Месть за миг до вечности - Татьяна Аксинина

Дома первым делом Маша закрылась в ванной. Генрих не спросил, что она хочет на ужин. Он заварил чай, сидел в кухне и ждал её. Она вышла, отказалась от ужина, отвернулась и пошла в свою комнату. Ему показалось, что она плакала. Одним прыжком он догнал Машу, развернул к себе. Так и есть, глаза припухли и покраснели. Он затащил её в кухню, усадил на табурет, сам сел рядом, дружески обнял за плечи, прижал к себе. Безумно хотелось посадить её, съежившуюся и несчастную, к себе на колени, но не решился.

– Маша, полно, не вздумай переживать, ты справилась.

– Прости, полдня из-за меня потеряли. Не могла собраться. Не получалось, – голос её был несчастным, лицо опущено.

– Для первого раза получилось просто великолепно. Знаешь, наверно, Диму Тонева. Популярный нынче актер, у меня в «Зазеркалье» снимался. В одной сцене он должен был пробежать через двор, перепрыгнуть через бревно, лежащее на земле, вбежать в дверь, а затем выскочить в окно. Два дня не могли снять. Хотели уже дублера приглашать, то не в то сторону побежит, то сначала в окно, затем в дверь. Закончилось тем, что он неудачно открыл дверь, ударился и разбил нос. А как тебе твой партнер? Понравился?

– Конечно. Он же знаменитость! В первую минуту хотела автограф попросить, – Маша уже улыбалась, глядя на Генриха снизу вверх по-детски доверчиво.

Генрих засмеялся.

– После сериала, у тебя станут автографы брать.

– Ты шутишь!

– Вовсе нет. И тебе придется целоваться со своим партнером.

– Артисты же не по-настоящему целуются.

– Ты не знаешь своего коллеги. Он – исключение, обожает натуральные поцелуи.

Маша задумалась, затем улыбнулась.

– Мы с ним договоримся.

– Но мы что-то отвлеклись. Давай, поужинаем. Я здорово проголодался.

Маша засмущалась, отстранилась от Генриха, пошла к холодильнику, пригляделась, выбрала подложку.

– Ты зачем так много еды покупаешь? Гостей ждёшь?

– Никаких гостей. Для тебя купил. Не знал, что тебе нравится: рыба или курица.

– Я завтра вечером уезжаю. Максим сказал, на два дня, я взяла на два дня отгулы.

– Валерка ругался?

– Спокойно отпустил. На съемку у меня большая часть отпуска осталась, и за свой счет могу взять, если не хватит. Все говорят, ты быстро снимаешь. Вот, разогрелись блинчики: один мне, три тебе.

– Спасибо за ужин! Хочешь телевизор, кино какое-нибудь, музыку?

– Нет. Я лучше пойду лягу, устала очень. Я завтра с самого утра хочу успеть заехать к Шелеховым, раз я уже на съемках не нужна. А от них сразу в аэропорт.

Генрих осоловело кивнул, он почувствовал, что глаза у него слипаются.

Утром он застал Машу за завтраком, полностью готовой к выходу.

– Доброе утро!

– Доброе утро! «Ваша овсянка, сэр!» – Пошутила Маша.

– Знаешь, я овсянку не очень люблю. Но в твоем исполнении согласен съесть.

– И правильно. А чтобы не оголодал, есть еще горячие бутерброды с сыром в микроволновке. Всё, мне пора!

– Подожди! Каким рейсом ты летишь? Я заеду к Шелеховым за тобой, отвезу в аэропорт.

– Не стоит, я сама уеду. У тебя же съемка.

– Корецкий справится. Кстати, как он тебе показался?

– Моя подруга сказала, что он похож на мартовского кота. Наверное, из-за его круглого лица и хитрой улыбочки под усами. Ты не обиделся?

– Нет. Имей в виду, твоя подруга, как в воду смотрела. Будь осторожна, не верь этому коту.

– Спасибо, что предупредил, пока я во все тяжкие с твоим другом не ударилась.

Генрих перевел разговор на другую тему, хотелось продлить эти утренние посиделки.

– Ты знаешь, что у Шелеховых нынче полон дом? Валентина вернулась из Краснодара, а семья младшего сына с тремя детьми с отдыха. Хотел спросить, а как жена Шелехова к тебе относится? Ты же часто у них бываешь в гостях.

Маша заулыбалась.

– Павел и Валентина – удивительная пара. Они до сих пор сохранили нежные чувства друг к другу. Валентина принимает всё, что одобряет её муж. Она родом из Краснодара, необычайно гостеприимна, как все представители южнорусских народов.

– Интересно, откуда у них так рано правнук появился?

– О, это романтичная история. Их старший сын в 15 лет поехал в гости в Краснодар к сестре Валентины. Там встретил девочку, безумно влюбился и остался в Краснодаре. Они в 18 лет поженились с той девочкой, через год у пары сын родился. Они до сих пор счастливы в браке. Ну, и внук Шелеховых довольно рано женился.

– Повезло сыну Павла: сразу встретил свою любовь.

Маша, помявшись, спросила:

– Генрих, ты уверен, что именно меня хочешь снимать в своём фильме? Может быть, пока не поздно, найти профессиональную актрису. Я не обижусь.

– Нет, это не обсуждается. Я тебя вижу в этой роли. Ты справишься. Мы с Максимом поможем и подскажем.

– Когда вы планируете приступать ко второй части? Вернее, к той части, где я участвую?

– В Сочи – осенью. В начале ноября, когда выпадет снег, – в Новосибирске. Сцена прощания на вокзале зимой. Попутно отснимем Новосибирск под снегом. Летние кадры города у нас есть. Павильонные съемки от погоды не зависят. Я постараюсь скомпоновать, как тебе удобно.

– Спасибо. Генрих, не провожай меня, пожалуйста.

Он пожал плечами.

– Как хочешь.

Маша хотела обсудить с Павлом Николаевичем один деликатный вопрос. О портрете Марьяны Кузьминичны. После смерти бабушки портрет стал темнеть, а после сорока дней изображение полностью исчезло залитое непонятной чернотой. То, что портрет разговаривал с бабушкой, Маша никому не могла рассказать, кроме Шелехова. Он не считал их с бабушкой сумасшедшими, верил в реальность происходящего.

Маша приглашала к себе домой реставратора. Еле уговорила придти. Она боялась лишний раз пошевелить картину. Тогда контуры лица еще слегка проступали на холсте. Но художник-реставратор не взялся за восстановление изображения. Это был пожилой, наверное, опытный мастер, худощавый, гладко выбритый, одетый подчеркнуто старомодно, с большим потертым кожаным портфелем. И звали его соответственно – Иван Савельевич Кожемяка. Он больше походил на бухгалтера из советских фильмов, чем на человека, связанного с изобразительным искусством. Серые глаза, длинный заостренный нос, тонкие поджатые губы. Иван Савельевич очень осторожно снял картину со стены и поставил на ребро на стол, вынул чистую сухую тряпочку и аккуратно смахнул пыль сначала с картины, потом с обратной стороны. Подстеленная Машей газета сразу стала грязной, пришлось её заменить. Затем, положив картину горизонтально, он принялся её разглядывать в лупу, даже, кажется, обнюхивать. Порылся в своем портфеле, достал пинцет и баночку, намотал ватку на острый кончик, макнул в баночку и в нижнем левом углу осторожно потер полотно. Посмотрел