Желание чуда - Сергей Бондарчук

Помнится, у Лермонтова есть короткое стихотворение, где говорится, что ребёнку, пока он ещё в люльке, и она кажется просторной, а когда человек вырастает и становится мужем — тесным кажется ему весь мир. Мы выросли, но почему-то зачастую предпочитаем оставаться в люльке, правда, соответственно увеличенной по размерам. Кому-то в ней уютнее, кого-то она устраивает. Однако зритель над этой люлькой поёт нам неласковые колыбельные песни. И они тревожно отдаются в сердцах многих кинематографистов. Какими фильмами мы ответим на беспокойство зрителей, сейчас сказать трудно. Бесспорно одно — отвечать нужно не словами, а созданием подлинных правдивых произведений. Если мне удастся сделать это, буду рад. Сделает мой товарищ — будем радоваться вместе и учиться друг у друга. Важно сделать.

Торжественная премьера картины «Война и мир» в Париже. Наташу дублировала Марина Влади. Зрители хорошо принимали фильм, аплодировали много раз, и вот подходит финал… Застывает изображение Бородинской битвы, идёт монтажная фраза — лица героев, которые выиграли это сражение. За кадрам мой голос: «…Победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своём бессилии, была одержана русскими под Бородином».

И вдруг после того, как пошли субтитры перевода, в зале образовался угрожающий говор, потом раздались крики французских зрителей… Оказывается, переводчик умудрился перевести эту фразу так: «Победа, та, которая убеждает противника…» и т. д., а «нравственная» было пропущено.

А в это время во Франции тоже отмечали годовщину Бородинской битвы. У них она называется «московской битвой», и в пантеоне, где похоронен Наполеон, в перечне его побед числится и победа под Бородином. В Москву же вошли.

Вот такой парижский казус произошёл из-за неточного перевода.

Выступаю на обсуждении фильма «Война и мир» и говорю:

— Мы пытались передать, донести до сердца зрителя скрытую теплоту патриотизма, присущую и артиллерийскому капитану Тушину и главнокомандующему Кутузову…

Мне же в ответ назидательно:

— А зачем её скрывать? Не надо, не надо…

Чем больше сделал художник, тем обычно печальнее он. Печаль рождается от сознания того, что прошли годы, и он, анализируя свои произведения словно бы со стороны, как правило, разочаровывается во многом. Вот здесь бы я сделал иначе, а вот тут у меня не хватило времени для более точного монтажа, а вот там настойчивости в выборе актёра…

Случалось, что художник отказывался от того, что он сделал: это всё плохо и не в счёт, а вот новая задумка как раз и будет тем, что я хотел сказать, к чему шёл.

Наверное, в этом есть закономерность роста. Иначе было бы ещё печальнее: полное довольство собою, никакого движения… Суждение должно быть выше произведения.

Что такое слава? Непрерывный ряд усилий. Когда они прерываются, человек успокаивается, почит на лаврах.

Слава богу, постоянно ощущаю, что главное много ещё по сделано.

С годами требовательность к себе всё возрастает, хочется творить лучше и лучше, а возможностей осуществить задуманное всё меньше и меньше. Невозможность осуществить замысел, который тебя преследует много лет и который ты отбрасываешь, — это трагедия.

Печаль, ей сопутствующая, светла тем, что художественность произведений, их совершенство от неё возрастают.

Фантастика с её растущей популярностью у читающей публики уверенно становится литературой, способной размышлять о самых больших и животрепещущих сторонах человеческой жизни.

Мне кажется, кинематограф до сих пор недооценивает новые и серьёзные возможности жанра фантастики.

Если бы Рэй Брэдбери дал согласие на экранизацию его великолепной книги «Марсианская хроника», я с увлечением поставил бы этот фильм.

Гарантией успеха фантастического фильма «Марсианская хроника» могла бы быть договорённость о совместной его постановке силами кинематографистов Франции, США и СССР.

Дух международной солидарности, который принесут художники и артисты трёх стран, высокий уровень комбинированных съёмок, которого достигло американское киноискусство, возможность натурных съёмок на местах великих цивилизаций прошлого — это всё, чего только можно желать при постановке фантастического фильма.

…Вспомните просторные, вольные степи. В погожие дни, ранними зорями солнце поднимается здесь свежее и искристое, отражаясь в брызгах росы. На закате оно садится тихо и мудро и всегда неповторимо прекрасно.

