Серебряный век. Лирика - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В Петербурге мы сойдемся снова…»
В Петербурге мы сойдемся снова,Словно солнце мы похоронили в нем,И блаженное, бессмысленное словоВ первый раз произнесем.В черном бархате советской ночи,В бархате всемирной пустоты,Все поют блаженных жен родные очи,Все цветут бессмертные цветы.
Дикой кошкой горбится столица,На мосту патруль стоит,Только злой мотор во мгле промчитсяИ кукушкой прокричит.Мне не надо пропуска ночного,Часовых я не боюсь:За блаженное, бессмысленное словоЯ в ночи советской помолюсь.
Слышу легкий театральный шорохИ девическое «ах» –И бессмертных роз огромный ворохУ Киприды на руках.У костра мы греемся от скуки,Может быть, века пройдут,И блаженных жен родные рукиЛегкий пепел соберут.
Где-то грядки красные партера,Пышно взбиты шифоньерки лож,Заводная кукла офицера –Не для черных душ и низменных святош…Что ж, гаси, пожалуй, наши свечиВ черном бархате всемирной пустоты.Все поют блаженных жен крутые плечи,А ночного солнца не заметишь ты.
1920«Когда городская выходит на стогны луна…»
Когда городская выходит на стогны луна,И медленно ей озаряется город дремучий,И ночь нарастает, унынья и меди полна,И грубому времени воск уступает певучий;
И плачет кукушка на каменной башне своей,И бледная жница, сходящая в мир бездыханный,Тихонько шевелит огромные спицы тенейИ желтой соломой бросает на пол деревянный…
1920«Я наравне с другими…»
Я наравне с другимиХочу тебе служить,От ревности сухимиГубами ворожить.Не утоляет словоМне пересохших уст,И без тебя мне сноваДремучий воздух пуст.
Я больше не ревную,Но я тебя хочу,И сам себя несу я,Как жертву, палачу.Тебя не назову яНи радость, ни любовь.На дикую, чужуюМне подменили кровь.
Еще одно мгновенье,И я скажу тебе:Не радость, а мученьеЯ нахожу в тебе.И, словно преступленье,Меня к тебе влечетИскусанный в смятеньиВишневый нежный рот.
Вернись ко мне скорее,Мне страшно без тебя,Я никогда сильнееНе чувствовал тебя,И все, чего хочу я,Я вижу наяву.Я больше не ревную,Но я тебя зову.
1920Век
Век мой, зверь мой, кто сумеетЗаглянуть в твои зрачкиИ своею кровью склеитДвух столетий позвонки?Кровь-строительница хлещетГорлом из земных вещей,Захребетник лишь трепещетНа пороге новых дней.
Тварь, покуда жизнь хватает,Донести хребет должна,И невидимым играетПозвоночником волна.Словно нежный хрящ ребенкаВек младенческой земли –Снова в жертву, как ягненка,Темя жизни принесли.
Чтобы вырвать век из плена,Чтобы новый мир начать,Узловатых дней коленаНужно флейтою связать.Это век волну колышетЧеловеческой тоской,И в траве гадюка дышитМерой века золотой.
И еще набухнут почки,Брызнет зелени побег,Но разбит твой позвоночник,Мой прекрасный жалкий век!И с бессмысленной улыбкойВспять глядишь, жесток и слаб,Словно зверь, когда-то гибкий,На следы своих же лап.
Кровь-строительница хлещетГорлом из земных вещей,И горячей рыбой мещетВ берег теплый хрящ морей.И с высокой сетки птичьей,От лазурных влажных глыбЛьется, льется безразличьеНа смертельный твой ушиб.
1922Марина Цветаева (1892–1941)
«Под лаской плюшевого пледа…»
Под лаской плюшевого пледаВчерашний вызываю сон.Что это было? – Чья победа? –Кто побежден?Все передумываю снова,Всем перемучиваюсь вновь.В том, для чего не знаю слова,Была ль любовь?Кто был охотник? – Кто – добыча?Все дьявольски – наоборот!Что понял, длительно мурлыча,Сибирский кот?В том поединке своеволийКто, в чьей руке был только мяч?Чье сердце – Ваше ли, мое лиЛетело вскачь?И все-таки – что ж это было?Чего так хочется и жаль?Так и не знаю: победила ль?Побеждена ль?
23 октября 1914«Хочу у зеркала, где муть…»
Хочу у зеркала, где мутьИ сон туманящий,Я выпытать – куда Вам путьИ где пристанище.
Я вижу: мачта корабля,И Вы – на палубе…Вы в дыме поезда… ПоляВ вечерней жалобе…
Вечерние поля в росе,Над ними вороны…– Благословляю Вас на всеЧетыре стороны!
