Я Распутин. Книга третья (СИ) - Вязовский Алексей

Разумеется у английского и французского послов резко подгорело. Зато засуетился Фридрих Пурталес. Просто не вылезал из моей приемной. Кредиты? Пожалуйста. Понизить немецкие пошлины? И это можно. Хотите купить миноносцы? В Балтийское море нельзя. А в Черное море? А вот это можно устроить. Рассыпался мелким бисером.

— По краю ходим — качал головой Столыпин во время встреч со мной — Если немцы поймут, что их обманули…

— От обещал никто не обнищал — отмахнулся я от страхов премьера — Пущай твои министерские включат волокиту. Я Извольского еще предупрежу. Рассматриваем, думаем…

— Французы прислали официальную ноту. Хотят знать нашу позицию

— Я знаю. Надо ответить, что позиция России неизменна. А немцам вкинуть какой-нибудь черновик нового договора трех императоров.

— Вена заблокирует.

— Так на то и расчет. Мы, как говорил Пилат, “умываем руки”. Пусть сначала со своим союзником разберутся. А там или ишак сдохнет или падишах…

— О чем это ты, Григорий?

Столыпин явно не знал знаменитого анекдота про Ходжу Насреддина.

— Некий хитрец явился к падишаху и вызвался за тысячу золотых и пять лет сроку научить говорить осла. Падишах отдал ему и животное, и деньги, но дома жена хитреца испугалась, что муж не выполнит обещанного и навлечет на себя гнев падишаха, ибо животное говорить не может. “Не печалься, жена”, — ответил хитрец, — “Возьми деньги и трать их, а за пять лет кто-нибудь да сдохнет — или я, или осел, или падишах”.

Столыпин засмеялся, потом задумался.

— Долго водить за нос немцев не получится.

— Долго и не надо, — я посмотрел на довольного премьера, решился — Петр Аркадьевич, что ты думаешь насчет вступления в Небесную Россию?

Ход был рисковый. У Столыпина была своя партия из октябристов. Да и кадеты в рот ему смотрели. Зачем ему небесники? Собственно, этот вопрос он и задал.

— Левые сильно жмут, Финляндию на довыборах забрали не глядя. Теперь к трудовикам кое-кто из депутатов Думы хочет перебежать, почуяли, куда ветер дует

— А я предупреждал! — премьер напрягся, зыркнул на меня недобро

— Так нам надо тоже усилиться. Предлагаю на основе “небесников” сделать объединенный союз с кадетами и октябристами, созвать совещание для начала. На нем и вступишь в единую…

Я чуть не ляпнул Единую Россию. Нет, от красивого названия отказываться не будем. Наши помыслы — они устремлены в небо!

— Милюков и Гучков не будут довольны — Столыпин пожал плечами — Они больше теряют, чем приобретают.

— Создадим расширенный Совет — включим туда главных кадетов и октябристов.

Премьер задумался. Крепко так.

— Ты Петр Аркадьевич не торопись — отступил я — Обмысли все крепко. Нам в центре нужна мощная сила, чтобы левых приструнить, да брожения среди чиновников и земства пресечь, а то они не знают, к какому берегу прибиться.

— Вот не будь у тебя в партии выкрутасов социалистических, тогда срослось бы. А так… нет, на дыбы встанут. Хотя заманчиво, и контроля больше, и денежные потоки дробить не надо, все в одну кассу.

— А без выкрутасов этих мы левых не обойдем, неизбежно это. Времена новые наступают, а с ними и новые идеи. Вон, даже Бисмарк немецкий как свои реформы называл? Прикладное христианство и государственный социализм. И куда как хорошо у него получилось.

Столыпин барабанил торцом карандаша по бумагам на столе и через несколько секунд выдал:

— Нет, утопия это. Все разделить, всем поровну…

— Как сказано в Деяниях апостолов, “Все же верующие были вместе и имели всё общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого”. Но люди все разные, ровнять не выйдет, а вот делить справедливее можно. А насчет утопии…, — а, была не была, бахну тяжелым! — Так лет триста лет назад никто и помыслить не мог, чтобы торговые мужики в своем собрании все дела страны решали и даже воле монарха перечить смели. Утопией считали. А сейчас, глянь, не только во Франции или Америке, но и в самой Англии парламенты и сенаты. И никто уже утопией не считает.