Мне хочется сравнить путь художника с этим извечным круговоротом солнца. Приступая к воплощению своего творческого замысла, он с такой же солнечной радостью стремится создать прекрасное. И не нужно подгонять его на этом пути, иначе он не сможет двигаться по положенной орбите, той, что приведёт его к цели.

Когда думаешь о личности Толстого, невольно вспоминаются слова М. Горького:

— В нём есть буйное озорство Васьки Буслаева и кроткая вдумчивость Нестора-летописца, в нём горят фантазия Аввакума, он скептик, Как Чаадаев, поэт не менее, чем Пушкин, и умён, как Герцен, — Толстой — это целый мир.

Можно сделать фильм «Яснополянская трагедия», который рассказал бы об одном только годе жизни Льва Николаевича, последнем годе его жизни, о том, как Ясная Поляна стала своеобразным центром духовной жизни своего времени, местом паломничества не только крупнейших деятелей культуры начала XX века, но и простых людей, ищущих выхода из нестерпимых социальных противоречий кануна революции.

В этой картине можно раскрыть глубокий кризис внутренней, духовной жизни Толстого в Ясной Поляне. Непрестанная работа мысли Толстого и как высший последний её взлёт — уход из тесного мирка яснополянского дома. «Уход и смерть Толстого в глазах поражённых современников, — писали очевидцы, — приобрели величие мифа».

Многие факты и страсти, возбуждённые им, до сего дня представляют большой идейный и художественный интерес.

Как известно, всемирное значение Льва Толстого В. И. Ленин видел в том, что благодаря его гению эпоха первой русской революции явилась шагом вперёд в художественном развитии всего человечества.

Говорят, что в искусстве есть люди, которым всё даётся легко. Великие и счастливые люди. Походя, играючи, этак между двумя весёлыми прогулками, создают они свои немеркнущие творения. Ни тебе тревог, ни волнений, ни мучительных раздумий, ни бессонных ночей, ни даже заботы о том, чтобы вовремя поспеть на службу. В итоге — нечто бессмертное. Есть такие «гении» и в кино. Встречаются. Особенно, если судить о них не по результатам работы, а по отношению к ней.

Я же причисляю себя к тому обычному большинству, для которого всё связано с трудом и ещё раз с трудом. Не поймите меня, что хвалю сам себя и горжусь: «Ах, какой я трудолюбивый!» Поверьте, за этой готовностью всё подчинять делу, всем жертвовать во имя работы, не считаясь ни с усталостью, ни с настроением, ни с какими-либо иными личными моментами, много и неприятного, сложного, грустного. Особенно, если речь идёт не только о тебе самом, твоём времени, твоих нервах, но и о самочувствии других людей, связанных с тобой по работе и в чём-то зависимых от тебя.

…«Божественная комедия» Данте. Чтобы её поставить, надо объединиться кинематографистам всего мира. Как объединяются, скажем, усилия разных стран в освоении космоса…

Отвечаю на вопросы

ВОПРОС. Когда произошла ваша первая встреча с Толстым?

ОТВЕТ. Таких первых встреч у меня было несколько. До постановки «Войны и мира» они были, главным образом, читательские. Я обратил внимание, что люди разного возраста читают Толстого, и в частности «Войну и мир», очень избирательно. В юности нас волнует судьба красивого князя Андрея в белом мундире. После сорока в равной или в большей степени философские отступления автора, изображение народности войны и многое другое. Вообще говоря, мне кажется, что полной духовной жизнью человек начинает жить после сорока.

ВОПРОС. Какое место занимает писатель в вашей жизни?

ОТВЕТ. На этот вопрос ответить непросто. Лев Толстой, 90-томное Полное собрание сочинений… Мои настольные книги… Они учат мудрости жизни, постижению сложности и красоты человеческой природы, помогают духовно расти.

Александр Блок, читая Льва Толстого, сравнивал охватившие его чувства с беспокойством, волнением моря. «Волнение идёт от «Войны и мира» (сейчас кончил II том), — пишет поэт, — потом распространяется вширь и захватывает всю мою жизнь и жизнь близких и близкого мне».

Хочется подписаться под словами поэта… Толстой охватывает и мою жизнь и всё, что мне близко. Стихия толстовского гения созвучна безбрежному морю. Читаешь его и погружаешься в такие глубины человеческой души, воедино слитой с природой, и ощущаешь волнение, идущее вширь, волнение чувств, подвластное расходящимся кругам толстовской мысли, её музыкальному ритму, образному строю.