Серебряный век. Лирика - Антология

«Февраль. Достать чернил и плакать!..»

Февраль. Достать чернил и плакать!Писать о феврале навзрыд,Пока грохочущая слякотьВесною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривенЧрез благовест, чрез клик колесПеренестись туда, где ливеньЕще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,С деревьев тысячи грачейСорвутся в лужи и обрушатСухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,И ветер криками изрыт,И чем случайней, тем вернееСлагаются стихи навзрыд.

Где пруд, как явленная тайна,Где шепчет яблони прибой,Где сад висит постройкой свайнойИ держит небо пред собой.

Мельхиор

Храмовой в малахите ли холен,Возлелеян в сребре ль косогор –Многодельную голь колоколенМелководный несет мельхиор.

Над канавой изнеженной сивоСтолбенеют в тускле берега,Оттого что мосты без отзывуВодопьянью над згой бочага,

Но, курчавой крушася карелой,По бересте дворцовой раздранОбольется и кремль обгорелыйТеплой смирной стоячих румян.

Как под стены зоряни зарытой,За окоп, под босой бастионВолокиты мосты – волокитуСобирают в дорожный погон.

И, братаясь, раскат со раскатомБашни слюбятся сердцу на том,Что, балакирем склабясь над блатом,Разболтает пустой часоем.

Импровизация

Я клавишей стаю кормил с рукиПод хлопанье крыльев, плеск и клекот.Я вытянул руки, я встал на носки,Рукав завернулся, ночь терлась о локоть.

И было темно. И это был прудИ волны. – И птиц из породы люблю вас,Казалось, скорей умертвят, чем умрутКрикливые черные крепкие клювы.

И это был пруд. И было темно.Пылали кубышки с полуночным дегтем.И было волною обглодано дноУ лодки. И грызлися птицы у локтя.

И ночь полоскалась в гортанях запруд.Казалось, покамест птенец не накормлен,И самки скорей умертвят, чем умрут,Рулады в крикливом искривленном горле.

«Сестра моя – жизнь и сегодня в разливе…»

Сестра моя – жизнь и сегодня в разливеРасшиблась весенним дождем обо всех,Но люди в брелоках высоко брюзгливыИ вежливо жалят, как змеи в овсе.

У старших на это свои есть резоны.Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,Что в грозу лиловы глаза и газоныИ пахнет сырой резедой горизонт.

Что в мае, когда поездов расписаньеКамышинской веткой читаешь в купе,Оно грандиозней святого писанья,И черных от пыли и бурь канапе.

Что только нарвется, разлаявши, тормозНа мирных сельчан в захолустном вине,С матрацев глядят, не моя ли платформа,И солнце, садясь, соболезнует мне.

И в третий плеснув, уплывает звоночекСплошным извиненьем: жалею, не здесь.Под шторку несет обгорающей ночью,И рушится степь со ступенек к звезде.

Мигая, моргая, но спят где-то сладко,И фата-морганой любимая спитТем часом, как сердце, плеща по площадкамВагонными дверцами сыплет в степи.

После дождя

За окнами давка, толпится листва,И палое небо с дорог не подобрано.Все стихло. Но что это было сперва!Теперь разговор уж не тот и по-доброму.

Сначала все опрометью, вразнорядВвалилось в ограду деревья развенчивать,И попранным парком из ливня – под град,Потом от сараев – к террасе бревенчатой.

Теперь не надышишься крепью густой.А то, что у тополя жилы полопались, –Так воздух садовый, как соды настой,Шипучкой играет от горечи тополя.

Со стекол балконных, как с бедер и спинОзябших купальщиц, – ручьями испарина.Сверкает клубники мороженый клин,И градинки стелются солью поваренной.

Вот луч, покатясь с паутины, залегВ крапиве, но, кажется, это ненадолго,И миг недалек, как его уголекВ кустах разожжется и выдует радугу.

Любимая – жуть! Когда любит поэт…»

Любимая, – жуть! Когда любит поэт,Влюбляется бог неприкаянный.И хаос опять выползает на свет,Как во времена ископаемых.

Глаза ему тонны туманов слезят.Он застлан. Он кажется мамонтом.Он вышел из моды. Он знает – нельзя:Прошли времена и – безграмотно.

Он видит, как свадьбы справляют вокруг.Как спаивают, просыпаются.Как общелягушечью эту икруЗовут, обрядив ее, – паюсной.

Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто,Умеют обнять табакеркою.И мстят ему, может быть, только за то,Что там, где кривят и коверкают,

Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфортИ трутнями трутся и ползают,Он вашу сестру, как вакханку с амфор,Подымет с земли и использует.