— Ты бы знал, какой кровью они это оплатили! — Столыпин бросил наконец карандаш и глянул на часы.

— Так и мы не меньшей, раны еще не зажили.

— Ладно, — недовольно отмахнулся Столыпин, — подумаю. А сейчас извини, дела.

*****

— Едет!

В кабинет без спроса ворвался Димка, подскочил к окну:

— Вона!

Гучков, что сидел у меня, вскинулся от подобного нарушения этикета, попытался взять сына за ухо. Бесполезно. Тот легко увернулся, кинулся к двери. Но там насмерть встала Лохтина:

— Сколько раз я тебе говорила?! Что за безобразия ты творишь??

Ухо сорванца оказалось в крепких руках, Димона под завывания потащили в приемную. Я подошел к окну и увидел целый кортеж, который подруливал к Таврическому. Точнее пытался. Ибо мостовая перед дворцом была разбомблена рабочими — после моего стопятьсот первого напоминания, Головин наконец, озаботился созданием нормальной парковки у Думы и дал команду хозяйственникам.

— Кто едет то?

Рядом встал Гучков, ахнул:

— Его императорское величество!

Я выматерился про себя. Вот нормально предупредить нельзя?? Мотивацию Николая я вполне отчетливо понимал — после Ладоги и закладки канала, Никса понял, что парламентаризм работает. Шестеренки государства не перестают вертеться, бюджет верстается, казначейство оплачивает расходы, налоговики собирают подати. Финляндию мы скрутили в бараний рог — всего за два месяца. Быстрый ввод войск, аресты зачинщиков, торговля с элитой на предмет экономических преференций. Не таких, чтобы создавало напряженность с русским населением, а косвенные. Инвестиции в создание железной дороги, первая крупная ТЭС на угле рядом с Хельсинки, еще ряд выгодных начинаний. Волнения быстро сошли на “нет” и нашу быстрота впечатлила Польшу — там даже не рыпнулись. Оказывается можно договариваться. В Питер зачастили польские тузы, пошел нормальный процесс “выпрашивания денег”, лоббизма.

И царь смирился. И даже не просто смирился, а увлекся Думой. Изучил регламент работы, потребовал документы из комиссий. Предложил как английская королева — открывать и закрывать сессии парламента. А сегодня вон аж внезапно пожаловал к нам в гости.

Всей думской толпой мы пошли встречать помазанника. Прибыл он не один — в компании министра двора и великого князя Петра Николаевича. Последний заинтересовался нашим пневматическим документопроводом, что сейчас монтировали английские специалисты в Таврическом. “Инженера” я тут же сплавил капитану, который отвечал за этот проект, сам же повел Никсу в зал заседаний.

Думцы встретили царя аплодисментами, пресса защелкала фотографическими аппаратами, засверкала магниевыми вспышками. Народ на балконе тоже возбудился — пришли поглазеть на скучное заседание, а тут такое развлечение!

— Нужна приветственная речь от Думы! — шепнул мне на ухо Головин — Григорий Ефимович, я знаю, ты не особо любишь выступать с трибуны, но тут ситуация безвыходная!

Безвыходная она была и для меня. Почти. Я кивнул Димке подзывая его к себе:

— Мухой мне в кабинет. На рабочем столе синяя папка. Одна нога здесь, другая там.

Эх, не для этого я готовил свою речь думцам. И уж точно не в присутствии царя. Но другого случая не будет!

— Что же это у вас тут такая красивая ваза стоит? — Николай заглянул за барьерчик — Да она еще и деньгами набита.

— Ежели кто из думцев матерное скажет — кладет рубль. Не пороть же таких важных господ….

Царь со свитой засмеялись, а я медленным шагом отправился на трибуну. Налил воды из графина. Пока пил, шум в зале стих, на галерке народ тоже подуспокоился.

— Ваше императорское величество, господа думцы! — я глубоко вздохнул, бросился с головой в омут — Долго думал я, в чем корень наших бед. Отчего в обществе множится несправедливость, нарастает страх и ложь. И вот что я понял. Главное в судьбе страны — это честные граждане.

Головин мне сделал страшные глаза — мол где приветственная речь?! Будем вам. Сейчас все будет!