Вопрос — ответ - Викас Сваруп

Как-то раз я был у заказчика по имени Мукеш Равал и невзначай разговорился с его женой. А на стенах их дома висели красочные снимки клиента вместе с разными знаменитостями. Тут я возьми да и полюбопытствуй: не занят ли он, случаем, в кинобизнесе. Нет, объяснила мне миссис Равал, супруг торгует в аптеке, а в фильмах подрабатывает иногда статистом.

Услышав такое, я просто остолбенел. И тем же вечером, разыскав Мукеша Равала, спросил, нельзя ли как-нибудь устроиться вместе с ним. Заказчик посмотрел на меня и рассмеялся. Сказал, что я еще слишком молод. «А впрочем, — задумался он, — бывают ведь роли бродячих уличных мальчишек, может, и ты сгодишься». И обещал замолвить за меня словечко перед своим работодателем Паппу Мастером, специалистом по кастингу молодых артистов, только велел принести несколько глянцевых фотографий шесть на восемь, желательно в самых разных видах. Если снимки понравятся, Паппу найдет мне эпизодическую роль. Мукеш объяснил, что актерские навыки здесь не требуются. Главное — выглядеть прилично в галстуке, грозно — в одежде бандита и прелестно — в школьном костюмчике. Равал порекомендовал обратиться к профессионалам.

Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, а утром ни свет ни заря помчался в ближайшую студию. Оказалось, хорошие снимки стоят бешеных денег. Разнося коробки с обедами, столько не заработать и за месяц. «Ара-баба, такая сумма мне не по карману», — честно признался я. «Тогда купи по дешевке одноразовую камеру, — советует хозяин студии, — проси случайных людей щелкнуть кнопкой, а самые удачные кадры мы потом увеличим». Так я и сделал. Приобрел дешевый фотоаппарат и вышел на улицу. Прохожие обычно соглашались на мою просьбу. Я сидел на чьем-то мотоцикле перед Черчгейт и напускал на себя крутой вид, подражая Баччану в картине «Владыка судьбы». Гарцевал на коне посреди пляжа Чоупатти, словно Акшай Кумар в фильме «Игра». Позировал у дверей отеля «Сан энд Сэнд», как Хритик Рошан в блокбастере «Не отрекайся от любви». Держа в руке пустую бутылку с наклейкой «Джонни Уокер», прикидывался пьяным, будто Шахрукх Кхан в драме «Девдас». И улыбался перед фонтаном «Флора», как это делает Говинда в каждой своей роли. Получилось почти двадцать кадров. На пленке все еще оставалось место, и я решил «добить» ее самостоятельно, прежде чем нести в проявку. Захотел поснимать красивые здания и людей. Я сделал несколько видов Виктория Терминус[86] и Индийских Ворот, нашел красивую девушку на Марин-драйв, наткнулся на забавного старика в Бандре и даже взял крупным планом осла в Колабе. Моей последней целью — это было в Махиме — оказался смуглый мужчина средних лет. Он сидел на скамье и курил, а на его пальцах переливались разноцветные перстни. Уже спустив затвор аппарата, я понял, кого нечаянно поймал в кадр, и весь похолодел от ужаса.

— Что ты имеешь в виду? — волнуюсь я. — Наверно, встретил известного киноактера? Надеюсь, не грязную свинью Армаана Али?

— Нет, Мохаммед, того человека ты знаешь не хуже меня. Мистер Бабу Пиллай, он же Маман. Тот самый, который забрал нас из Дели, а после чуть не лишил зрения.

— Боже мой! — Я прикрываю рот ладонью. — И он узнал тебя?

— Представь себе, да. «Салим, не так ли? — воскликнул мужчина. — Маленький негодник! На этот раз тебе не уйти!» И с этими словами бросился на меня.

Раздумывать не приходилось. Я пустился наутек. Увидел отходящий автобус, еле-еле успел запрыгнуть, и запыхавшийся Маман остался с носом.

Но не успел я порадоваться счастливому спасению, как случилось… угадай, что?

— Что?

— У светофора в автобус ворвались разъяренные люди в повязках, вооруженные самодельными мечами, копьями и трезубцами.

— О Господи! Только не говори, что это были фанатики!

— Вот именно. Оказалось, мы угодили в очаг беспорядков. Прямо перед нами догорали останки автомобиля. От магазинчиков остались одни руины. На тротуаре темнели пятна крови. Дорогу усеяли палки, булыжники, разбросанные товары. Водитель опомнился первым и тут же дал деру. Мой мозг оцепенел от ужаса. Не думал, что я когда-нибудь снова увижу такое. В ушах далеким эхом раздавались давно забытые звуки: стоны матери, крики старшего брата. Меня пробила дрожь. Головорезы объявили, что намерены отомстить мусульманским фанатикам за сожженные жилища индусов. Позже я узнал: волнения вспыхнули из-за мелкой ссоры у водонапорной колонки в трущобе. Однако ненависть в сердцах была так велика, что уже через несколько часов дымились перевернутые автобусы, пылали дома, людей резали прямо на улицах.

