Слёзы Шороша - Братья Бри

– Савас, постой! – перебил сына Фэдэф. – Как же ты понял, что это был мой брат? Ты никогда не видел его.

– Папа, я не знаю. Но это был Савас. Я уверен: это был Савас.

– Хорошо, сынок.

– Савас закричал. Он почему-то закричал, и я снова испугался. Он бежал, оглядывался и кричал. И я заметил, что он смотрит и кричит не на меня, а на того, кто позади меня. Я боялся посмотреть назад и увидеть того, от кого он убегает. Но всё-таки я взглянул. Это был ты, папа. Савас убегал от тебя и кричал тебе.

– Ты запомнил, что он кричал? – спросила Лелеан.

– Сначала я не понимал его слов, потому что боялся. А потом услышал, потому что он повторял и повторял их.

Савас умолк и опустил голову: он должен был рассказать самое главное и самое страшное, но не знал, как это примет отец.

– Говори, сынок, – мягко сказал Фэдэф, увидев нерешительность Саваса.

– Он кричал: «Фэдэф, ты покончишь со злом!» А ты… ты так и не смог нас догнать. Ты тоже кричал… Ты кричал: «Отдай мне сына!» Я увидел, что Савас бежит прямо к пропасти. Я заплакал и стал просить его остановиться. И я проснулся… Страшный сон?

– Очень страшный, – сказала Лелеан честно, но пытаясь ничем не выдать ощущения какой-то опасности, которое вошло в неё вместе с ожившим перед её глазами сном. – Но ты рассказал нам его, и он больше не твой.

– Савас?

– Что, папа?

– Хочешь поехать со мной на охоту? Мы будем выслеживать каменных горбунов, – сказал Фэдэф, невольно повернув течение дня в неведомую сторону.

– Да! Нет! – выкрикнули Савас и Лелеан одновременно.

– Хочу, папа! Поедем сегодня! – глаза Саваса загорелись от счастья.

– Не сегодня, сынок. Я должна для вас с папой всё подготовить, – сказала Лелеан и бросила взгляд на Фэдэфа, надеясь на то, что он поддержит её хотя бы в этом.

– Мама права, Савас. Подготовка займёт какое-то время. Но обещаю тебе, что очень скоро мы отправимся в горы.

– Папа, можно я скажу Вереву и Гарурагу, что пойду с тобой охотиться на горбунов?

– Конечно, можно.

– Мама, я пойду гулять.

Савас забежал в свою комнату, чтобы взять пояс с двумя деревянными мечами, и через несколько мгновений выскочил на улицу.

– Послушай, Фэдэф, – начала Лелеан, но тут же остановилась.

В дверях стоял Савас.

– Что, сынок? – спросил Фэдэф.

– Можно я возьму на охоту настоящий лук со стрелами?

– Ну а для чего же я учил тебя стрелять?

– Спасибо, папа! – Савас опрометью выбежал на улицу.

– Фэдэф, – в голосе Лелеан слышалась тревога, – ты будто не обратил внимания на этот пугающий сон.

– Лелеан, дорогая, обещаю тебе, что не оставлю сон Саваса неразгаданным. Я чувствую: Повелитель Мира Грёз что-то спрятал на пути от дома к пропасти. Я должен это найти.

– Пообещай мне ещё одно.

– Говори.

– На охоту вы поедете втроём. Ты возьмёшь с собой Лебеарда. Так мне будет спокойнее.

– Согласен, – с усмешкой ответил Фэдэф.

– Но почему ты выбрал для первой охоты Саваса горбунов?! – вспылила Лелеан, до этого момента державшая чувства в себе. – Почему не горного барана, не кабана?! Я знаю, кабан очень опасен. Но это зверь. А горбун… горбун – враг!

– Савас должен научиться смотреть в глаза врагу. Чем раньше, тем лучше. Многие дорлифяне погибли, потому что не умели этого.

– Я прямо сейчас отправляюсь за Лебеардом. Останься сегодня с Савасом… Побудь немного отцом.

– Будем ждать тебя и Лебеарда к вечернему чаю. Савас любит, когда у нас гости.

– Савас любит, когда дома гостишь ты.

…Савас хотел (и попросил об этом отца), чтобы всё было по-настоящему, и сам следовал своему выбору. В первые сутки похода он отказался устроить привал на ночь. Он решил и есть, и спать, не слезая с коня. Полночи он спал сидя на Короке, прильнув к отцу, вторую половину – на Нэне, с Лебеардом. Фэдэф не спорил с сыном, ему даже понравилось его неожиданное упрямство.

К концу второго дня Лебеард предложил дать лошадям отдохнуть, и Савас согласился с ним. Они провели эту ночь у костра. Фэдэфу не спалось. Он смотрел на языки пламени, которые порывались вверх и через миг растворялись во тьме, будто их и не было… Он вспомнил слова Лелеан, словно сказанные сердцем: «Побудь немного отцом… Савас любит, когда дома гостишь ты».

