Я Распутин. Книга третья (СИ) - Вязовский Алексей

— Господин Распутин! — обратился ко мне самый бойкий, с курносой рязанской рожей.

— Ваше сиятельство! — пнул его солдат постарше, видать, унтер.

— Бросьте, мужики, по простому зовите.

— С графьями не положено, — спокойно заметил третий, но смотрел недобро.

— Да какой я граф, смех один. Крестьянином родился, даст бог так и помру. Шелуха это все.

— А коли так, Григорий Ефимыч, — снова подкатил бойкий, — табачком не богаты? Мы за утро весь запас скурили.

Унтер цыкнул на него, но я только развел руками:

— Нету, не курю и вам не советую. Вся грудь изнутри у вас чернотой потом изойдет.

Проняло. Но не всех.

— Может, еще и не пьете? — с поддевочкой спросил третий.

— Пью, как не пить, еще Владимир Святой сказал “Веселие Руси есть пити”. Только умеренно.

— А в газетах пишут, что вы за вечер ящик мадеры выпиваете! — бойкий тут же пострадал за длинный язык, получив затрещину от унтера.

— Не, здоровья не хватит. Так, стакан может и все. И то, только для запаху — своей дури хватает.

За разговорами сопровождающие нас лица на другом фасе форта организовали пикничок, куда мы и перешли всей толпой, снабдив подпоручика и солдат частью припасов.

— Прекрасный форт, новейший проект! — обвел панораму рукой великий князь.

— А какой в нем смысл, Петр Николаевич?

— Вы человек не военный, поэтому объясню просто: здесь необходимо прикрыть стратегически важные железнодорожный тоннель и переправу через Неман, — пока еще вежливо ответил Петр Николаевич.

— Да это понятно, — спрятал я усмешку в бороду, — но какой смысл городить форты в трех верстах от крепости?

Трое военных в больших чинах откровенно засмеялись, рассаживаясь на привезенных стульях вокруг доставленного стола.

— Ну как же, Григорий Ефимович, форты не дают противнику применять артиллерию по крепости, — объяснил мне как дурачку Редигер. — К тому же, этот форт уже в пяти верстах.

— А какова дальнобойность немецкой осадной артиллерии?

Все посмотрели на Палицина. Федор Федорович отвлекся от фужера с вином и выдал ответ немедленно:

— Пятнадцатисантиметровая полевая гаубица образца 1902 года имеет дальность восемь километров. Тяжелые орудия — до двенадцати-четырнадцати.

— Ну вот я человек не военный, как верно заметило Ваше высочество, но давайте представим, что я командую осадной армией. Какой смысл мне перестреливаться с крепостью, если я могу вдалеке, вне досягаемости фортов, расположить дальнобойную артиллерию и уничтожить форты один за одним?

— Время, Григорий Ефимович, время, — наставительно произнес великий князь, акцентируя вилкой. — За то время, что противник потратит на взятие крепости, подойдут резервы и войска укрепятся на новых рубежах.

Далее передо мной развернули концепцию “игры от обороны” с опорой на крепости. Я же, памятуя о серьезном превосходстве немцев в артиллерии и что все русские крепости рано или поздно были взяты, все старался с позиции “гражданского шпака” и “полного лоха в военном деле” задавать всякие наводящие вопросы. Например, считал ли кто-нибудь расход снарядов на взятие крепости и сравнивал ли его с таковым на прорыв равнозначной по стоимости полосы обороны? Ну, то есть куда выгоднее деньги закапывать — в редкие крепости или в многокилометровые траншеи? И все время старался с вершин военного искусства сбить генералов на вопросы финансовые. У всех военных аппетиты только дай, им денег всегда не хватает, так что под хоровой плач “модернизация крепостей требует значительных сумм, которых казна не имеет”, некоторое смятение в мозгах я произвел.

