Все против всех (СИ) - Романов Герман Иванович

Так что унификацию воинского вооружения и снаряжения придется проводить повсеместно, обязав выпускать «продукцию» в строгом соответствии с установленными образцами. И ничего тут не поделаешь — единой метрической системы тут нет, одних саженей пять видов — он как узнал о том, оторопел. Так что особый Приказ придется учреждать, наподобие «палаты мер и весов», без этого никак, ведь нужно мануфактуры построить, которых в европейских странах до хрена, а тут с «гулькин нос», все на ремесленниках держится. А на их производстве регулярную армию не построишь, где все по правилу — «пусть безобразно, зато единообразно».

«Большой полк» возглавил князь Иван Никитич «Большой» Одоевский, ближайший родственник, кого-то другого ставить нельзя. А вот вторым воеводой стал князь Яков Петрович Барятинский, уже не раз побеждавший войска самозванцев. Впрочем, и служил им тоже — таковы времена, переметнувшись от царя Бориса Годунова, когда понял, что свержение того не за горами. Тут в ходу было выражение из одного советского кинофильма, что «вовремя предать, это не предать, а предвидеть», хотя оно и не озвучивалось. Но какова эпоха, таковы и нравы — диалектика в поступательном развитии!

Полк правой руки в семь тысяч воинов был доверен князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому — вот на него Иван возлагал особые надежды. Этот не предаст, один из лучших русских воевод, ему и рать водить. Но авторитета среди других князей пока не имел, те считали его «выскочкой», причем занимались «наушничеством». Иван же слушал сплетни, но гнул свою линию. Вторым воеводой к нему поставил бывшего «годуновца», князя Ивана Семеновича Куракина, который молча «проглотил» мнимую обиду — у Бориса царя он был первым воеводой «полка правой руки». Но именно так приходилось «ломать» местничество — ты новому царю покажи на бранном поле что ты лучший воевода, тогда и «рост» тебе будет по службе. А без этого никак — родовые и придворные заслуги не в счет.

Полк левой руки Иван доверил юному, всего 22-х лет, дальнему родственнику недавно правящих Шуйских — князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому, прибывшему из Москвы с подкреплениями, которые оной «полковой ратью» и стали. А вот вторым воеводой к нему поставил старше на десять лет возрастом князя Бориса Михайловича Лыкова-Оболенского. Тот полководческих дарований не проявлял, но такие и хороши, когда держаться на позициях до конца нужно, упорно. Ославиться не захочет, так что не побежит, да и труса праздновать не станет. В полку набралось тоже тысяч семь, включая четыре стрелецких «приказа».

А весь «большой наряд», то есть артиллерию поручили с общего решения опытному воеводе Григорию Леонтьевичу из дворянского рода Валуевых — именно он убил саблей первого Лжедмитрия. Служил царю Борису Годунову, потом первому Лжедмитрию, коего и порешил, потом Василию Шуйскому — обычная карьера по этому времени. Но пушечное дело понимал, хотя был несказанно удивлен введенными новым царем новшествами. И как понял, что они результат неплохой принести могут, то со всем рвением принялся их внедрять в жизнь.

Поместная конница распределялась между полками почти равномерно — она должна была начать сражение, затем отойти и сгруппироваться за флангами, их прикрывая. А дальше как битва пойдет — но у Пожарского и Скопина-Шуйского под рукой будут ударные кулаки, способные вырвать победу и преследовать неприятеля.

Всем «Сторожевым полком» из татарских и казацких сотен командовал князь Федор Андреевич Елецкий, с татарскими крещеными мурзами и атаманами в подмогу. И пока справлялся — ертаулы навязывали ляхам и «оровским» казакам стычки, делали набеги, производили разведку и отлавливали лазутчиков, что пытались бежать к самозванцу. В общем сражении они не должны были участвовать, но оттянуть на себя казацкую конницу самозванца. А в подкрепление ертаулов Иван направил «партизан» — лесных охотников, вооруженных луками и самострелами или арбалетами, как их именовали на иноземный манер. Таких набралось до семи сотен, и нацеливались они как на разведку, так и нападения на неприятельские обозы.

Кто знает, какая может быть от «партизан» еще польза от их действий на коммуникациях — иной раз некстати возникшая паника целые неприятельские армии обращала в бегство!