– Гостишь, – повторил Фэдэф.

Он вспомнил её отчаянный взгляд, когда она уходила за Лебеардом. Он вспомнил их первую встречу… и слова, растворившиеся во времени: «Ты сказал, что я про тебя всё знаю, а ты про меня ничего… Узнаешь. Мы же не последний раз видимся… правда?..»

– Правда, Лелеан… Когда мы с Савасом вернёмся домой, ты всё поймёшь по моим глазам…

Почти четырёхдневный путь до Нэтлифа утомил Саваса. Он сделался молчаливым и угрюмым. Фэдэф видел это, но не догадывался, что не только из-за усталости переменилось настроение сына. Недавний сон Саваса был тому настоящей причиной. Покинув мальчика, он будто не вернулся в своё обиталище, Мир Грёз, а остался в Мире Яви, и так случилось, что после недолгих скитаний он обосновался в тех самых местах, через которые пролегал маршрут троих охотников на каменных горбунов. Савас узнал эту дорогу, это место, эту дикую яблоню у дороги, он почувствовал это пространство и себя в нём. Он оглядывался, чтобы найти другое, но, к своему ужасу, находил то, что уже видел во сне… Но было выше его сил остановиться и сказать правду. Он не мог открыться ни Лебеарду, взявшему Нэна, на котором сидел Савас, под уздцы и шедшему совсем рядом, ведь Лебеард ничего не знает про его сон и подумает, что он просто боится, ни отцу, которого он не может подвести. Савас сказал не про сон и не про дорогу из своего сна. Он сказал другое:

– Папа, я никогда не думал, что Кадухар такой.

– Какой, Савас?

– Я никогда не думал, что Кадухар такой… страшный.

– Ты верно подметил, сынок. Горы таят в себе много опасностей и своим грозным видом предупреждают людей, что они вовсе не гостеприимные хозяева. Но нам нечего бояться: мы пойдём по привычной тропе и не будем сердить Кадухар. Знаешь, Савас, есть в этих краях и гостеприимные хозяева, – Фэдэф улучил момент, чтобы предложить сыну остановиться на отдых в Нэтлифе. – Завтра утром мы ступим на территорию Кадухара и начнём выслеживать горбунов. Ты понимаешь, что нам надо хорошо отдохнуть.

– Папа, я знаю, о ком ты говоришь.

– Заедем к нему?

Савас не отвечал. (Он любил Рэгогэра, любил, когда тот переполнял собой, своими байками вечеринку, но сейчас ему было не до этого. И тем более не до его жены и их взрослого сына). Его молчание и понурый вид сказали вместо него. И тут Фэдэфу пришла в голову другая идея.

– Не угадал, – лукаво посмотрел он на сына. – Сразу вижу, что не угадал.

– Почему? – спросил Савас.

– Если бы угадал, тотчас припустил бы Нэна.

Лебеард остановился в удивлении.

– Значит, и я не угадал.

Савас оживился.

– Лебеард, а про кого ты подумал?

– Про Рэгогэра. А ты?

– Я тоже про Рэгогэра.

– Вот вы оба и не угадали, – с досадой сказал Фэдэф и отвернулся, как будто не желал больше продолжать этот разговор.

– Папа, скажи быстрее, у кого мы остановимся на ночлег?

– У морковного человечка.

– У морковного человечка?! – глаза Саваса загорелись.

– У морковного человечка.

– Поедем быстрее! – воскликнул Савас. – Лебеард, садись! Скорее!

Морковный человечек выскочил из дома и засеменил навстречу всадникам. Едва Фэдэф слез с Корока, Малам бросился обнимать его как старого друга. Фэдэфу пришлось согнуться, чтобы тот не прыгал как ребёнок.

– Здравствуй, мой дорогой Фэдэф! Здравствуй, мой друг! Счастлив, очень счастлив видеть тебя и твоих спутников!

– Это…

– Это твой сын Савас! – перебил Фэдэфа хриплый голос старика (при этом он состроил гримасу, которая заставила Саваса рассмеяться). Малам подскочил к нему и тоже обнял. – У меня ещё никогда не было таких юных гостей! Это событие! Настоящее событие!

В следующее мгновение он уже стоял перед Лебеардом, похлопывая его по плечам двумя маленькими оранжевыми ручками.

– Лебеард… моё имя, – немного смутившись, сказал Лебеард.

– Разве думал Малам, что ему когда-нибудь доведётся принимать в своём доме лесовика! Это большая честь для меня. О! – шустрый взгляд Малама остановился на амулете на груди Лебеарда. – Такие камешки не водятся в здешних краях. Ну, проходите в дом, дорогие друзья.

«Его взгляд простирается дальше, чем видит его глаз», – подумал Лебеард.

Малам проводил гостей в небольшую комнату и усадил их за стол, который оставался не накрытым всего лишь несколько мгновений. То по одну, то по другую его сторону вырастала фигура морковного человечка (как будто в доме был не один, а три или четыре морковных человечка), объявлявшего очередное блюдо.