Желание чуда - Сергей Бондарчук

ОТВЕТ. Да, всё взято «из Толстого», из его окружения, из его мира. Поэтому мы снимали многие сцены в Ясной Поляне, в усадьбе Толстого, в старой липовой аллее (разговор Пьера и Андрея), возле речки Воронки. Нам хотелось передать всё, что дышит подлинным Толстым. Хотелось показать Россию такой, какой её мог видеть писатель. А значит, увидеть природу надо было поэтически, взволнованно. Как говорил Гёте, надо было возвысить её до уровня поэзии. То есть чтобы природа представала перед вами дышащей, словно бы очеловеченной.

И свою следующую картину, «Ватерлоо», я делал, находясь под сильнейшим обаянием поэтики Льва Толстого, его эстетических принципов. Более того, считал её продолжением толстовской темы. И Род Стайгер, снимавшийся в роли Наполеона, не раз вспоминал Толстого, «Войну и мир», пашу картину и прежде всего образы, созданные в ней актёрами.

Впрочем, и раньше, в шолоховской «Судьбе человека», и позднее, в экранизации романа «Они сражались за Родину», в чеховской повести «Степь» я, словно камертоном, проверял себя Толстым, толстовской мудростью в понимании человека, его внутреннего мира, если так можно выразиться, музыки его души. Уже не говорю об одной из последних актёрских работ. В фильме «Отец Сергий» по повести Льва Толстого я играл отца Сергия.

Первую киноверсию знаменитой повести о блестящем князе Степане Касатском, неожиданно порвавшем с императорским двором и уехавшем в отдалённый монастырь, осуществил ещё в эпоху немого кино Яков Протазанов. Отца Сергия играл замечательный русский актёр Иван Мозжухин.

Толстой, как известно, много наблюдал жизнь монастырей, не раз бывал в Оптиной пустыни. «Горе их, — отзывался он об обитателях келий, — что они живут чужим трудом. Это святые, воспитанные рабством». Над своей сравнительно небольшой повестью писатель работал долго, откладывал и возвращался к ней вновь.

С первых же строк повести «Отец Сергий» очерчен конфликт между молодым князем и нравственно развенчанным в его глазах Николаем.

Ни монастырское отшельничество, длившееся девять лет, ни тринадцать лет, проведённых в уединении, не разрешили «проклятых» вопросов, мучивших отца Сергия. Роль эта сложна чрезвычайно тем, что при скудной внешними событиями жизни монаха в душе его непрерывно идёт разрушительная работа, растёт всё хуже и хуже скрываемая ненависть к отшельникам, архимандриту, игумену. «Насколько то, что я делаю, для бога и насколько для людей?!» — вот вопрос, который постоянно мучил его и на который он никогда не решался ответить себе. Он чувствовал в глубине души, что дьявол подменил всю его деятельность для бога деятельностью для людей.

Для меня важно было раскрыть необратимость поступков отца Сергия, обязательность, закономерность его разрыва с тем нереальным, ложным, во что он долгие годы тщетно пытался верить. И вот финал: совсем седой уже старец обстригает себе ножницами волосы и выходит по тропинке к реке, у которой не был несколько лет. Он, простой теперь на вид мужичок с котомкой и палкой, не спеша шагает берегом, чуть пригибаясь от холодного, предрассветного ветра. «Да, надо кончить. Нет бога…» Мысли обгоняют одна другую. «Хотел, как обыкновенно в минуты отчаяния, помолиться. Но молиться некому было. Бога не было».

Неужели, восклицал когда-то создатель «Отца Сергия», от того, что одна ласточка не делает весны, не летать той ласточке, которая уже чувствует весну, а дожидаться!

Конечно, в «Отце Сергии» проявились противоречия мировоззрения Толстого, но это произведение огромного нравственного пафоса, и поэтому в нём дана беспощадная критика церковного и мирского «высшего света».

Как и во время съёмок «Войны и мира», когда на какое-то время я стал чуть ли не специалистом-историком того периода, работая над ролью отца Сергия, перечитал немало книг по религии, философии. И всё это ради правды и заразительности чувств, через которые только и можно сказать с экрана то, «что нельзя не высказать». Это слова Толстого. Как получилась роль, мне говорить трудно.

Не проходит дня, чтобы я не думал о Льве Толстом, о его жизни, чувствах, мыслях, о грандиозности духовного мира его.

ВОПРОС. В ваших планах есть Толстой?

ОТВЕТ. Да, мечтаю сиять картину «Жизнь Льва Толстого».

