О Фотографии - Сьюзен Сонтаг

ского выбора к свободе экономического потребления, необходимы неограниченное производство и потре­бление изображений.

Необходимость фотографировать все объясняется в конечном счете самой логикой потребления. Потре­блять — значит сжигать, расходовать; следователь­но, требуется пополнение. Мы производим изображе­ния, потребляем их, и нам нужны новые — и новые. Но изображения не клады, которые надо отыскивать, они повсюду куда ни глянь. Обладание камерой порожда­ет нечто вроде вожделения. И, как все виды вожделе­ния, заслуживающие такого имени, оно неутолимо. Во-первых, потому, что безграничны возможности фо­тографии; во-вторых, потому, что этот проект сам се­бя пожирает. Старания фотографов поддержать слабе­ющее чувство реальности ослабляют его еще больше. С тех пор как камера позволила нам «поймать» мимо­летное, гнетущее ощущение недолговечности всего на свете стало более острым. Мы потребляем изображе­ния с возрастающей быстротой, и, подобно тому как Бальзак подозревал, что камера расходует слои тела, изображения поедают реальность. Камеры — и проти­воядие, и болезнь, средство присвоения реальности и средство, из-за которого она устаревает.

Фотография фактически вынудила нас расстать­ся с платоновским пониманием реальности. У нас все

меньше и меньше оснований размышлять о нашем опыте, проводя различия между образом и вещью, между копией и оригиналом. Платону удобно было пренебрежительно относиться к изображениям, упо­добив их теням — преходящим, минимально инфор­мативным, нематериальным, бессильным спутницам реальных вещей, отбрасывающих эти тени. Но сила фотографических образов определяется тем, что они сами по праву — материальные реальности, информа­тивные остатки и следы того, что их высветило, власт­но меняющиеся ролями с действительностью — дей­ствительность превращающие в тень. Изображения более реальны, чем можно было вообразить. И именно потому, что они являются неограниченным ресурсом, которого потребительское расточительство не может истощить, есть все основания применить здесь кон-сервационистское лекарство. Если возможен лучший способ для того, чтобы реальный мир включил в себя мир изображений, то он потребует экологии не толь­ко реальных вещей, но также экологии изображений.

Краткая

антология цитат

Памяти В.Б.

Я жаждала запечатлеть всю красоту, которая являлась передо мной, и наконец эта жажда утолена.

—Джулия Маргарет Камерон

Я хочу иметь такую память о каждом дорогом мне су­ществе на свете. В этом предмете не только сходство, но связь, чувство близости… то, что тень человека ле­жит здесь, закрепленная навсегда! В этом, я думаю, свя­тость портретов, и вовсе не будет дикостью с моей сто­роны сказать — против чего так страстно возражают братья, — что я хочу иметь скорее такую память о моем любимом, нежели произведение самого превосходно­го художника, когда-либо созданное.

—Элизабет Баррет (1843, письмо к Мэри Рассел Митфорд)

Твоя фотография — это отчет о твоей жизни, для вся­кого, кто умеет видеть. Ты мог видеть другие способы работы, они могли повлиять на тебя, даже мог их ис­пользовать, но в конце концов ты должен будешь от них освободиться. Это и имел в виду Ницше, когда ска­зал: «Я сейчас прочел Шопенгауэра, теперь я должен избавиться от него». Он знал, как незаметно внедряет­ся чужое, особенно сильное благодаря глубокому опы­ту, — если ты позволишь ему встать между тобой и тво­им собственным видением.

—Пол Стрэнд

Что на внешности изображается и отражается вну­треннее содержание, а лицо высказывает и раскрывает внутреннюю сущность человека — это такое предполо­жение, априорность которого, а вместе с тем и надеж­ность обнаруживаются при всяком случае в общей жажде видеть человека, который выделился чем-либо дурным или хорошим… Изобретение Дагерра оттого так высоко и ценится, что самым совершенным обра­зом удовлетворяет этой потребности.

—Шопенгауэр

Воспринимать вещь как прекрасную означает воспри­нимать ее неправильно.

—Ницше

Теперь за смехотворно маленькую сумму мы можем по­знакомиться не только с каждым знаменитым местом на свете, но также почти с каждым известным челове­ком в Европе. Вездесущность фотографа есть нечто из­умительное. Все мы видели Альпы и знаем Шамони и Мер-де-Гляс как свои пять пальцев, хотя ни разу не отважились бросить вызов ужасам Английского про­лива… Мы пересекали Анды, восходили на вулкан на Тенерифе, высаживались в Японии, побывали на Ниа­гаре и на Тысяче островов, упивались битвами с равны­ми нам (перед витринами), заседали на советах могу­

щественных, знакомились с королями, императорами и королевами, примадоннами, жемчужинами балета и «актерами милостью божьей». Призраков видели и не трепетали, стояли перед августейшими и не снимали шляп — короче говоря, смотрели сквозь трехдюймовую линзу на всевозможную пышность и суету этого испор­ченного, но прекрасного мира.