«Пусть каждый из вас назовет свое имя, — потребовал предводитель шайки. — Индусов мы выпустим, а мусульманам придется остаться». Один за другим, дрожа от страха, пассажиры представлялись бандитам. Арвинд. Уша. Джатин. Арун. Васанти. Джагдиш. Нармада. Ганга. Милинд. Автобус понемногу пустел. Негодяи хищно всматривались в каждого человека. Они проверяли, окрашены ли киноварью пряди женских волос, прочим задавали каверзные религиозные вопросы, даже заставили одного парня расстегнуть шорты. При виде такого варварства меня начало тошнить и затрясло с головы до пят. В конце концов нас осталось двое: позади меня сидел какой-то мужчина.

Знаешь, Мохаммед, я часто видел в кино подобные сцены. Обычно герой поднимается во весь рост и начинает взывать к светлым чувствам толпы. Говорит, что в жилах индуистов и мусульман течет кровь одного и того же цвета. И что на лицах людей не написано, какой религии они придерживаются. И что любовь сильнее ненависти. Я столько слышал проникновенных речей, которые мог бы продекламировать перед этими дикарями!.. Однако перед лицом реальной жестокости слова застревают в горле, и думаешь лишь об одном. Жизнь! Я очень хотел жить ради того, чтобы стать актером. И вот мечту и мечтателя кто-то решил прикончить в мумбайском автобусе.

«Как тебя зовут?» — рявкнул главарь.

Можно было бы ответить «Рама» или «Кришна», но у меня вдруг пересохло в горле. Один из бандитов заметил табиз на моей шее.

«Этот точно мусульманин, — обрадовался он. — Прихлопнем на месте?»

«Ну нет. Убить недоноска слишком просто. Лучше сожжем его заживо в автобусе. Это научит таких, как он, больше не трогать наши дома!» — ответил вожак и расхохотался.

Его помощник открыл канистру и принялся расплескивать горючее по салону. Раньше мне нравился запах бензина. Теперь он приводит на ум зловоние обожженной плоти.

Пассажир, сидевший позади, неожиданно встал. «Вы не спросили моего имени, — произнес он. — Так вот, меня зовут Ахмед Кхан, и я бы хотел посмотреть на мерзавца, который посмеет обидеть этого парня».

Шайка на миг умолкла. Потом заговорил главарь. «Еще один мусульманин! — язвительно протянул он. — Отлично, вас-то двоих мы и спалим».

Мужчина даже ухом не повел. «Прежде чем чиркнуть спичкой, взгляните на это», — ответил он и вытащил из-за пазухи пистолет.

Видел бы ты, как вытянулись лица у смутьянов! Побросав мечи с трезубцами, бандиты ринулись наутек, спасая свои шкуры. Так я остался в живых.

На глаза навернулись горячие слезы благодарности. Увидев их, спаситель негромко сказал: «Ну, и как твое имя?»

«Салим… Салим Ильяси», — всхлипнув, ответил я.

«Ты что же, парень, врать совсем не умеешь? — удивился мужчина. — Впрочем, я ценю людей, которые даже перед лицом опасности говорят правду».

Он рассказал, что работает в импортно-экспортном бизнесе, живет один в просторном особняке в районе Бикулла и сейчас нуждается в ком-то, кто готовил бы еду и наводил порядок, а главным образом присматривал бы за домом; пока хозяин в разъездах. Я с ходу согласился на эту работу, тем более что избавитель предложил поселиться у него и жалованье назначил в два раза выше, чем платят простому даббавалле.

У Ахмеда было целых три спальни, огромная кухня и гостиная с телевизором на тридцать шесть дюймов. Занимаясь уборкой, вытирая пыль и возясь у плиты, я все-таки не забывал о своей мечте. Новое место подходило мне как нельзя лучше: мужчина не появлялся дома большую часть дня и к тому же имел обыкновение отлучаться на неделю-другую. Все свободное время я проводил в студии. Первым делом проявил пленку, отпечатал несколько отличных фотографий шесть на восемь и отдал Мукешу Равалу, который, в свою очередь, показал их Паппу Мастеру. Ты не поверишь, но спустя каких-то три месяца мне предложили первую роль.

— Неужели? — восклицаю я. — Скажи скорее, какую и в каком фильме?

— Это была картина Аббаса Рицви «Плохие парни». Я играл студента.

— Ну так пойдем и посмотрим прямо сейчас! Не терпится увидеть тебя на большом экране, послушать, как ты говоришь монологи.

— Вообще-то… — Друг почему-то мнется, разглядывая свои ботинки. — Понимаешь, в последнюю минуту мой эпизод сильно урезали. Поэтому на экране я нахожусь ровно три секунды. Сижу в классе в окружении других тридцати студентов. Единственный диалог в кадре происходит между преподавателем и главным героем в исполнении Сунила Мехры.