При моей скромной помощи великий князь и генералы сформулировали принцип “чем больше калибр осадной артиллерии — тем короче осада”, а когда я как бы ненароком помянул Перемышль, очень задумались. Эта кость торчала в горле у Русской армии в основном потому, что первый штурм не обеспечили крупными калибрами. Вот я и задавал вопросы — а можно ли, как в Порт-Артуре, поставить на железнодорожные платформы морские орудия? А можно ли это сделать быстро? Или втихую и держать эту дубинку хоть за Уралом? А потом быстро так — рраз! и пригнать в нужное место…

Вообще, концепция войны “от экономики” пока еще не сложилась и то, что предстоит воевать на истощение, в головах укладывалось с трудом. Типа мы такие лихие на конях шашками вжик! вжик! а следом чудо-богатыри в штыки ура-а-а-а! и все, мы в Берлине. “А Кенигсберг? А Позен и Бреслау?” — невинно спрашивал я и подталкивал к тому, что воевать будем трудно и долго. И потому воевать надо дешево и с максимальным сбережением жизней. А врагу наносить урон экономический. Мысль о том, что раненый вражеский солдат нам выгоднее, чем убитый, произвела среди собравшихся смятение.

— Вы, Григорий Ефимович, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и хитро, но больно странно. Над вами смеяться будут, — под веселое хихиканье сообщил мне Палицын.

— Да пусть смеются, мы еще посмотрим, кто посмеется последним. Вот смотрите, господа, убитый солдат упал и лежит, потом его закопают и все. А раненый? Во-первых его надо с поля вытащить, значит, нужен еще один солдат, а то и двое. То есть одним выстрелом мы выключили из боя сразу двоих. Во-вторых, его надо перевязывать и лечить, то есть тратить на него перевязочный материал, лекарства, время санитаров и докторов. В третьих, если он выбыл из строя, ему надо платить пенсию. Сплошные расходы! Да еще если раненые и увечные будут возвращаться по домам в большом числе, это будет подрывать дух в тылу и волю к сопротивлению.

Тут на форту поднялась суета, на которую мы вынужденно отвлеклись — забегали солдатики, заблажили фельдфебеля, выскочили, громыхая шашками, офицеры… Как оказалось, всю суматоху произвел командующий крепостью генерал-лейтенант Григорьев, до которого, наконец, дошла весть о внезапной инспекции IX-го форта и он примчался под светлы очи высокого начальства. Каковое, устав от военно-теоретических разговоров, немедля пригласило его к столу на предмет выпить и закусить.

В дальнейшей идиллии я принимал участие как статист — три генерала, Редигер, Палицын и Григорьев, воевали еще в русско-турецкую, и потому разговоры свернули на темы боевой молодости. Как мы такие лихие на конях шашками вжик! вжик! а следом чудо-богатыри в штыки ура-а-а-а! и все, мы в Стамбуле… А, нет, не в Стамбуле.

Смотрел я на них и который раз убеждался — генералы готовятся к прошедшей войне. А Григорьев, просидевший русско-японскую в Варшавской крепости — так и вовсе к позапрошлой.

Эти сомнения я и вывалил на спутников, стоило нашему поезду тронутся дальше.

— Я понимаю стремление дать заслуженным генералам необременительную должность, но, господа, если через пять-шесть лет нас ждет большая война, — тут я фирменным “распутинским” взглядом оглядел большое начальство, чтоб запомнили, — то к ее началу во главе узлов нашей обороны окажутся пожилые люди, чей военный опыт устарел лет на тридцать? И это при том, что у нас достаточно людей, защищавших Порт-Артур.

Очень я стремался, что увешанные орденами старцы такого навоюют, что накликают Ленина и Ко. И когда в Гродне нас встретил генерал-майор Кристашович шестидесяти лет, а в Бресте инженер-генерал князь Туманов аж шестидесяти четырех лет от роду, то верхушка армии и гвардии начала нервно переглядываться. Ну да, шестьдесят четыре плюс шесть равно семидесяти, вот он вам навоюет.

Теоретические разговоры продолжились во время внезапной инспекции Новогеоргиевской крепости — варшавское отделение небесников точно так же подогнало поутру машины и через час мы пересекли Вислу и Нарев.

Солдатики на въезде, завидев обилие золотых эполет, молча взяли на караул и мы въехали в ворота Новогеоргиевской крепости.

— Постойте, господа, то есть если я и, скажем, десяток депутатов нарядимся в мундиры с орденами и лентами, то нас также легко пропустят в крепость? — не преминул я вставить шпильку господам генералам.

Они тяжело засопели и встопорщили усы, не умиротворила их и некоторая даже пасторальность обстановки — у краснокирпичной башни паслась коза на веревочке, там же на распорках были натянуты веревки и сушилось белье. А из начальства крепости нас встретил только полковник Дзевановский, комендант изволили отсутствовать, что еще больше разъярило инспекцию. По итогам оной генерал-лейтенант Бобырь своей должности лишился и крепость сдал начальнику штаба.