задрожали, как у индюка. Рука его нырнула в ящик шкафа, прежде чем я успел ее перехватить, и перед глазами у меня сверкнул нож.

— Не подходи, гад, порежу! — прошипел он, прижавшись спиной к стене и согнувшись. Обоюдоострое лезвие ножа глядело острием в потолок.

Я выхватил револьвер.

— Брось нож, Москит!

Его маленькие черные глазки неуверенно посмотрели на меня и, слегка сойдясь к переносице, остановились на острие ножа. Я с размаху ударил его по запястью стволом револьвера, и нож упал на пол. Наступив на него, я двинулся к Москиту. Он попытался вцепиться мне в лицо ногтями. У меня не было иного выхода, кроме как ударить его, и я ударил: коротким крюком правой в ухо. Он сполз вниз по стене, как тряпичная кукла.

Раздавив валявшийся на ковре шприц ногой, я поднял нож и положил к себе в карман. Москит был в глубоком нокдауне, единственным признаком жизни было быстрое затрудненное дыхание. Зрачки закатились, полуприкрытые глаза были белыми и пустыми, как у мраморной статуи. Затылок его упирался в стену, и мне пришлось оттащить от нее его отяжелевшее тело, чтобы он, чего доброго, не задохнулся. Он остался лежать на полу, носки его черных замшевых туфель торчали в разные стороны.

За спиной у меня щелкнул замок ванной комнаты. Я стремительно выпрямился и обернулся. Дверь приоткрылась в темноту ванной, и оттуда походкой сомнамбулы вышла не кто иная, как Рут, которую я в последний раз видел в Пасифик-Пойнте. Она была в желтой, с красными кантами, нейлоновой пижаме, болтавшейся на ней как на вешалке. Свободные легкие складки скрывали линии ее тела и придавали ее походке еще большую зыбкость. Глаза на мертвенно-бледном лице зияли, точно два черных кратера.

— Привет, привет, привет, — пробормотала она. — Привет, привет. — Потом, заметив револьвер у меня в руке, сказала без всякого страха или любопытства: — Не стреляй, ковбой, я сдаюсь. — Руки ее дернулись вверх, полуобозначив капитуляцию, и бессильно упали вдоль бедер. — Сдаюсь на милость победителя, — промолвила она, пошатнувшись.

Я спрятал револьвер и взял ее под локоть. Лицо ее не изменилось. Я узнал это выражение застывшего ожидания. Точно такое же я видел на лице человека, падающего с пулей в сердце.

— Пусти меня, злодей, — без всякого чувства сказала она и опустилась на край кровати. Только сейчас она заметила Москита, лежавшего в полушаге от нее. Она тронула его ногу носком своей, с красными маленькими ноготками. — Что случилось с маленьким негодяйчиком?

— Он упал и ушибся. Бедняга.

— Бедняга, — эхом отозвалась она. — Жаль. Жаль, что он не ушибся насмерть. Дышит еще. Смотри, он искусал меня. — Она оттянула ворот пижамы и показала мне красные следы зубов у нее на плече. — А мне было не больно, ха-ха. Я была за тысячу миль отсюда. За десять тысяч миль. За сто тысяч, — нараспев говорила она.

— Где же ты была, Рут? — прервал я ее.

— На моем островке, на островке, который всегда меня ждет. Крошечный белый островок посреди глубокого синего моря.

— Ты была там одна?

— Одна, совсем одна, — улыбнулась она. — Я запираю дверь на ключ, задвигаю щеколду, набрасываю цепочку, сажусь в кресло, и никому до меня не добраться. Никому на свете. Я сижу и слушаю шум прибоя и никому не открываю, пока не приходит отец. Потом мы уходим к морю собирать раковины. Мы берем только самые красивые — розовые, красные, пурпурные, — только самые красивые и большие раковины.

Никто не знает, где они лежат, — лишь я одна. Лишь я одна... — Голос ее замер. Она подтянула ноги к подбородку, прикрыла глаза и стала плавно раскачиваться взад-вперед на волнах далекого моря.

Дыхание лежащего на полу человека стало ровнее и глубже, глаза закрылись. Я отправился в ванную за стаканом воды. На полу перед раковиной была разбросана одежда Рут. Вернувшись, я плеснул Москиту в лицо из стакана. Маленькие черные глазки быстро открылись. Он фыркнул и стал отплевываться.

— Опля! — сказал я и посадил его, прислонив спиной к стене. Голова его свесилась на сторону, но он уже вполне пришел в себя, и в глазах его сверкнула злоба.

— Тебе это так не пройдет, старина, — прошептал он.

Не обращая на него внимания, я повернулся к девушке.

— Ты видела Спида? — спросил я.

— Спида? — отозвалась она откуда-то издалека. Лицо ее было гладким и непроницаемым, точно створки захлопнувшейся раковины, прислушивающейся к собственному шуму.

Москит с трудом поднялся на четвереньки.

— Молчи, это бандит! — выдавил он. Похоже, Москит что-то знал.

Я вцепился в его галстук и воротник и поднял его на ноги, протащив спиной по стене. Он мешком повис у меня в руках, боясь сопротивляться.

— Тогда ты скажешь мне сам, где Спид, — процедил я.

Он попытался отвернуться, елозя мокрой головой по штукатурке.

— Не знаю никакого Спида, — пропищал он, точно попавшая под каблук крыса. — Забирай свои вшивые доллары и уби... убирайся! — Лицо его снова побагровело, дыхание со свистом вырывалось из глотки.

— Нет, так легко не отвертишься. — Я чуть ослабил пальцы на его горле. — Мне нужен Спид, слышишь?

Он попытался плюнуть мне в лицо. Пузырящаяся беловатая слюна потекла по его подбородку. Я стал медленно сжимать ему горло. Это отвратительное насекомое напрашивалось, чтобы его раздавили.

Задыхаясь, он слабо затрепыхался у меня в руках.

— П-пусти!

Я отпустил его, и он рухнул на четвереньки, кашляя и мотая головой из стороны в сторону.

— Где Спид? — повторил я.

— Не знаю, — пробормотал он, ползая у меня в ногах, как собака.

— Слушай, что я тебе скажу, Москит. Ты мне очень не нравишься. И твой бизнес — тоже. Дай хоть маленький повод, и я изобью тебя до полусмерти. А потом позвоню в полицию, и тогда тебе долго не видать свободы.

Он смотрел на меня сквозь спутанные волосы.

— Не пугай, тебя еще самого загребут за хулиганство.