Последний поворот на Бруклин - Hubert Selby

Когда привезли еду, Джинджер, приняв любезное предложение Гарри, села на его место и, щеголяя хорошими манерами, съела курицу, несколько порций картофельного салата с шинкованной капустой и торт, потом, когда ей надоело пиво, которое не подобает пить настоящей леди, обратилась к Гарри с просьбой купить пару-тройку бутылок джина, немного тоника и несколько плодов лайма, что Гарри и сделал, добавив счета к пачке, лежавшей в ящике стола, и веселье продолжилось. Гарри уже порядком развезло, и Джинджер, пребывавшая в еще более ворчливом настроении, чем обычно, решила забавы ради с ним пофлиртовать. Она встала со стула, велела Гарри сесть, потом уселась к нему на колени, сунула ему в ухо палец и принялась теребить его волосы. Гарри скосил взгляд и медленно завращал глазами. Он был пьян, но все еще способен почувствовать покалывание в онемевших бедрах, хоть и не замечал, как судорожно подергиваются его пальцы, а рот переполняется слюной. Джинджер опустила голову поближе к лицу Гарри, нежно лаская его шею, увидела, как трясутся у него губы, как затуманиваются и закатываются глава, и ощутила дрожь в его ногах. Истерически расхохотавшись в душе, она наклонилась еще ближе к Гарри, улыбаясь, покуда не почувствовала у себя на щеке его мерзкое дыхание, потом вскочила и легко, игриво ударила его по носу. Ах, проказник, разве можно доводить до возбуждения такую скромную девушку, как я! – принимая перед ним соблазнительные позы. Кокетливо улыбаясь ему, она грациозно отступила на несколько коротких шагов и принялась вихлять бедрами в ритме музыки, звучащей из приемника, время от времени поглядывая через плечо на Гарри, склоняя голову набок и подмигивая.

Гарри продолжал наклоняться вперед, пока не упал со стула, расплескав свою выпивку и рухнув на колени позади стола. Он уронил стакан и с трудом поднялся, а на губах и подбородке у него повисли маленькие капельки слюны. С трудом поднялся и наклонился вперед. Давай-ка потанцуем. Джинджер подбоченясь смотрела, как он неуклюже движется к ней, смотрела, чувствуя свою власть над ним и презирая его. Она обняла его и принялась таскать за собой по всему кабинету, то и дело наступая ему на ноги и ударяя его коленом в пах, а Гарри морщился от боли, но по-прежнему пытался улыбаться и, пошатываясь, старался прижаться к ней покрепче. Джинджер больно ущипнула его ногтями за шею и рассмеялась, когда Гарри зажмурился, потом потрепала его по щеке и погладила по голове. Хороший пёсик. Ты умеешь косточку просить на задних лапках? – ударив его коленом в пах, отчего Гарри скривился. Эх, жаль, мы сейчас не «У Мэри»! Ты бы угостил меня выпивкой, и мы бы чудесно провели время, – снова ущипнув его. Гарри снова зажмурился. Чего это – «У Мэри»? Ах, один замечательный клуб, который я знаю, на Семьдесят Второй улице, там таких уродов, как ты, полным-полно. Тебе бы там очень понравилось, – наступив ему на ногу и вдавив в нее каблук. У Гарри начали слезиться глаза. Поехали! – пытаясь взять Джинджер под руку, а Джинджер напрягла свои крепкий бицепс, согнула руку и так стиснула ладонь Гарри в сгибе своего локтя, что он перестал танцевать и попытался рывком высвободить руку, но Джинджер с застывшей на лице улыбкой сжала ее еще сильнее, вложив всю свою силу, всю ненависть, всё отвращение в стискивание его ладони, со сладострастным наслаждением пригвождая Гарри к месту одной согнутой рукой, чувствуя себя Давидом, не убивающим Голиафа одним-единственным камнем из своей пращи, а медленно вдавливающим его всё глубже и глубже в землю простым вращением одного массивного пальца своей маленькой, изящной, как у настоящей леди, ручки. Джинджер давила изо всех сил, давила так, что ей и самой стало больно, но она продолжала сжимать руку Гарри, а тот все пытался ее выдернуть, постепенно бледнея, выпучив глаза, от боли и испуга не в силах закричать, разинув рот, из кото-рого капала слюна, расставив ноги ради равновесия и опоры, нажимая свободной ладонью на руку Джинджер, в полнейшем замешательстве глядя на нее, не понимая, что происходит, слишком опьянев, чтобы осознать всю несообразность ситуации: маленький гомик одолевает великана, попросту согнув руку в локте; в глазах его застыл немой вопрос, но ни один ответ ему и в голову не приходил, он лишь инстинктивно пытался избавиться от боли. Джинджер сверлил его взглядом, по-прежнему улыбаясь, желая уничтожить его, поставить на колени. С каменным лицом, так и не воспользовавшись в борьбе с Гарри другой рукой, он повернул локоть вбок, заставив Гарри согнуться, и хотел было крикнуть СКОРЕЕ Я МУЖЧИНА, ЧЕМ ТЫ, – но вдруг разжала руку, резко повернулась и пошла готовить себе очередную порцию выпивки, а Гарри, оставшись стоять на месте, смотрел ей вслед и потирал больную руку.

