Пифей - Фердинан Лаллеман

Сто шестьдесят третий день путешествия. Судя по всему, завтра настанет последний день нашего долгого странствия. Гнева как не бывало, сердце преисполнено радости, ведь мне удалось осуществить самые сокровенные мечты. Что по сравнению с этим слава или богатства?

Надо заплатить моим гребцам и гребцам Эвтимена за все испытанные ими тяготы. Не стану брать причитающейся мне доли наварха, пусть им достанется больше драхм. Мое богатство - не статеры и таланты. Оно - в верных числах, истинном опыте и в воспоминаниях о том, что я видел и описал в своем бортовом дневнике.

Горячий влажный ветер гонит нас к Лакидону. Корабль приведен в порядок. Палуба вымыта. Ложа и матрасы укрыты шкурами и покрывалами. Планширь и акростолий отдраены. Правда, кое-где отвалилось покрытие из смолы, да на свинцовой обшивке висит "борода" из водорослей. Гребцы очистили весла от соли, свернули тросы и уложили их в бухты в виде змей. Бочку с ячменным пивом выбросили в море, и Афанасий громко заявил, что этот варварский напиток не предназначается Посейдону.

Последний день путешествия. Ветер с полудня пригонит завтра дождевые тучи, а сегодня несет нас к Массалии - мы летим к дому, словно скаковая лошадь. Я велел убрать весла.

Полдень. Агафон бежит на корму с криком:

"Белая голова! Массалия, Массалия!"

Все готовы сесть за весла, хотя ветер не слабеет... Не могу их остановить. Я стою под акростолием и возношу благодарность Артемиде и Аполлону. Мы подходим к порту.

Весла ударяют о воду в ритме полного хода. Гребцы прибудут в Массалию обессиленными. "Артемида" летит по воде, как корабль феаков, на котором Улисс возвращался на Итаку. Нос рассекает пену волн - мы обгоняем даже их.

Велю раздать вино, хлеб и сухари, чтобы подбодрить гребцов. Они выкрикивают названия гор, окружающих Массалию, как только их вершины показываются из-за горизонта.

- Копна! Берга! Кекилистрий! Острова... Стойхады! Первый остров! Внимание - Плоский остров!

Венитаф сходит с ума от радости. Он так крутит свою бороду, что завил ее в косички на египетский манер. Наконец и я присоединяюсь к ликованию остальных. Мне дано вновь увидеть Массалию! Так ли важно, что не удалось обойти Европу по Океану! Я видел Трон Солнца, Базилию, Туле - до меня там никто не бывал... Я видел... Мои числа обладают силой. Встреча с тимухами не страшит меня.

Четвертый час после полудня. Виден Фарос! За ним - проход в Лакидон. На крепостных стенах и скалах собралась толпа. Вышлют ли архонты две монеры навстречу, чтобы приветствовать нас?

Наконец-то! Из порта выходят два судна. Одно из них - монера Эвтимена. Он стоит на носу и радостно жестикулирует. Он что-то кричит, но я пока не понимаю смысла его слов... Наконец слышу:

- Боги всегда соединяют друзей! Таковы слова оракула. Я кричу в ответ:

- Я видел Солнце ночью!

Пора выполнять маневр. Я велю подобрать паруса. Приказываю сушить весла, давая монерам время на разворот.

На второй монере теснятся архонты. Я приветствую их, и они, улыбаясь, отвечают мне.

Парменона с ними нет...

ВОЗВРАЩЕНИЕ В МАССАЛИЮ

Четвертый день перед концом третьей декады Пианепсиона*. Привел в порядок записи и велел переписать набело все, что день за днем заносил в дневник во время чудесного путешествия к Трону Солнца.

Янтарь купили торговцы Египта и Эллады. Тимухи были недовольны, что я продал все оптом, а не сбывал мелкими партиями. Так можно было выручить значительно больше золотых талантов.

* Примерно 10 ноября.

Олово ушло в Арсенал, где его смешают с иберийской медью для изготовления необходимой кораблестроителям бронзы.

Я щедро расплатился со своими гребцами и гребцами Эвтимена. Архонты пожизненно назначили меня навархом "Артемиды", намекая, что уход за ней возлагается на меня, если казначейство по каким-то причинам откажется оплачивать расходы по ее содержанию. Эвтимен командует "Гераклом".

Первый день Мемактериона*. Стены города не столь протяженны и не столь широки, как стены Вавилона, и я часто сталкиваюсь с гребцами. Их грызет скука после богатой приключениями экспедиции.

Некоторые считают себя почти богачами, получив свою долю янтаря и денег. Они нередко гостят в тавернах Нижнего города. Без устали, как новоявленные Улиссы, они рассказывают, что видели и делали во время путешествия. Я читал свой бортовой дневник перед архонтами и тимухами, и они теперь толкуют о событиях, более всего поразивших их воображение.