Благодаря прибытию московской подмоги, удалось сформировать «Резервный полк» из пары тысяч лучшей поместной конницы и двух стрелецких «приказов». Хоть немного, но хоть что-то под рукой будет на случай непредвиденных обстоятельств, повсеместно возникающих в любом бою. Вот на это резервы и нужны, но главное для решающего удара, если перелом наметится. Но бой покажет — Иван тяжело вздохнул, чувствуя в душе тяжесть.

Так всегда бывает перед боем, потом камень падает — там уже не до переживаний, и волнение само по себе походит…

Глава 48

— Московиты сегодня получат наглядный урок, после которого уже никогда не оправятся. А наш «царик» вступит, наконец, в свою столицу и там коронуется по всем здешним варварским правилам!

Канцлер Ян Сапега не скрывал своего отличного настроения. И князь Рубец Мосальский его хорошо понимал — собранное князем Старицким войско не впечатляло своей массой, если и было в нем больше людей, чем у «царика», то ненамного.

Раньше большие рати выставлял и царь Борис, и Василий Шуйский, но собранное князем Старицким воинство сейчас не впечатляло. Единственное, что стрельцов в нем стало втрое от прежнего, но так ополчение созывалось по-новому, необычно. Каждые десять крестьянских дворов должны были выставить одного стрельца — вооружить и снабдить его всем необходимым одного — пищалью, порохом, свинцом, тегиляем и кормом, и выплачивать ему каждый месяц по рублю государева жалованья.

Как доносили «послухи», стрельцов чуть ли не половина «государевой рати» — тонкая линия «приказов» вытянулось на всем поле грядущей битвы, спрятавшись за бревенчатыми стенками «гуляй-города». Поляки над ними хохотали во весь голос — как защита против крымчаков они годились, но против пушек не выстоят и часа. А стрельцы вчерашние мужики и посадские люди заряжали свои пищали медленно, и палить могли из них только дробом — пулей промахнутся даже с полусотни шагов, такие вот неумехи. Они вряд ли устоят под напором иноземной пехоты, что занимала центр построения «царской» армии «тушинского вора». Мушкетеры просто перебьют их пулями, а пикинеры опрокинут длинными копьями, которые у московитов короткие, и к тому же их собирать нужно. Хотя задумка эта достаточно интересная, необычная — теперь стрельцы наскок любых всадников своими силами отразить могут, а потому бердыши им теперь без надобности, хотя у многих эти топоры имеются. А вот супротив «крылатых гусар» не выстоят, сомнут стрельцов — у панцирников копья длиннее на сажень.

А вот поместной конницы в «дмитровской рати» было немного, едва тысяч пять всадников в тегилеях, доспехов, что носили дети боярские мало, едва у каждого четвертого. Да оно и понятно — смута шла по русским землям пятый год. Множество дворян и боевых холопов погибло в сражениях и походах, а другие оскудели, разорились. К тому же глад и мор до этого сильно ослабили служилых людей, и содержать ратников многим стало не под силу, несмотря на грозные требования, что шли из Москвы.

Так что прикрыть одоспешенной поместной конницей всю длинную линию стрельцов князь Старицкий не сможет. Для войска его это скорая погибель — наемники проломят «большой полк», и тут же пойдут в атаку «крылатые гусары», что довершат поражение.

— Знать бы самозванец Ванька-князь или нет, — со смехом произнес гетман Роман Ружинский, от начищенной кирасы отражались яркие солнечные лучи — было тепло, в права вступило «бабье лето».

— А вот поймаем, так выясним. Ноги в пламенеющие уголья засунем — сам нам все расскажет. До свадьбы не доживет, мужлан. А вот сестрица у него настоящая, опознали ее. Ничего, сама «братца» опознает, али нет — тут уже не важно, он нам мешает!

Уверенно произнес короткую речь полковник Александр Лисовчиков — паны еще молоды, и уверенности им было не занимать. Да и сражения с русскими наполнили их таким презрением к противнику, что немногих русских дворян, еще служивших самозванцу, такое отношение сильно коробило. Но все молчали, притихли со страхом — «Дмитрий Иоаннович» все чаще прибегал к казням всех заподозренных в измене, так что у каждого в голове билась мысль как бы от него удрать быстрее.