Деррида - Бенуа Петерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Массю, приведенный к власти бунтовщиками, отправляет в Париж телеграмму с требованием создать «правительство общественного спасения, которое одно только может сохранить Алжир в качестве неотъемлемой части метрополии». Депутаты, не слишком обрадовавшиеся этому вторжению, ставят во главе правительства, как и предполагалось, Пьера Пфлимлина. Со столицей Алжира отношения разрываются. 14 мая в 5 часов утра Массю бросает новый клич: «Комитет общественного спасения просит генерала де Голля нарушить молчание и высказаться о создании правительства общественного спасения, которое одно в состоянии спасти Алжир от разрухи».
На следующий день после этих ужасных часов Жаки, заступая на свой школьный пост, успел немного успокоиться, что показывает продолжение его письма Бьянко:
Очень хорошая погода, и, как всегда в моей жизни, по утрам при свете солнца я не понимаю тревог ночи. Люди спокойны, левые перегруппируются, префекты-социалисты в Алжире будут стоять насмерть, «ультрас» от этого ослабеют и не будут больше запугивать правительство и министров Алжира, чем занимаются с б февраля. Фашизм не пройдет…
После обеда веду занятия. На втором уроке едва не упал в обморок. За весь день я не смог проглотить ни кусочка. Прошу у тебя прощения за эти гротескные подробности. Но никогда моя вера в демократию и страх за нее не казались настолько сильными, а опасность фашизма – столь близкой, конкретной, бесспорной. И все это тогда, когда я так одинок, без друзей, без возможности сбежать, солдат в исковерканной стране, которая – и это теперь хорошо понимаешь – никогда не знала демократии, у которой нет никакой традиции демократии, никакого ядра сопротивления диктатуре колонистов, опирающихся на армию…
Я совершенно растерян, ничем не могу заняться, солдат второго класса, потерянный в море злокозненного идиотизма, но как хотелось бы мне быть в Париже, пусть даже захваченном фашистами, на гражданке, с несколькими друзьями, имея возможность участвовать в сопротивлении, пусть и в скромной роли… Вот проклятье![210]
Тем временем ход событий ускоряется. 15 мая генерал Салан, обладающий гражданской и военной властью, обращается к толпе, собравшейся на Форуме Алжира, и заканчивает свою речь возгласами: «Да здравствует Франция! Да здравствует французский Алжир» и, наконец, «Да здравствует де Голль!». Генерал де Голль, лишенный власти с 1947 года и все еще желающий создать для Франции более прочные институты, наконец выходит из тени, заявляя, что «готов взять на себя политические полномочия в республике». В течение нескольких дней Алжир остается театром масштабных манифестаций, «собирающих толпы самых разных людей под трехцветным флагом, дабы продемонстрировать метрополии их единодушное желание остаться французскими»[211].
Жаки не стал посылать свое письмо Люсьену Бьянко, опасаясь, что его вскроют, что делали со всеми письмами подозрительных лиц и лиц, «состоящих на учете», к которым, по его мнению, наверняка относится и он. Спустя несколько дней он добавляет постскриптум к своему увесистому посланию, а потом передает его своему брату, который отправит его из Франции. Под давлением обстоятельств тон Жаки становится как никогда воинственным: «Мы здесь живем в мире абсолютного предфашистского положения, в полном бессилии, мы больше ни на что не надеемся, только на Народный фронт или де Голля в его лучшей ипостаси, надеемся, что они смогут вычистить эту гниль. Фашизм не пройдет!». Как раз 28 мая в Париже под руководством Пьера Мендеса-Франса прошло большое антифашистское шествие. «Как бы мне хотелось быть в республике вчера вечером», – пишет Жаки.
В этот вечер Рене Коти, президент республики, в свою очередь, торжественно обращается к «самому известному из французов». 1 июня генерал де Голль назначается на пост руководителя правительства Национальным собранием, набрав 329 голосов за и 224 против. Ему на шесть месяцев предоставляют полные полномочия и поручают создать новую конституцию. 4 июня в столице Алжира он произносит речь, не сводящуюся только к знаменитой и несколько двусмысленной фразе «я вас понял», которой ее часто подытоживают:
Я знаю, что тут происходит. Я вижу, что вы хотели сделать. Я вижу путь, который вы открыли в Алжире: это путь обновления и братства. Я говорю об обновлении во всех отношениях. Но самое главное вот что: вы хотели, чтобы путь этот начался с основы, то есть с наших институтов, и поэтому-то я здесь. И я говорю о братстве потому, что вы являете собой это замечательное зрелище людей, которые, какими бы разными они ни были и в какие бы сообщества ни входили, едины в своем воодушевлении и поддерживают друг друга. Итак, я принимаю все это во имя Франции и объявляю, что с сегодняшнего дня Франция будет считать, что во всем Алжире есть лишь одна категория жителей: есть только французы в полном смысле слова, полноценные французы с одними и теми же правами и обязанностями. Это означает, что надо открыть пути, которые до сего момента были перед многими закрыты. Что надо дать средства существования тем, у кого их не было. Что надо признать достоинство тех, у кого его отнимали. Это означает, что надо наделить родиной тех, кто мог сомневаться в том, что она у них есть[212].
К де Голлю у Деррида, очевидно, двойственное отношение. Во французском политическом контексте он считает себя более левым. Но для него, как и для всех алжирских евреев, генерал де Голль остается тем, кто в 1943 году положил конец антисемитским мерам и восстановил действие закона Кремье. Что касается теперешней ситуации, «де Голль в его лучшей ипостаси», о котором он пишет в письме Бьянко, – это, несомненно, тот, кто, следуя духу речи 4 июня, дал бы возможность различным сообществам жить вместе в одной стране, претерпевшей глубочайшие изменения. И в самом деле, в следующие месяцы были начаты реформы, в первую очередь реформы избирательной системы, под руководством Поля Делуврие, генерального представителя. Но в то же время французская армия под руководством генерала де Голля применяет стратегию «дорожного катка», пытаясь сломить ФНО. Ослабев на какое-то время, последний, однако, вскоре восстановит свои силы. Война еще далека от завершения.
Люсьен Бьянко и его жена были тронуты длинным письмом Деррида и заявленной в нем твердостью убеждений: «Поскольку мы тебя знаем, важно и показательно слышать от тебя это снова и снова: „фашизм не пройдет!“ (помню твою справедливую и весьма жесткую иронию,
