Последний поворот на Бруклин - Hubert Selby

Но в тот день никто не вышел на работу и ни один грузовик не показался в пределах двух кварталов от завода. Мистер Харрингтон велел всем сидеть по домам – была пятница, и один день ничего не решал. Груз был отправлен, а других срочных дел не предвиделось; к тому же в понедельник, когда разгневанные рабочие поостынут, всё опять пойдет своим чередом – так же, как шло изо дня в день, из месяца в месяц, до потасовки. Рабочие, не расходившиеся весь день, шумно приветствовали каждого нового пикетчика, оживленно похлопывая его по плечу, но поскольку время шло, а все по-прежнему было тихо-мирно, им постепенно надоело поругивать стоявших неподалеку копов, коих на сей раз собралось не меньше сотни, и болтать о том, что хорошо бы проломить их тупые головы, а по мере того, как долгий день близился к концу, проходил и их энтузиазм, зато усиливались разочарование и гнев. Их ругань сделалась более злобной, но ей недоставало не только стройности, но и адресата. Копы стояли себе и помалкивали; ни один грузовик не пытался прорвать заслон пикетчиков и ни один умник из этих сопливых канцелярских крыс не пытался лишить их куска хлеба.

Небо весь день было безоблачным, и ярко светило солнце. Было жарко. Очень жарко. Прекрасный денек для того, чтобы позагорать на пляже, но хотя всем было не до пляжа, они на чем свет стоит кляли этих ублюдков: кабы не эти гады, они могли бы загорать или сидеть дома с баночкой пивка и смотреть по телевизору бейсбол. Так они и ругали между собой этих ублюдков, а часа в три опустели все четыре пивных бочонка, и Гарри заказал еще несколько, их сразу привезли, но некоторым рабочим надоело пиво, и они постепенно, небольшими группами, переместились в соседний бар, чтобы взять чего-нибудь покрепче, позабористей, и часам к пяти, за несколько часов до захода солнца, их гнев превратился в простое раздражение, никто уже и не пытался излить его по чьему-либо адресу, все попросту копили его в себе, а потом они пошли домой, и одни отрубились, а другие ввязались в драку в своем местном баре. Когда рабочие уходили, Гарри велел им прийти в понедельник с утра пораньше.

Гарри сидел за своим столом, пил пиво, курил и прекрасно себя чувствовал. Он целый день твердил рабочим, что профсоюз не простит такой подлянки, и жалел, что нельзя рассказать им, как он задумал поступить с грузовиками. Если бы он только мог им рассказать! Тогда бы они наконец поняли, что он человек влиятельный.

Впрочем, наплевать, они все равно это поймут. Ага. Он откинулся на спинку стула, положил ноги на стол и осушил стакан, думая о том, что скоро все рабочие, завидев его, будут кивать и здороваться, он станет наконец уважаемым человеком и, возможно, сумеет избавиться от ебливой жены, которая постоянно стоит над душой и так треплет ему нервы, что иногда просто невозможно работать, и тогда уж этот ебаный сопляк, эта канцелярская крыса Уилсон будет обсираться при виде Гарри Блэка, – и его улыбочка стала похожа на улыбку, он снова наполнил свой стакан, закурил, закрыл глава и увидел, как съежились от страха Уилсон и кое-кто из прочих сопляков.

В начале двенадцатого Сал с Винни вышли от «Грека», угнали машину, раздобыли несколько канистр бензина и подъехали к небольшой автостоянке, где стояли грузовики. Они остановились на минуту, огляделись, потом объехали квартал и, еще минут десять поколесив по округе, убедились, что ни одна улица не перегорожена по какой бы то ни было причине и поблизости нет копов, потом вернулись на стоянку и вышли из машины. Грузовики были устаревших моделей, с бензобаком сбоку. Ребята окатили грузовики бензином, открыли бензобаки, вымочили в бензине обрезки ткани и сунули их в отверстия баков так, чтобы концы свисали до земли, потом вылили бензин на землю дорожками от тряпки к тряпке – так, чтобы все дорожки, соединяясь, вели к выходу. Положив пустые канистры на заднее сиденье, они подожгли бензиновый ручеек и поспешно сели в машину. Когда загорелись первые грузовики, они уехали оттуда, свернули с Третьей авеню налево, на полной скорости промчались несколько кварталов, потом свернули на Вторую авеню, совершенно безлюдную. Примерно через минуту после отъезда со стоянки они услышали взрыв и увидели в небе красное зарево. Один готов. Вин. Ага. Смотрится неплохо, правда? Ага. Погоди, вот будет красотища, когда взорвутся остальные! Ага, – и они рассмеялись. На обратном пути к «Греку» они услышали новые взрывы, приглушенные, но вполне различимые, а зарево на небе стало ярче. Вот это классно, правда? Ага. Сдается мне, клиенты будут довольны. А знаешь, Сал, если забастовка продлится еще долго, можно будет заняться коммерцией. Ага, – рассмеявшись. Они бросили машину, выкинув предварительно канистры, и пошли к «Греку».

