Сборник юмора из сетей - неизвестен Автор

Да, Алексей помнил, хотя и нетвердо, что на прошлой неделе перенес прободение язвы желудка. Да, "Молдавский" красный, "Молдавский" красный.. Разящий меч советских перепойщиков - ты не любишь слабых!

- Нет, Иваныч, нет. Красный - и только красный. Ведь спорт любит сильных.

Тренер опустил плешивую голову и не скоро поднял ее, смахнув щедрую слезу старого перепойщика.

- Другого ответа я и не ждал, Алексей. Пора и за тренировку! Иваныч стал выставлять на тренировочный стенд до боли знакомый спортинвентарь - темно-зеленые бутылки в опилках, с желтыми жестяными пробками без язычков.

- Создается впечатление, - диссонансом врезался в сознание Алексея голос комментатора, - что немецкому мастеру удалось подавить волю советского спортсмена к победе. Однако посмотрим, что скажут судьи.

На гигантском табло зажглись судейские оценки. Алексей еще твердо различал эти неутешительные для него цифры, после второго раунда их обычно сообщал ему тренер.

Рихард Грюшенгауэр получил за артистизм исполнения почти в два раза больше баллов и чуть-чуть вырывался вперед по количеству абсолютных алкогольных единиц - хотя немецкий спортсмен к концу раунда и снизил темп, но крепость и коэффициент сахарности его напитка были больше.

Гамбургское Страшилище не вставал со своего стула - он сидел вразвлку, блаженно раскрыв громадный рот, и двое секундантов изо всех сил махали перед ним полотенцем, вгоняя в его пылающую мятой пасть свежий воздух. Двое других сеундантов массировали ему руки.

- Зачем это? - мрачно подумал Степанов, - будто бить меня собирается...

Международная федерация перепоя уже давно ставила вопрос о допустимости физического контакта соперников, однако окончательное решение по этому вопросу еще не было выработано.

Иваныч тем временем втолковывал Алексею тонкости возможного поведения соперника во втором раунде. Степанов, наморщив лоб, слушал его, растроганно думая о завидной памяти старого перепойщика.

Иваныч помнил даже восьмидесятые годы XX века, или, как их называли, "лютые восьмидесятые". Алексей с трудом верил в жестокие рассказы об этом времени.

Например, Иваныч рассказывал, что по воскресеньям в магазинах совершенно ничего не продавали. Можно ли в это верить? Ведь человек тогда уже шагнул в космос, бурно развивалась электроника, машиностроение - и в воскресенье человек ничего не мог выпить.

Если кто делал и продавал самогон - давали срок до пяти лет.

- Это как же - за самогон посадить могли? - недоверчиво смеялся Алексей.

- Могли припаять свободно, - поучительно говорил тренер, - за самогоноварение до пяти лет.

- А вот если я суп сварил, тоже посадить могли?

- Нет, за суп не сажали.

- А если я чаю заварил?

- Вроде нет... не помню. Эх, Лешка, много чего было... такого... Иваныч поглаживал стакан, мучительно вспоминая что-нибудь, - на улицу страшно было выйти. Бандиты везде... Нет, это в Америке сплошь бандиты были, а у нас - менты! Менты у нас были. Вот сейчас милиционер на соревновании тебя охраняет, цветы тебе дарит, ты с ним поговорить можешь, как с человеком. А тогда милиционеры вроде бандитов были. Неохота ему работать, а охота ему кобяниться и залупаться, вот он и идет в менты. Идешь ты мимо него, трезвый даже, а он ручкой тебе вежливо - и давай залупаться: ваши документы, ваш рабочий пропуск, а что у вас в сумке, пойдемте, разберемся.

- Как же вы такие пришибленные были? Что же вы не боролись?

- Ага, мы боролись, это точно ты сказал, в очередях особенно страшно боролись. Соберутся, бывало, менты толпой у магазина, и смотрят, как ты борешься, потом оцепят магазин - кого хотят, того пустят, не покажешься им - увезут к себе в КПЗ и натешатся вдоволь - борются с тобой... Иваныч зябко повел плечами и тяжко вздохнул, - за гласность велели бороться тоже. Чтобы одну правду говорили. Раскроешь, например, центральную газету, а там на первой полосе так прямо и написано: "Наше правительство опять здорово лопухнулось". Или войдешь в столовую, а там на стене лозунг: "Кормим долго, дорого, грязно и невкусно". Да дорого... дорого все стало. Получку за три дня и пропьешь, если дурак - у тех, кто поглупей и лозунг такой был: Заработал? Пропей!

- Нет, Иваныч, заврался ты совсем. Это ты мне про Америку все рассказываешь - там и бандиты, и посадить могли, и гласность, и дорого все.

. . . . . . . . . .

