Третья раса - Дмитрий Янковский

— Ну что, Копуха? — он повернулся, и мы встретились взглядами. — Готов спуститься в кроличью нору?

— Погоди! — остановил я его. — Мы же не сможем резать обшивку! Их же затопит, барракуда тебя дери!

— Конечно, затопит, — спокойно ответил отставник. — Только не сразу. Они откроют все двери, чтобы максимально увеличить объем помещений. Так что затапливать их будет минут пять, не меньше. За это время нам надо всех накормить сахаром и сделать инъекции.

— А грибка хватит на всех?

— Хватит, хватит. Он же плодится в пробирках. Ну все, давай руку, хорош болтать.

Он сделал мне инъекцию, потом я ему. Я ожидал каких-то особенных ощущений, но организм поначалу никак не отреагировал на вторжение в кровь чужеродной культуры. Лишь через полминуты я поймал себя на том, что дышать хочется все чаще и чаще.

— Кажется, задыхаюсь! — испугано сказал я.

— Все нормально. Грибок выедает углекислоту из крови, поэтому тонус сосудов падает и мозг бьет тревогу по причине легкого кислородного голодания. Сейчас все сбалансируется.

Однако балансом и не пахло. Меня охватило нарастающее чувство неловкости, словно одежда на теле сидела как-то не так. Захотелось ее поправить, но я удержался, прекрасно понимая, что это паникует мозг. В ушах зазвенело, кожу начало покалывать, а в дыхании появились сбои. Интенсивная работа легких ничего не давала, так что я ощущал себя не лучше, чем рыба, выброшенная на берег.

— Мне хреново! — выкрикнул я, но Долговязый не обратил на это внимания.

Сердце билось медленно и лениво — вот-вот остановится. Мне стало ясно, что реакция моего организма оказалась неадекватной, нестандартной, поскольку у Долговязого не видно было ни малейших признаков недомогания. А у меня сердце работало все хуже, и чтобы продолжать дышать, мне приходилось делать это сознательно, с усилием вздымая грудь. Скорее всего грибок не выделил необходимые стимуляторы сердечной активности, а Долговязый думает, что я сдрейфил! Но я же умру так, задохнусь, барракуда дери!

Дикий ужас охватил меня — подлинный страх смерти. И тут же сердце, словно после пинка, начало набирать обороты, в глазах просветлело, а свист в ушах пошел на убыль. Когда я очухался окончательно, оказалось, что давно не дышу, но в этом уже не было ни малейшей необходимости. Теперь кислород, необходимый для жизни, поступал не из легких, а вырабатывался микроскопическими грибами в крови. Долговязый оказался прав — ощущение было за всеми возможными гранями реальности.

— Ну как? — поинтересовался он.

— Нормально… — прошептал я.

Чтобы говорить, надо было набрать в легкие воздух, но это было не так легко делать сознательно, не испытывая физиологической потребности.

— Тогда добро пожаловать в Страну Чудес, — он подмигнул и улыбнулся истончившимися, посиневшими губами.

Не больше минуты нам потребовалось на то, чтобы снарядиться для спасательного погружения. Мы подвесили на пояс по медицинскому блоку с пятью снаряженными инъекторами в каждом, закрепили на ремнях плазменные резаки, надели гарнитуры и перчатки для связи и настроили налобные фонари. Затем надели специальные контактные линзы и бросились в черную бездну колодца.

Мощные лучи света наших фонарей уперлись в зыбкую бесконечность, лишь изредка в них мелькали размытые силуэты рыб. Поскольку никакого балласта не было, а вниз нас тянули только увесистые баллоны плазменных резаков, погружение нельзя было назвать быстрым. И хотя глубина в тридцать метров для меня была плевой, но необычность нового способа дыхания превратила спуск в незабываемое путешествие.

— Вы не дышите? — спросил Тошка, невидимый в темноте.

«Дышим особым образом», — ответил я жестами Языка Охотников.

Перчатка перевела движение пальцев в речь синтезатора, а коммуникатор превратил в понятные дельфинам щелчки и свисты. Но поскольку усилитель на дне тоже являлся абонентом нашей сети связи, все переговоры слышали и люди внизу.

— Что там у вас происходит? — послышался в наушниках голос Леси. — Вы нырнули?

«Все в порядке», — сделал я соответствующий жест.

Если бы она знала, как именно мы нырнули, с ней бы наверное обморок приключился. Для биолога такое вольное обращение с внутренней флорой организма должно показаться по меньшей мере кощунственным, если не варварским. Я, если честно, даже не представлял, как уговорить ее сделать такую инъекцию. Но уговорить следовало, поскольку другого выхода все равно сейчас не найти.

Когда мы погрузились метров на десять, в свете фонарей заблестела длинная стая небольших кальмаров, похожая на шлейф пузырьков, какой остается за пущенной из подводного аппарата торпедой. В хвосте этой стаи я заметил Тошку и Лидочку, забавлявшихся охотой. Я бы не смог так забавляться, если бы кто-то из дельфинов попал в беду. Застрянь кто-то из них в браконьерских сетях, я бы тут же бросился на помощь, только бы и думал о том, как и чем помочь. Несмотря на то, что дельфины — другая раса. Они ведь не люди, но многие из людей пожертвовали бы жизнями, чтобы спасти кого-то из них.

Конечно, и дельфины гибли, помогая людям — недавний случай с группой Мигеля можно считать ярким тому подтверждением. И все же разница была, причем ощутимая. Во всех случаях гибель дельфинов оказывалась чьей-то ошибкой, недочетом, недальновидностью. А вот сознательно на смертельный риск дельфины не шли никогда. Точнее, никогда не ввязывались в опасные игры за интересы людей. За жизнь стаи они жертвовали собой не так уж редко.

Для нас же давно не было разницы кто именно оказался в беде — человек или представитель их расы. Трудно сказать, что являлось причиной такого различия. Но погружаясь в черную бездну бушующего океана, я подумал, что дельфины много старше нас как разумный вид, и именно это могло сыграть решающую роль. Они не принимают нас всерьез. Ну, им с нами весело иногда, мы прыткие, мы что-то вечно делаем в океане такое, что недоступно их пониманию. А когда пониманию недоступно, то кажется несерьезной забавой. По большому счету они нас братьями не считали. И возможно, даже предпочли бы не делить с нами одну планету. Они ведь никак, ну совершенно никак от нас не зависели. А нам постоянно требовалась их помощь. Их скорость, их природная возможность погружаться часто и глубоко, их необычный разум, их близость к природе. По всему выходило, что они утруждались для нас лишь в той степени, в которой им это было интересно.

А мы парились какими-то комплексами, мучились воспоминаниями о тех стародавних временах, когда браконьеры стреляли по ним из лодок. Мы мнили себя виноватыми перед ними, а они тихонько над нами посмеивались. Думаю, ученые понимают проблему прекрасно, просто стараются о ней не говорить лишний раз. Возможно, и дельфиньи легенды не очень доступны в Сети именно по этой причине. Там может содержаться нечто такое, что заставит людей отвернуться от новых братьев по разуму. А это, если глядеть в корень, не выгодно ни им, ни нам. Такие вот нюансы планетарного общежития. Мы научились извлекать пользу из совместного существования, больше нас практически ничего не связывало.