Гарри стоял из тротуаре и смотрел на зарево, полыхавшее в небе в конце Второй авеню. Завидев Сала с Винни, Гарри залился своим смехом. Вы что, гранату туда бросили? ха-ха-ха! Приветик, Гарри, как делишки? Ты чего тут делаешь? Пришел полюбоваться фейерверкам, ха-ха! Да, ребята, умеете вы взрывы устраивать, ха-ха! Да угомонись ты, чувак! Ага, не надо, бля, так орать. Да бросьте вы! Нам-то что, а вот тебе лучше пойти домой. Если появятся легавые, они тебя живо повяжут. Ага, – отвернувшись от зануды и направившись к «Греку». До скорого! – залившись своим смехом и направившись домой.

Гарри проспал допоздна и чудесно выспался. Проснувшись ближе к полудню, он закурил и стал смотреть на потолок, закрывая время от времени глаза и слыша, но не замечая, как шумят Мэри, расхаживающая по квартире, и сын, играющий на полу в гостиной. Он вспоминал то восхитительное красное зарево на небе и представлял себе, как подойдет к Уилсону, к хозяину и велит им держать ухо востро, а не то их задницы тоже взлетят на воздух – как те ебаные штрейкбрехерские грузовики, которые вы отправили. Можешь считать себя важной шишкой или чем-то в этом роде, но не вздумай и пытаться наебать меня, не то пожалеешь, слышишь? Не пытайся наебать Гарри Блэка, цехового старосту триста девяносто второй организации, не зарывайся, малыш, все равно никого не наебешь. Сейчас мне платит профсоюз, и не забывай об этом, потому как нынче тут заправляю я, и деньги я буду получать каждую неделю, сколько бы ни длилась забастовка, а Мэри вредно много знать, я и без нее смогу лишние денежки потратить, я тут, бля, хозяин, а она лучше пусть не лезет не в свои дела, пусть тоже не пытается меня наебывать, а не то возьму ее за жопу да и вышвырну на улицу. Обойдусь и без нее, она меня уже так достала, что аж яйца ноют…

Пару часов Гарри провалялся в постели, то глядя в потолок, то закрывая глаза, дымя сигаретой, и лицо его изредка искажалось в некоем подобии улыбки. Встав, он оделся и пошел к «Греку». Там он выпил пару чашек кофе, перекусил и еще немного посидел, потом велел буфетчику передать Салу с Винни или любому из ребят, кто придет, что он будет напротив, в своей конторе.

Он наполнил кувшин пивом, взял стакан, сел за стол и несколько раз прокатился взад-вперед на стуле. Посидев пару минут, он вскочил, пошел в соседний бар и спросил у буфетчика, есть ли у него сегодняшняя газета. Ага, вон там, на столике. Бери, если хочешь. Гарри взял газету и вышел из бара, помахав буфетчику рукой. До скорого! Взглянув на первую полосу, он развернул газету на столе и принялся изучать разворот. Там была маленькая фотография горящих грузовиков. Подпись гласила, что грузовики были поставлены на ночь на стоянку, где непостижимым образом загорелись и взорвались. Никто не пострадал. Гарри с жадностью отхлебнул пива, облизал губы и с неким подобием улыбки на лице надолго уставился на фотографию, а потом позвонил в профсоюзный комитет. Я тут прочел в газете, что вчера ночью сгорела парочка грузовиков, ха-ха-ха! Да, полиция здесь уже побывала. Без шуток? ну и что? Ничего. Они задали несколько вопросов, а мы сказали, что нам об этом ничего не известно. Ну и насрать на этих мудаков. Само собой, – и разговор был окончен.

