Фантасмагория смерти - Екатерина Останина

На него обрушился мощный удар длинного острого лезвия, направленного молодой и крепкой рукой. Нож вошел в грудь Марата по самую рукоятку. Он не понял ничего: только медленно осел назад и посмотрел на Шарлотту глазами, в которых не было ничего, кроме безграничного изумления. Однако же он еще успел закричать, как будто ни к кому не обращаясь: «На помощь! Друг, помоги!». Это были последние слова Марата. Его уродливое тело бессильно сползло на край ванны, а голова в грязном тюрбане упала на правое плечо. Только спустившаяся до самого пола длинная и тощая рука все еще продолжала судорожно сжимать перо, минуту назад готовое вынести смертный приговор. Из глубокой раны кровь хлестала потоком, и вода в ванне постепенно приобретала темно-бурый цвет. Кровь запятнала последний номер «Друга народа», залила едва ли не весь кирпичный пол.

Услышав дикие вопли любовника, в комнату вбежала Симона и немедленно поняла, что произошло убийство. Она закричала, как раненая тигрица, и бросилась на Шарлотту, вцепившись ей в волосы. При этом она непрерывно призывала на помощь. Через несколько секунд из задней комнаты вбежали старая кухарка Марата, еще одна женщина из прислуги и фальцовщик «Друга народа» Лоран Басе.

Таким образом молодая девушка оказалась одна против четырех рассвирепевших людей. От них можно было ожидать чего угодно, но, впрочем, Шарлотта, уже была морально подготовлена к подобному исходу: она ждала смерти. Вероятно, если бы не вмешательство жандармов, быстро прибывших на место происшествия вместе с полицейским комиссаром округа, эти люди забили бы ее до смерти. Во всяком случае Лоран успел ударить ее несколько раз со всего размаху стулом по голове.

Через полчаса уже весь Париж знал, что «друг народа» мертв, а вокруг его дома происходило самое настоящее столпотворение. Патриоты выкрикивали гневные лозунги, тогда как состояние большинства парижского населения можно было охарактеризовать как страх и смятение.

Эту ночь, как и следующие два дня, Шарлотта Корде провела в заключении, в тюрьме аббатства. Все это время она со стоическим спокойствием переносила унижения, являвшиеся непременной приметой подобных мест в революционный период, в какую бы эпоху и в какой бы стране он ни происходил. Девушка испытывала огромное удовлетворение от сознания выполненного долга. Она тешила себя иллюзией, что избавила Францию от душителя свободы. Цель была достигнута, а дальнейшее Шарлотту не интересовало. Что же касается жизни… Если рассматривать приоритеты, то подвиг ради свободы, безусловно, всегда ставишь выше жизни.

У Шарлотты было время написать несколько писем своим друзьям, в которых она рассказала подробно о своем поступке и о причинах, толкнувших ее на эти действия, о собственных чувствах и размышлениях после убийства Марата. Наиболее подробным было письмо к жирондисту Барбару, очень спокойное по тону и едва ли не благодушное. Во всяком случае, дни пребывания в тюрьме Шарлотта назвала «днями приготовления к покою».

Было и еще одно письмо Шарлотты Корде, адресованное Комитету народной безопасности, в котором она просила позволить прислать к ней художника, способного быстро сделать с нее миниатюру. Девушка хотела, чтобы ее последний портрет остался друзьям на память о ней. И только в этом ее жесте проявился намек на то, что Шарлотта не хотела на самом деле считать саму себя просто орудием в руках судьбы.

На третий день Революционный трибунал занялся выяснением обстоятельств дела Шарлотты Корде по убийству Марата. Девушка вошла в зал в своем прежнем сером полосатом платье из канифаса, внешне сохраняя неизменное спокойствие. По регламенту требовалось сначала допросить свидетелей происшествия, однако Шарлотта нетерпеливо прервала обычную судейскую процедуру, едва увидев вызванного для допроса торговца, продавшего ей нож.

«Вам не стоит тратить на меня столько времени. Скажу сразу, что Марата убила я, и подробности тут ни к чему». При этих ее словах по залу суда прошелестел угрожающий ропот. Судья Монтанэ, заметно смущенный и сбитый с толку, решил отпустить свидетелей, после чего приступил к допросу Шарлотты.