—Д. П., обозреватель «Уанс эуик» Лондон, i июня 1861 года

С полным правом о нем [Атже] говорили, что он сни­мал их [безлюдные улицы Парижа], словно место пре­ступления. Ведь и место преступления безлюдно. Его снимают ради улик. У Атже фотографические снимки начинают превращаться в доказательства, представ­ляемые на процессе истории. В этом заключается их скрытое политическое значение.

—Вальтер Беньямин

Если бы я мог рассказать историю словами, мне не надо было бы таскать камеру.

—Льюис Хайн

Я отправился в Марсель. Небольшое пособие позво­ляло мне сводить концы с концами, и я работал с удо­вольствием. Я только что открыл «Лейку». Она стала продолжением моего глаза, и с тех пор я с ней не рас­ставался. Целыми днями я рыскал по улицам, в напря­жении, готовый наброситься, «поймать» жизнь — со­хранить жизнь в процессе ее течения. Больше всего я желал схватить в одном кадре всю суть какой-то ситуа­ции, развертывающейся перед моими глазами.

—Анри Картье-Брессон

Трудно сказать, где кончаетесь вы и начинается камера. С Минолтой 35 мм SLR» вы почти без усилий запечат­леете мир вокруг вас. Или выразите свой внутренний мир. Ее удобно держать в руках. Пальцы сами ложатся на нужное место. Все работает так слаженно, что каме­ра становится частью вас самих. Вам не надо отрывать глаз от видоискателя для регулировок. Поэтому вы мо­жете сосредоточиться на создании кадра… И с «Минол­той» вы можете дать волю своему воображению. Бо­лее 40 великолепных объективов системы «Роккор X» и «Минолта/Селтик» покрывают все расстояния от са­мых дальних до эффектных панорам, снятых «рыбьим глазом»…

«МИНОЛТА». Когда вы одно целое с камерой.

—Реклама (1976)

Я фотографирую то, что не хочу писать кистью, и пишу то, что не могу сфотографировать.

—Ман Рэй

Только с большим трудом можно заставить камеру лгать: в принципе это — честное устройство. Поэтому фотограф скорее обратится к природе в духе исследо­вания и единения, нежели со щегольством и развяз­ностью самозваного «художника». И современное ви­дение, новая жизнь основаны на честном подходе ко всем проблемам — и морали, и искусства. Фальшивые фасады домов, фальшивые нормы морали, ухищрения и фокусничанье любого рода должны быть и будут от­брошены.

—Эдвард Уэстон

Я пытаюсь в своей работе одушевлять все вещи — даже так называемые неодушевленные предметы — челове­ческим духом. Постепенно я осознал, что эта аними­стическая проекция проистекает из моего глубокого беспокойства и страха перед ускоряющейся механи­зацией жизни человека и — в результате ее — стремле­ния истребить индивидуальность во всех сферах че­ловеческой деятельности; весь этот процесс — одно из главнейших проявлений нашего военно-индустриаль­ного общества… Творческий фотограф высвобождает

человеческое содержание предметов и наделяет человеч­ностью бесчеловечный мир вокруг нас.

—Кларенс Джон Лофлин

Теперь вы можете сфотографировать все.

—Роберт Франк

Я всегда предпочитаю работать в студии. Она изолиру­ет людей от их окружения. Они становятся в каком-то смысле… символами самих себя. Я часто чувствую, что люди приходят ко мне сниматься, как пошли бы к вра­чу или гадалке — чтобы выяснить, каковы они. Поэтому они от меня зависят. Я должен завладеть их внимани­ем. Иначе снимать будет нечего. Сосредоточенность должна исходить от меня и захватывать их. Иногда это достигает такой интенсивности, что звуки в студии не слышны. Время останавливается. Между нами воз­никает краткая, напряженная близость. Но она не за­работанная. У нее нет прошлого… нет будущего. И ког­да сеанс окончен — когда снимок сделан, — не остается ничего, кроме фотографии… фотографии и какого-то смущения. Они уходят… и я их не знаю. Я едва ли слы­шал, что они говорили. Встретив их спустя неделю в ка­кой-нибудь комнате, я не думаю, что они меня узнают. Потому что мне кажется, что на самом деле меня там не было. По крайней мере той моей части, которая была…