Когда Гарри допивал второй кувшин пива, вошли Сал, Винни, еще несколько ребят и гомик, который был тогда в баре. Гарри встал и помахал ребятам рукой: приветик, как делишки, – глядя на гомика, глазея, как она грациозной походкой направляется через весь кабинет к нему. Ребята тут же схватили стаканы. Ну, как мы это дельце провернули? Неплохо, правда? – и кто-то протянул гомику стакан. Она принялась брезгливо его разглядывать: надеюсь, вы не думаете, что я стану пить из этой гадости… право же! Там сзади есть раковина. Пойди и вымой. Да и вообще, нечего, бля, тут ворчать, ты и кое-что похуже в рот брала, – и ребята рассмеялись. Всё мясное, что я беру в рот, голубчик, снабжено государственным знакам качества, – и она, неторопливо подойдя к раковине, тщательно вымыла стакан. Гарри глазел на нее, пока она не вернулась, потом обратился к Винни. Ага, дельце вы провернули классно. В газете есть фотка. Вот она. Они взглянули на фотографию и рассмеялись. Ну и ночка, чувак! Ну и погудели же мы! Ага! Мы всю ночь бенни хавали, и теперь нас прет, как последних разъебаев. Эй, может, музыку послушаем? – и был включен приемник. Эй, чувак, бочонки-то уже почти пустые. Вон тот еще полный. Открой-ка его. Эй, Гарри, между прочим, это Джинджер, очень милая девчушка, особливо в койке, – посмеиваясь, – только не вздумай, бля, ее нервировать, чувак. Раньше она каменщиком была, клала кирпичи. Ага, а теперь хуи штабелями укладывает. Ребята рассмеялись, а Гарри искоса посмотрел на нее. Эй, ты что, бля, бочонки открывать не умеешь? у тебя же, бля, всё пиво на хуй выльется! Чего привязался! Оно же теплое, как моча. Гарри поздоровался, а Джинджер сделала реверанс. Сходи-ка в соседний бар и возьми у Ала немного льда. Сегодня, бля, слишком жарко, чтоб теплое пиво пить. Нет, без булды, чувак, она правда каменщиком была. Ага, покажи ему мускулы, Джинджер. Она улыбнулась, закатала рукав и продемонстрировала большой выпуклый бицепс. Жуть, правда? Зато у нее булочки имеются, – щелкнув пальцами и присвистнув. Смотреть можно, а трогать нельзя. Во, молодец, чувак, набей-ка льдом эту хренотень. Люблю холоднее пивко. Скажите, Гарольд, вы что, руководите этим учреждением? Эй, следи за базаром! Гарри сел, отъехал на стуле чуть назад и выпил пива. Ага. Я руковожу забастовкой, – вытирая рот рукой и продолжая глазеть. Джинджер улыбнулась и чуть было не сказала ему, что у него нелепый вид, но не дала себе труда поставить урода на место. Ах, должно быть, это трудная работа. Ага, чертовски трудная, но я справляюсь. Я, между прочим, довольно важная персона в профсоюзе. Да, это сразу видно, – чувствуя, как от сдерживаемого хихиканья сводит живот. То есть как это еще недостаточно холодное! Я от жажды помираю! Как ты можешь, бля, теплое пиво хлестать? Ртом, бля, а как же еще, по-твоему? Между прочим, я проголодалась. Быть может, джентльмены, кто-нибудь из вас купит мне что-нибудь поесть? Вот, могу ужином угостить, – помахав рукой между ног, а все рассмеялись. Извини, голубчик, но я не люблю червивого мяса с душком. Прибереги его для своей мамочки… если она у тебя есть. Ха-ха-ха, ты и есть моя мамочка, подходи, угощайся. Эй, Гарри, может, звякнешь в какое-нибудь заведение, пускай пришлют еды! Ты же можешь счет подписать. Ах, Гарольд, неужели это возможно? Само собой. Я могу все что угодно раздобыть. А счета просто отсылаю в профсоюз. У меня есть расходная ведомость. Я бы не отказалась от жареной курицы. И как ты только можешь жрать, бля, после такой кучи бенни! Я бы и близко к еде не подошел. Мне только пить охота. Адский сушняк. Эх, молодо-зелено! Право же! Закажите мне курицу, жареную на вертеле, Гарольд, и шоколадный торт, – величаво взмахнув рукой и кивнув в знак того, что это ее окончательный заказ. Ага, возьми кур, пару тортов… и галлон мороженого. А что, могу я позволить себе немного мороженого, чувак? А может, еще картофельного салата и солений? Ага, и… звони в гастроном Крамера на Пятой авеню. Там есть все это дерьмо. Гарри дозвонился, а они все продолжали выкрикивать заказы, и он передавал их мистеру Крамеру. Покончив с заказами, он откинулся на спинку стула, отхлебнул еще пива и стал смотреть, как Джинджер, пританцовывая, проворно движется по кабинету – возбуждение, которое охватило его, когда он проснулся, усилилось при взгляде на фотографию, продолжало возрастать во время разговора с профсоюзным комитетом и когда пришли ребята с Джинджер, по-прежнему усиливалось, и он слегка подался вперед, сидя на стуле, а Джинджер кружила по кабинету, покачивая узкими ягодицами, и Гарри поглаживал свой стакан и облизывался, сам толком не понимая, что делает, весь трепеща от возбуждения, испытывая лишь странную, почти головокружительную легкость во всем теле, странный восторг. Да ощущение могущества и силы. Отныне все будет по-другому. Он – Гарри Блэк. Официальный представитель триста девяносто второй местной профсоюзной организации, активист, получающий зарплату.