«Прошу вас сообщить о цели вашего визита в Париж», – сказал он. «Моей единственной целью было убийство Марата», – отвечала Шарлотта. «Объясни, что послужило причиной такого страшного злодейства». – «Я полагаю, он являлся для Франции ужасным преступником и должен был понести наказания за свои неисчислимые преступления». – «О каких именно преступлениях идет речь?» – «Именно Марат явился одним из провокаторов сентябрьской резни в Париже; он подстрекал французский народ к гражданской войне; наконец, Марат пошел против революционной конституции, когда в Конвенте произошел раскол, а он потребовал ареста части депутатов – всем известных сторонников идеалов нашей революции». – «Однако, чтобы обвинять человека по всем этим пунктам, необходимо иметь веские доказательства», – заметил судья. «Вы получите их в будущем, эти доказательства, и в предостаточном количестве. Я точно знаю, что Марат был чудовищем, скрывавшим свои истинные намерения душителя свободы под маской показного патриотизма. Он был волком в овечьей шкуре».

Продолжать далее разговор в таком тоне не имело смысла, а потому Монтанэ счел за лучшее сменить тему. «Кто был твоим соучастником?» Шарлотта слегка улыбнулась: «Я приняла решение и действовала совершенно самостоятельно». Монтанэ не поверил и с сомнением усмехнулся: «Такого просто не может быть. Ты слишком молода, чтобы самостоятельно решиться на такое зверское преступление, как убийство.

Никто не поверит в то, будто у тебя не существовало подстрекателей! Я воспринимаю твой ответ как отказ называть соучастников убийства!». Шарлотта только покачала головой: «Вы не знаете вообще человеческую природу, господин судья, и женщин в частности. Убийство совершается, когда собственное сердце горит от ненависти к угнетателю, а кто-то посторонний с его собственной ненавистью тут совершенно ни при чем».

Она на секунду замолчала, а потом ее голос зазвенел так, что его услышали и на самых дальних рядах зала суда: «Да, я совершенно самостоятельно решила убить одного негодяя, который уже уничтожил тысячи невинных людей и уничтожил бы их еще больше. Франция сейчас, как никогда, нуждается в покое, но этот человек, больше похожий на зверя, никогда не даст ей столь желанного умиротворения. Я всегда стояла за идеалы революции; мною двигала только жажда справедливости».

После этих слов Шарлотты было решено прекратить допрос, ибо в этом больше не было никакого смысла. Свою вину она признала сразу и без принуждения. Тем более она обладала невероятным самообладанием, которому мог бы позавидовать любой мужчина. Монтанэ умолк, но зато вмешался обвинитель Фукье-Тенвиль, имевший опыт в подобных судебных разбирательствах. Отвратительный и хитрый, чем-то неуловимо напоминающий хорька, быть может, своими узкими, нехорошо поблескивавшими глазами, судья решил, как это часто проделывал ранее, попытаться вывести девушку из состояния безмятежного равновесия. Как и всякий хорек, он любил грязь и пытался разыскать ее в любом деле.

Его скрипучий голос, сопровождаемый злобным смехом, показался Шарлотте невероятно отвратительным и глумливым. «Сколько детей ты имеешь?» – спросил он ядовито, заметив, что бледные щеки девушки сразу порозовели от стыда, однако ее голос оставался по-прежнему спокойным и почти безразличным. «Я не замужем», – презрительно откликнулась она. Тенвилю ничего не оставалось, как отойти ни с чем на свое место.

Последним выступал адвокат Шарлотты Корде Шово де ля Гард. К этому времени он уже успел получить от присяжных сразу две записки, в одной из которых ему прямо предлагали побольше молчать, «чтобы прожить подольше», а во второй говорилось о том, что для него будет лучшим выходом настоять на психическом заболевании подзащитной. Тем не менее Шово не принял во внимание как первую, так и вторую записку. Его речь прозвучала кратко, но ярко. Он нисколько не унизил ни Шарлотту, ни себя самого, объективно и с большим уважением говоря о девушке, решившейся на убийство тирана.

«Вы видите, господа, что моя подзащитная спокойно признается в совершенном ею преступлении. Она со всей ответственностью заявила, что ее решение являлось глубоко продуманным и взвешенным. Вы не можете не признать, что гражданка Шарлотта Корде далека от того, чтобы искать самооправдания. В связи с этим, господа присяжные заседатели, нет и надобности в специальной защите, ибо в словах гражданки Корде и находится ее оправдание. На ее лице ясно читается печать самоотреченности и полнейшего спокойствия, хотя она прекрасно знает о близкой смерти.

Поскольку вы знаете, что желание жить является главнейшим для любого человеческого существа, то можно признать: факт убийства в данном случае представляется следствием политического фанатизма, ибо только истинные фанатики способны столь же хладнокровно брать в руки оружие, и истории известно много подобных примеров. Таким образом, вам, господа присяжные, придется сейчас решать вопрос исключительно морального свойства. Вопрос лишь в том, что имеет больший вес для правосудия – мораль или характер преступления».