Джинджер слонялась по кабинету, попивая джин, болтая с ребятами и изредка с улыбкой поглядывая на Гарри. Гарри добрался до своего стула, налил себе стакан и сел, потирая руку, все еще не понимая, что произошло, постепенно начиная слышать галдеж ребят и громкий звук приемника. Кто-то похлопал его по спине: приветик, Гарри, как делишки, – рассмеялся и, пошатываясь, отошел, а Гарри молча посмотрел на него и кивнул. Джинджер подошла к нему сзади, потеребила пальцами его волосы, не спеша обошла вокруг него и прислонилась к столу. Мне нравится твоя вечеринка. Надеюсь, забастовка кончится не скоро, и мы еще успеем повеселиться вовсю. Гарри кивнул, покачиваясь взад-вперед на стуле и едва снова не упав. Джинджер потрепала его по щеке: Ты – прелесть. Ты мне нравишься, – улыбнувшись, а в душе захихикав, когда в глазах Гарри вновь отразилось его замешательство. Жаль, нельзя остаться наедине, мы бы славно позабавились. Гарри положил руку ей на ногу, а Джинджер мягко ее убрала. Имей терпение! Видишь, девушка и так уже вся трепещет, – скрестив руки на груди. Гарри наклонился к ней, облизываясь, что-то бормоча, а Джинджер потрепала его по щеке, потом отвернулась, потеряв интерес к своей невинной шутке, выключила приемник и объявила, что им пора возвращаться на Верхний Манхэттен. Слишком долгое пребывание в Бруклине действует на меня угнетающе. Ага, поехали! Может, там сегодня будет что-нибудь интересное. Джинджер взяла со стола бутылку джина, а Гарри попытался схватить ее за руку, но она резко повернулась к нему спиной и с самодовольным видом вышла из конторы. Гарри, подавшись вперед на стуле и ухватившись за край стола, смотрел ей вслед, не замечая ребят, которые, забрав оставшиеся бутылки джина и еду, удалились.

Гарри, опираясь на стол и застыв, словно в столбняке, глазел на дверь, а голова его постепенно наклонялась набок, пока он наконец не ударился о стол виском. Он резко поднял голову, поморгал, потом вновь уставился на дверь, медленно сползая со стула, пока не оказался на полу. Свернувшись калачиком под столом, Гарри уснул.

В этой удобной позе Гарри проспал под столом почти до полудня. Яркое солнце светило в окно, освещая весь кабинет, кроме укромного уголка, служившего Гарри приютом. Гарри сидел в темноте под своим столом, уткнувшись подбородком в колени, силясь продрать глаза, тупо глядя снизу то на свой стул, то на его полосатую тень на стене, не чувствуя ничего, кроме рези в глазах. Он ничего не пытался сделать, даже зажмуриться от яркого солнца, освещавшего стену, от странного света, который лишь слепил его, но не рассеивал тьму его маленькой спальни. Так он просидел не один час, даже не помышляя о том, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, пока потребность помочиться не сделалась такой мучительной, что он вынужден был выползти из своего убежища. Помочившись, он наклонился над раковиной и долго держал голову под струёй холодной воды, потом с трудом доковылял до своего стула, сел и закурил, глядя в одну точку до тех пор, пока его не заставила вскочить острая головная боль – тогда он запер контору и пошел в соседний бар. Он молча сидел в одиночестве у края стойки и пил, не испытывая никакой радости от перспективы тратить сколько заблагорассудится, а потом получать эти деньги с профсоюза, что он и проделывал с первого дня забастовки; даже не заметив, что примерно через час прошла головная боль. Пропьянствовав несколько часов, он ненадолго задумался о событиях вчерашнего дня и почувствовал возбуждение, но не сумел продраться сквозь туман, окутавший всё, что было минувшей ночью, а вскоре его совсем развезло. Еще не стемнело, когда он вышел из бара, доковылял до дома, рухнул, не раздеваясь, на кровать, потихоньку свернулся калачиком и уснул.

К понедельнику рабочие немного воспряли духом и были готовы остановить любой грузовик, который попытается преодолеть заслон пикетчиков. Благодаря инциденту с грузовиками за выходные дни рабочие еще больше преисполнились сознания собственной важности. В пятницу они снова и снова обсуждали случившееся, а допивая последний стакан пива в субботу вечером, были уже уверены в том, что, раз компании пришлось прорывать заслон при помощи грузовиков, значит, у нее возникли трудности с выполнением заказов и вскоре она будет не в состоянии держать завод закрытым. Некоторые даже хотели в воскресенье вечером или в понедельник с раннего утра заглянуть ненадолго в контору и проверить, не попытается ли компания тайком пропустить грузовики на завод до начала пикетирования, но охотно уверили себя, что это ни к чему. Так или иначе, в понедельник они пребывали в слегка приподнятом настроении, поскольку знали, что забастовка скоро кончится и жены перестанут пилить их из-за безденежья. Не сомневались они и в том, что, прежде чем пойти на уступки забастовщикам, компания попытается еще раз прорвать заслон, и потому все, даже те, кто сидел в конторе и пил, были готовы по первому сигналу о появлении грузовиков ринуться по Второй авеню к заводу – а когда грузовики появятся и будут остановлены, компании придется удовлетворить требования профсоюза. И потому они ждали и надеялись.