3 мая 1915«Мне нравится, что Вы больны не мной…»
Мне нравится, что Вы больны не мной,Мне нравится, что я больна не Вами,Что никогда тяжелый шар земнойНе уплывет под нашими ногами.Мне нравится, что можно быть смешной –Распущенной – и не играть словами,И не краснеть удушливой волной,Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что Вы при мнеСпокойно обнимаете другую,Не прочите мне в адовом огнеГореть за то, что я не Вас целую.Что имя нежное мое, мой нежный, неУпоминаете ни днем ни ночью – всуе…Что никогда в церковной тишинеНе пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо Вам и сердцем и рукойЗа то, что Вы меня – не зная сами! –Так любите: за мой ночной покой,За редкость встреч закатными часами,За наши не-гулянья под луной,За солнце не у нас над головами, –За то, что Вы больны – увы! – не мной,За то, что я больна – увы! – не Вами.
3 мая 1915«Никто ничего не отнял!..»
Никто ничего не отнял!Мне сладостно, что мы врозь.Целую Вас – через сотниРазъединяющих верст.
Я знаю, наш дар – неравен,Мой голос впервые – тих.Что вам, молодой Державин,Мой невоспитанный стих!
На страшный полет крещу Вас:Лети, молодой орел!Ты солнце стерпел, не щурясь, –Юный ли взгляд мой тяжел?
Нежней и бесповоротнейНикто не глядел Вам вслед…Целую Вас – через сотниРазъединяющих лет.
12 февраля 1916«Два солнца стынут – о Господи, пощади!..»
Два солнца стынут – о Господи, пощади! –Одно – на небе, другое – в моей груди.
Как эти солнца – прощу ли себе сама? –Как эти солнца сводили меня с ума!
И оба стынут – не больно от их лучей!И то остынет первым, что горячей.
6 октября 1915«Горечь! Горечь! Вечный привкус…»
Горечь! Горечь! Вечный привкусНа губах твоих, о страсть!Горечь! Горечь! Вечный искус –Окончательнее пасть.
Я от горечи – целуюВсех, кто молод и хорош.Ты от горечи – другуюНочью за руку ведешь.
С хлебом ем, с водой глотаюГоречь-горе, горечь-грусть.Есть одна трава такаяНа лугах твоих, о Русь.
10 июня 1917«Я – есмь. Ты – будешь. Между нами – бездна…»
Я – есмь. Ты – будешь. Между нами – бездна.Я пью. Ты жаждешь. Сговориться – тщетно.Нас десять лет, нас сто тысячелетийРазъединяют. – Бог мостов не строит.
Будь! – это заповедь моя. Дай – мимоПройти, дыханьем не нарушив роста.Я – есмь. Ты будешь. Через десять весенТы скажешь: – есмь! – а я скажу: – когда-то…
6 июня 1918Пригвождена…
1Пригвождена к позорному столбуСлавянской совести старинной,С змеею в сердце и с клеймом на лбу,Я утверждаю, что – невинна.
Я утверждаю, что во мне покойПричастницы перед причастьем.Что не моя вина, что я с рукойПо площадям стою – за счастьем.
Пересмотрите все мое добро,Скажите – или я ослепла?Где золото мое? Где серебро?В моей руке – лишь горстка пепла!
И это всё, что лестью и мольбойЯ выпросила у счастливых.И это все, что я возьму с собойВ край целований молчаливых.
2Пригвождена к позорному столбу,Я все ж скажу, что я тебя люблю.Что ни одна до самых недр – матьТак на ребенка своего не взглянет.Что за тебя, который делом занят,Не умереть хочу, а умирать.
Ты не поймешь, – малы мои слова! –Как мало мне позорного столба!Что если б знамя мне доверил полк,И вдруг бы он предстал перед глазами –С другим в руке – окаменев как столб,Моя рука бы выпустила знамя…И эту честь последнюю поправ,Прениже ног твоих, прениже трав.Твоей рукой к позорному столбуПригвождена – березкой на лугу.
Сей столб встает мне, и не рокот толп –То голуби воркуют утром рано…И все уже отдав, сей черный столбЯ не отдам – за красный нимб Руана!
3Ты этого хотел. – Так. – Аллилуйя.Я руку, бьющую меня, целую.
В грудь оттолкнувшую – к груди тяну,Чтоб, удивясь, прослушал – тишину.И чтоб потом, с улыбкой равнодушной:– Мое дитя становится послушным!Не первый день, а многие векаУже тяну тебя к груди, рукаМонашеская – хладная до жара! –Рука – о Элоиза! – Абеляра.В гром кафедральный – дабы насмерть бить! –Ты, белой молнией взлетевший бич!
19 мая 1920, канун Вознесения«Восхи́щенной и восхищенной…»