В исканиях Толстого, от детской игры в «зелёную палочку» до ухода из Ясной Поляны, центральная тема будущего фильма — тайна человеческого счастья. В чём оно? И подвиг и величие Толстого как художника-гуманиста видятся мне в том, что он стремился раскрыть тайну счастья и, не занимаясь рассуждениями о его природе, воспроизвести её во внутреннем состоянии «счастливого» человека. Вот почему всё творчество великого писателя воспринимаю как неохватный внутренний монолог о жажде счастья и единения народов, горячий монолог, обращённый через десятилетия, века к нам, к тем, кто будет после нас. И в этом бессмертие Льва Толстого!..

ВОПРОС. В феврале 1961 года ряд видных военных деятелей и работников литературы обратились в Министерство культуры СССР с письмом, в котором настоятельно просили создать фильм по величайшему произведению мировой классики — роману Л. Н. Толстого «Война и мир».

«Как известно, — было написано в письме, — американский фильм, созданный по этому роману, не передал ни художественных, ни национальных особенностей эпопеи Л. Н. Толстого, ни великого освободительного духа борьбы русского народа., чем вызвал справедливые претензии советского зрителя.

Русский фильм «Война и мир», — подчёркивалось далее, — может стать событием международного значения. К работе над ним должны быть привлечены крупнейшие драматурги и мастера кино. Постановкой фильма должен руководить кто-либо из лучших наших кинорежиссёров. Наиболее достойной кандидатурой нам представляется лауреат Ленинской премии, народный артист. СССР С. Ф. Бондарчук».

Какие чувства испытали Вы, узнав об этом письме и предложении поставить фильм?

ОТВЕТ. Первое чувство — страх. Смогу ли? Слишком уж громадная ноша. Когда поделился своими сомнениями с Шолоховым, он после продолжительной паузы сказал: «Так эти тома (романа. — С. Б.) трудно даже с пола поднять».

Затем в памяти вдруг возникла амбразура, которую надо закрыть собой. И страх почему-то прошёл.

Конечно, я заранее представлял, какую ответственность беру на себя, но эта шапка Мономаха давила день и ночь, нервы не выдерживали, и мне грозил полный моральный износ. Потом приходили минуты творческого удовлетворения (не очень частые, кстати, минуты), и я забывал о проклятиях и начинал благословлять судьбу. В этой болезненной смене отчаяния и радости, удач и неудач, топтания на месте и стремительного бега прошли шесть лет.

Прелесть жизни, однако, в том, что плохое забывается прежде хорошего. Ещё недавно с ужасом вспоминал дни съёмок Бородинского сражения. Двенадцать тысяч статистов на протяжении двух месяцев вживались в образ. Каждое утро переодетые в форму тех времён солдаты строились и шли в атаку, до деталей имитируя сигналы, построения и все приёмы ведения боя наших прадедов.

Нужно было организовать всю эту гигантскую массу людей. Нужно было стараться избежать жертв, без которых редко обходятся большие батальные сцены, где участвует конница (у нас, к счастью, обошлось). Нужно было «перевоплощаться» из режиссёра в Пьера и думать о том, что делает и думает в это время Пьер. И вот в последнюю минуту, перед тем как мне войти в кадр, вдруг приходило известие, что на плёнке обнаружены засветки, фрикции, какие-то полосы, что светочувствительность её в три раза ниже положенной и что нужно переснимать все эпизоды, отснятые пять дней назад…

Но прошло время, и теперь мне чаще вспоминается другое, скорее забавное, чем драматическое. Солдаты воинских частей, участвовавших в съёмках, писали домой: «Сегодня был жаркий бой у Шевардинского редута…» В ответ приходили испуганно-удивлённые письма: «Как же это, милый, войны не объявляли, а ты где-то там сражаешься?»

Обращаясь к актёру Борису Захаве, солдаты говорили: «Товарищ Кутузов, ночью холодать стало, нельзя ли одеяльцев подбросить?»

Но как ни было трудно все эти годы, я счастлив своей причастностью к большому делу.

ВОПРОС. Из всех многочисленных эпизодов киноэпопеи «Война и мир» назовите, если можете, только один, которому вы отдаёте большее предпочтение.

ОТВЕТ. Один… Мне очень нравится, например, эпизод «Костёр победы», вокруг которого собираются и победители и побеждённые. Это своеобразный финал, как бы завершающий тему войны.

Есть такие слова у Толстого: «Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их… Но генералам, в особенности нерусским, желавшим отличиться, удивить кого-то, забрать в плен для чего-то какого-нибудь герцога или короля, — генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь-то самое время давать сражения и побеждать кого-то… Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его… И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их».