Месть палача - Виктор Вальд

Кто-то из его слуг прослышал о «господине в синих одеждах», который в нескольких селениях оживил своей кровью безнадежно умирающих от чумы людей. Об этом говорили шепотом, только доверенным лицам, не зная, что и думать; то ли этот человек великий колдун, то ли посланник самого сатаны, то ли новоявленный святой, само имя которого очень скоро спасет всех и каждого от «черной смерти». Только как оно будет: появятся ли изображения «святого в синих одеждах» на стенах и витражах церквей, или запылают синие одежды на очищающем костре вместе с телесной оболочкой демона.

А для Гудо все было, как и прежде. Его сторонились и избегали. Умолкали и закрывали глаза, когда было невозможно спрятаться. Но если он, в силу каких-либо причин, входил в дом умирающего, перед ним вставали на колени, и, не в силах вымолвить и слова, умоляюще смотрели в его вызывающий отвращение лик. А потом, по истечению нескольких дней на него уже молились и предлагали все, что было в доме, все, что было в селении, все, что было в городе, чтобы только он остался с теми, кто уверовал в его божественное предназначение – спасение душ, искренне раскаявшихся в вольных и невольных грехах.

А он просил одного – указать, куда направился лекарь из северных земель, в сопровождении красивой женщины и ангелоподобной девушки.

Так Гудо добрался до Лейпцига, где его тут же схватила многочисленная стража и представила перед убитым горем маркграфом в слезах наблюдавшего муки троих его детей.

– Демон ты, или святой – мне сейчас все равно, – жестко встретил человека в синих одеждах вялый от бессонницы маркграф Фридрих. – Вылечишь детей – награжу невиданным богатством. Умрут они – умрешь и ты.

А Гудо только зубами скрипнул. Слава, даже рожденная шепотом, рано или поздно потребует жертву.

– И еще… – маркграф надолго задумался. – Говорят, ты лечишь собственной кровью… Даже если это кровь самого сатаны – лечи!

– Мне бы не хватило крови, чтобы вылечить тех многих, кому мне посчастливилось помочь. Теперь мои снадобья не от крови. Я многое сам понял, и многое переосмыслил. Но вначале была кровь. К тому же суеверный народ охотнее поверит в чудо оздоровление от крови, чем от снадобья испробованному на себе самом, когда собственной горячкой и настойкой из многих компонентов, убиваешь чуму. Нужно ли рассказывать о том, что черную болезнь побеждает мертвая чума, а еще быстрее живая чума[125]? Для этого я едва сам не умер. Но мне повезло – мои ведения показали мне, как сражаются рыцари спасения с черным войском вторжения. Чуму можно победить…

Гудо не закончил. Маркграф схватил его за руку и потащил к своим страдающим детям.

Гудо вылечил детей, а затем, во избежание быстро растущих слухов о том, что сам маркграф подписал договор с сатаной во имя спасения своих отпрысков, был вынужден отправиться по просьбе Фридриха в августинский монастырь. Спасение святых отцов уже никак нельзя было трактовать, как вмешательство врага Господа. Теперь уже никто не сможет прошептать, что вот идет посланник сатаны, и сила его от нечистого. Не сможет… А скорее сможет, лишь только пройдет время и слух преодолеет расстояние разума.

Но не это страшно. Страшно то, что прошло более месяца, и теперь Гудо в растерянности стоял посреди ярмарочной площади, не зная в какую сторону направить свой путь.

– Могу ли я поговорить с добрым господином?

Гудо даже вздрогнул от неожиданности. То ли от серого угла здания, то ли из камня мостовой вырос этот маленький человечек в неприятной для взгляда одежде. Собственно одежда этого мужчины почти не отличалась от одежд купца большого достатка. Но характерная остроконечная с шаром на верху шляпа желтого цвета и полоса того же цвета нашитая на камзол делали хорошее одеяние неприятным. Да и не в одежде конечно дело. Неприятие в ее хозяине.

– Только одно слово.

– Говори, еврей, – с трудом выдавил Гудо, и немало удивился силе своего отвращения к тем, кто был более призираем и несчастен, чем даже палач.

– Мы можем указать, куда направился тот человек, о котором ты спрашивал у многих.

– Ты мне скажешь, клянусь всеми теми, кто побывал в руках палача Гудо, – вспыхнул «господин в синих одеждах».

– Даже испытывать судьбу не буду. Скажу. Но… Позволит мне «господин в синих одеждах» сказать еще слово?

– Говори, – едва не задохнулся Гудо.

– В том городе уже никто не скажет тебе, куда он отправился дальше. А этого я не знаю пока и сам.

– Что ты желаешь от меня? – понимающе кивнул головой «господин в синих одеждах».

– Чудо. Всего лишь чудо. Моя жена. Мои дети. Мои соседи…

– Хорошо. Пошли.

Через несколько дней Гудо вкушал приятную пищу и пил превосходное вино. Он впервые позволил себе взять за лечение золотые монеты и не чувствовал угрызения совести. Он выполнил свою работу и не обидел христианина. А у этих, кого Господь наказал за распятие Христа рассеиванием по миру, денег много и не от пота они, а от ростовщичества и обмана. Золото пригодится. Еще неизвестно, сколько придется быть в пути. В полдень его путешествие продолжится. И от этого радостно на сердце. Так что можно и послушать этого Моисея. Или Иуду? Не все ли равно.