И таянье Андов вольет в поцелуй,И утро в степи, под владычествомПылящихся звезд, когда ночь по селуБелеющим блеяньем тычется.

И всем, чем дышалось оврагам века,Всей тьмой ботанической ризницыПахнет по тифозной тоске тюфяка,И хаосом зарослей брызнется.

Светает

Ты в ветре, веткой пробующем,Не время ль птицам петь,Намокшая воробышкомСиреневая ветвь!

У капель – тяжесть запонок,И сад слепит, как плес,Обрызганный, закапанныйМильоном синих слез.

Моей тоскою вынянченИ от тебя в шипах,Он ожил ночью нынешней,Забормотал, запах.

Всю ночь в окошко торкался,И ставень дребезжал.Вдруг дух сырой прогорклостиПо платью пробежал.

Разбужен чудным перечнемТех прозвищ и времен,Обводит день теперешнийГлазами анемон.

Поэзия

Поэзия, я буду клястьсяТобой, и кончу, прохрипев:Ты не осанка сладкогласца,Ты – лето с местом в третьем классе,Ты – пригород, а не припев.

Ты – душная, как май, Ямская,Шевардина ночной редут,Где тучи стоны испускаютИ врозь по роспуске идут.

И в рельсовом витье двояся, –Предместье, а не перепев –Ползут с вокзалов восвоясиНе с песней, а оторопев.

Отростки ливня грязнут в гроздьяхИ долго, долго до зариКропают с кровель свой акростих,Пуская в рифму пузыри.

Поэзия, когда под краномПустой, как цинк ведра, трюизм,То и тогда струя сохранна,Тетрадь подставлена, – струись!

Анатолий Фиолетов (?–1918)

Переменность

Лилии стройной и бледнойБыть приказал ярко-черной,Деве с улыбкой победнойСтать проституткой позорной.Звездам сказал: «Не сияйте»,Свет погасите в ночах,Людям сиянье не дайте –Будет звездою им Страх…И изменивши узорностьЭтой презренной земли,Я удалился в Нагорность,Стал недоступным вдали.Я себя сделал единым,Вечным и смелым Царем,Полные ужасом длинным,Люди сказали: «Умрем!..»Я же остался, и буду,Буду Грядущего страж.Мир этот мерзкий забудуОн, как туманный Мираж.И воссоздавши другое,Новый невиданный мир,Солнце Я дам золотое,Светлый, небесный кумир.Солнцем поставлю кровавый,Яркий, загадочный Мак.Будет он символом Славы,Тем, кто развеяли Мрак.

Клич к совам

Среди разных принцев и поэтовЯ – Анатолий Фиолетов –Глашатай Солнечных Рассветов…Мой гордый знак – Грядущим жить,Из Ваз Небесных Радость пить.Придите все ко мне, чтоб видеть,Чтоб видеть Смысл Красоты.Я буду звонко ненавидетьВсех, кто покинул Храм Мечты.И речь мою услышав, все выПоймете, что ведь жизнь Сон,А вы, а вы замкнуты в хлевы,Где темнота и нет Окон.О, знайте, что в Грядущем – Радость.И ждать Рассвет – вот это сладость,И оттого Я говорю –Все поклоняйтесь фонарю,Горящему в туманных Снах,В небесных, солнечных Веснах…

…………………

Грядущим жить Я призываю,Грядущим, где мерцает Рок.И вам, Безликим, повторяю –Я – Фиолетов, Я – Пророк…

Владимир Маяковский (1892–1930)

А вы могли бы?

Я сразу смазал карту будня,плеснувши краску из стакана;я показал на блюде студнякосые скулы океана.На чешуе жестяной рыбыпрочел я зовы новых губ.А выноктюрн сыгратьмогли бына флейте водосточных труб?

Послушайте!

Послушайте!Ведь, если звезды зажигают –значит – это кому-нибудь нужно?Значит – кто-то хочет, чтобы они были?Значит – кто-то называет эти плевочкижемчужиной?И, надрываясьв метелях полуденной пыли,врывается к Богу,боится, что опоздал,плачет,целует ему жилистую руку,просит –чтоб обязательно была звезда! –клянется –не перенесет эту беззвездную муку!А послеходит тревожный,но спокойный наружно.Говорит кому-то:«Ведь теперь тебе ничего?Не страшно?Да?!»

Послушайте!Ведь, если звездызажигают –значит – это кому-нибудь нужно?Значит – это необходимо,чтобы каждый вечернад крышамизагоралась хоть одна звезда?!

Hate!