Ударили в гонг и секунданты, спотыкаясь о пустые бутылки, выскочили с ринга.

Гамбургское Страшилище взял в руку десятый стакан и, почесывая, живот, начал:

- Мать тфаю, клянь-ка, как...

- А ну, мать твою, молчать у меня, харчемет - соплей перешибу!!! что было сил зарычал Алексей и, быстро повернувшись к секунданту, продолжал:

- А ты что возишься? Дай сюда!

Алексей выхватил из рук секунданта неоткупоренную бутылку "Молдавского" красного, откусил горлышко, харкнул им в сторону соперника, и влил содержимое в свою брюшную полость хлебком полтора выхлеба прогнувшись.

- ...как я тесятый стаканишшэ вышру! - не потеряв духа, продолжал кричать Гамбургское Страшилище.

Жутко захохотав, Степанов выхватил из рук секунданта вторую, уже откупоренную бутылку портвейна и, глубоко выдохнув, вскинул ее над головой.

- Вот какой перепой нам нужен! - закричал коментатор, - Советский спортсмен проводит исключительной красоты прием под названием "вакуум-насос": вино втягивается одним глотком так, что пузырьки воздуха не проходят в надвинное пространство, и, таким образом, сильная работа ротовых мышц создает там абсолютный вакуум! Да! Спорт не любит слабых! Спорт любит сильных!

В этот момент опустевшая с очаровательным звоном брызнула во все стороны, не выдержав давления столба окружающего воздуха. Вся морда Алексея оказалась изрезанной осколками.

Волны оваций гремели по залу, да и во всем мире, наверное, многие телезрителм в изумлении уронили стаканы.

- Интерес к состязаниям огромен! - с радостным напором, захлебываясь, кричал комментатор, - Многие информационные и телевизионные агенства в связи с состязанием отложили сообщения о ходе сто девяносто восьмого раунда переговоров на высшем уровне между товарищем Иваном Абрамовичем Натансоном и господином Натаном Завулоном по вопросу о сокращении ракет средней дальности в Европе!

Не теряя ни секунды, Алексей продолжил столь блестяще начатую атаку. Достигнув прочного успеха, он снова перешел на игру в своем излюбленном стиле "загребальная машина", дополняя ее красивым матом.

Сильно деморализованный кровавым видом Алексея Гамбургское Страшилище, что-то бормоча, грыз свой десятый стакан. Секундант держал наготове одиннадцатый. Немец схватил его, открыл рот, но, ни говоря ни слова, начал пить.

Алексей увидел, как его соперник закашлялся, закурлыкал и, схватившись за рот, нагнулся под стол.

Зал ревел, как прибой, все накатывал и откатывал от Алексея, качаясь справа налево.

- Замечательнбя победа советского спортсмена! - еле звенело в ушах, и Степанов не понимал: как? разве уже все кончилось?

Глава судейской коллегии, не дожидаясь, когда вспыхнет табло, пролез под канатами, схватил руку Алексея и высоко поднял ее.

Голос из динамика гордо загремел над колышашимися трибунами:

- В связи с проблевом на месте, допущенным Рихардом Грюшенгауэром, победа присуждается Алексею Степанову, Советский Союз!

КОНЕЦ ФИЛЬМА

Фильм снят на пленке Шост

кинского комбината "Свема"

. . . . . . . . . .

Иван медленно встает. В его глазах невыразимый ужас. Не сводя глаз с телевизора, он на цыпочках крадется к двери. Валера Марус чмокает и переворачивается на другой бок.

. . . . . . . . . .

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Начал за здравие - кончил за упокой.

Наутро Валера вскочил, как полоумный, не выключив телевизора, и бросился на работу, потому как знал, что если он еще и на работу будет опаздывать, его точно отправят принудительно лечиться на Балтийский завод.

Потому, когда он пришел вечером с работы - телевизор еще работал. Валера некоторое время тупо смотрел на телевизор, не понимая, почему это он работает.

- Сегодня, дорогие товарищи, мы начинаем чтение автобиографии известного музыканта В.Шинкарева "Говно в проруби". Часть первая - "Везде хорошо!" и часть вторая - "Там, где нас нет!"

Валера все равно ничего этого не понимает и выключает телевизор, со злостью думая, сколько же электричества он сожрал за ночь и целый день.

. . . . . . . . . .

Этот бред так насыщен разными эпитетами, что невольно хочется извиниться (но, кстати, это вовсе не бред, а сопротивление ежеминутно нарождающейся всеобщей бессмыслице): а сейчас я наворочу еще больше эпиграфов. Хорошая книга может состоять из одних только, с умом подобранных, эпиграфов, так точно они выражают первоначальные намерения автора.

"Санкт-Петербург, новый город, выросший