– Наше слово верное. Оно дорогого стоит. На нем и держимся. На нем и вера и братство наше во всех краях. Тем словом и вести тебя будем. Догонишь этого лекаря и его женщин…

Гудо недовольно что-то промычал. Моисей (или Иуда?) нагнул голову и боязливо огляделся. Дождавшись, что его «гость в синих одеждах» допил вино, хозяин дома осторожно продолжил:

– Я бы дал тебе знак на бумаге для наших братьев по вере, но… Ты, наверное, не возьмешь. Да и опасно сейчас с письмами на иврите. Опасно… Опасно. А как было все хорошо до того, как великому папе из Рима не пришла чудесная мысль отправить христианское войско в святые земли! Ах, как хорошо! Жили мы евреи из века в век во многих городах и странах. С великой пользой для этих стран и городов. И нам благодарны были. Позволяли владыки и горожане иметь свои дома и кварталы. Носить оружие для самозащиты. Торговать скотом, вином, зерном. Делать чудесные вещи из золота и серебра. Да и многое-многое… Но папа Урбан на соборе в Клермоне, что в Оверни, дал добро, и сильные христианские воины стали разорят наши селения на Рейне и во Франции. Нас убивали и – что хуже – насильно крестили. Нас бы и совсем убили, но мы нужны. Ведь все мы приписаны навечно к императорской казне. И наши души и наше имущество. Ведь каждый пятый золотой в кошеле императора Священной Римской империи от нас и от трудов наших. За это мы по предписанию Латеранского собора[126] должны носить вот этот самый приметный головной убор, да еще метку из желтой материи. А еще призывают отцы церкви христиан не иметь никаких дел с евреями. Какая тут торговля? Какие тут дела? Я так спрашиваю…

Еврей уловил чуть охмелевший взгляд Гудо и торопливо бросился за дверь комнаты. Отсутствовал он самую малость и вбежал с большим кувшином превосходного вина:

– Такое великое дело ты сделал для нас несчастных. Скоро отправишься в путь. И мы скоро… Что нас ждет в Германии? Смерть, насилие, унижение. Пойдем мы на восток. В польские земли. Все уйдем. Хотим жить. Хотим, чтобы и дети наши жили. Ты, наверное, в своих скитаниях видел, как ярко горят на кострах наши братья?

Гудо молча кивнул головой.

– Не все еще сгорели. Потому и нужно уходить. Ведь говорят что? Говорят, что это евреи виновны в том, что чума пожирает христиан. Слыхано ли дело? Евреи! И знаешь, откуда это пошло?

Гудо отрицательно кивнул головой.

– Так я скажу ту глупость людскую. Тебе же известно, как люди страшатся заболевших проказой?

На этот вопрос Гудо согласно кивнул головой.

– У соседей, друзей, семьи такой ужас перед больным, что несчастного лишают и прав и имущества… Всего! Да еще при жизни над ним совершают полный похоронный обряд. Да еще в завершении этой печальной процедуры бросают на него лопату земли. Все! Человек мертв и для церкви и для всех!

– Я это видел, – допив еще одну кружку вина, согласился Гудо.

– Да и пусть так и будет. Но что другое интересно. Интересно то, что пошел слух, которому поверил каждый христианин. А он следующий: доблестные воины Христа так прижали короля гренадских мавров в Испании, что тот задумал отомстить за себя. Отомстить, то его дело. Но причем тут мы, евреи? А вот оказывается причем! Король этих мавров (подумать только что за глупость!) сговорился с евреями погубить всех христиан. Но евреи, слишком умные и подозрительные, обратились с тем же к прокаженным и при помощи дьявола убедили их в том, что поскольку прокаженные считаются самыми презренными и ничтожными существами, то хорошо было бы устроить так, чтобы все христиане умерли или стали прокаженными! О! Сколько же доказательств вины в том евреев тут же появилось! То тут, то там видели еврея, который давал денег и какие-то снадобья прокаженным. А тот прокаженный те снадобья бросал в колодцы и в реки. Более того, в домах богатых и уважаемых евреев стали находить письма к тому же королю мавров и к турецким владыкам. Что-то насчет того, что если вы возвратите нам наш великий город Иерусалим, а так же Иерихон и Ай, где хранится священный ковчег, мы возвысим ваш престол над Европой. А пока мы ловко подсыпаем в питье христиан ядовитые порошки из горьких и зловредных трав, бросаем ядовитых гадов в воду, колодцы и цистерны, а так же в источники и ручьи. И когда мне это делать, когда я весь день тружусь? Или мой сосед Авраам бросит что-то в колодец, из которого станет сам пить? Или в реку, где его Сара стирает его одежды? Кто бы подумал об этом. Но нет! У кого заболит живот – евреи виноваты. У кого корова кровью доится – евреи виноваты. И так всегда и всюду. Так стоит ли удивляться о том, что только чума ступила на земли Европы, так в ней стали винить евреев. Вот они заказчики черной смерти на лицо. А значит, несчастного еврея нужно тащить на костер, потому что кому-то холодно и у кого-то не думают мозги…