Я встретил Агафона и Эвтифрона, кипящих от негодования, - их оскорбил Кинф, держатель постоялого двора "Позолоченный медвежонок". Ссора разгорелась из-за пустяка.

- А у гиппоподов женщины - кобылы? - невинно спросил их торговец сушеными фигами Порфир.

И многие вместе с ним засмеялись. Эвтифрон ответил пощечиной. Друзья Порфира принялись вовсю поносить обоих гребцов, и им пришлось удалиться по требованию Кинфа, которому не хотелось, чтобы в драке пострадали его амфоры и кружки.

- И все же мы знаем, кто такие гиппоподы! - воскликнул Агафон.- Ты все объяснил нам.

* Примерно 15 ноября.

- Пусть болтают всякую чепуху, - посоветовал я им.- Главное - вы верите в то, что видели собственными глазами.

Последний день первой декады Мемактериона.

Сижу дома в полном одиночестве. Буря и дождь превратили дороги в скользкое месиво, а Лакидон приобрел грязно-зеленоватый цвет из-за стекающих в море глинистых потоков.

Эвтимен расстроен, что вернулся с пустыми трюмами. Тимухи постоянно укоряют его этим. В Африке Массалии рынками не обзавестись, пока сильны Карфаген и Гадес. Я утешаю его, говоря, что добытые им сведения имеют большую ценность. Массалия и Рим узнали о делишках пунов.

- Думаешь, те несколько талантов янтаря и олова, что я привез, достаточное оправдание, что я не отыскал дороги через Танаис? Он непроходим для больших кораблей. Что значит Трон Солнца для наших тимухов? Многие из них злы на меня из-за падения цен на янтарь: кое-кто хранил дома одну-другую корзину янтаря. Они продают его по бусинке, а я выставил на продажу целый корабль. В их глазах я просто безумец.

Середина Посидеона*. Отпраздновано возрождение Солнца. Холодно. Все суда спрятаны под навесами. Дует сильнейший Киркий, донося до меня запах льдов, который я ощутил, когда Артемида протянула свою стрелу вперед.

Вчера меня пригласил в гости Политехн. Мне показывали афинские вазы. Там были арматор Аристид и сын Парменона.

* Примерно 29 декабря.

- Как я завидую тебе, Пифей! - сказал Политехн.- Теперь ты значительно богаче меня. Я больше не могу любоваться линиями, нанесенными человеческой рукой, после того как ты видел круг, прочерченный колесницей Аполлона.

Я пытался заговорить о Танаисе, о скифских озерах, о Каспийском море. Мне хотелось оправдаться перед ними.

- Оставь, Пифей, я уверен, что мир именно таков, каким его описываешь ты.

- Жаль, - сказал Аристид, - что наши суда не могут играть с пунами в прятки, как ребятишки, укрываясь за соснами некрополя. Какая слава ждала бы Массалию, если бы янтарь можно было возить через Понт! Неужели ты собирал его прямо на берегу? Невероятно!

Последний день второй декады Посидеона. Ко мне в гости заходил сын Парменона. Он опечален смертью отца и очень тронут слезами, пролитыми мною, когда я навестил его мать. Мне жаль Парменона. Он был бы сейчас полезнее, чем до путешествия. Парменон был единственным, как сказал его сын, кто не одобрял письма, написанного архонтами и тимухами до моего отплытия и к моменту моего возвращения. Второе письмо вызвало у него большой гнев, и это помогло Мойре Атропе оборвать нить его жизни. Парменон верил в значение моего путешествия для расширения человеческого знания. Конечно, он не отрицал и важности коммерческой стороны предприятия, но считал ее второстепенной. Большинство же тимухов спало и видело, что Массалия обзаведется новыми рынками. Им хотелось найти дорогу через Танаис; была и еще одна причина - проверка бдительности пунов в Гадесе и Тингисе. Они одобрили мое путешествие только ради своих целей. Есть ли возможность обогнуть Ойкумену с восхода? Как пуны перехватывают суда, рискующие подойти к Столпам? Можно ли обмануть их дозорных? Находятся ли под контролем пунов рынки янтаря и олова? Именно об этом толковали на заседаниях Совета и что ни день болтали на агоре. Только Парменон, реже Фелин, еще реже Диафер и иногда Политехн интересовались измерениями Мира и законами движения Солнца. Сначала это вызывало усмешки, а затем начались открытые издевательства со стороны большинства Шестисот. Последнее восклицание Парменона после того, как служитель опрокинул урну с более чем пятьюстами белыми камушками, одобряющими отсылку второго письма, было:

- Вы уподобляетесь торговцам с уличных перекрестков! Торгаши, вам должно быть стыдно за это письмо Пифею: ведь ему помогают боги!

- Он рухнул на пол, и мы принесли его домой умирающим, - рассказал мне его сын. - Меня утешает то, что я вижу правоту отца. С тобой, Пифей, боги. Мне хотелось бы, чтобы отец даже в Аиде услышал, как ты читал дневник перед архонтами. Я заплакал, когда ты говорил о Божественном Круге.