Людишки - Дональд Уэстлейк

«Я уезжаю, — мысленно повторяла она, улыбаясь до боли в щеках. — Я уезжаю. Улетаю».

Вновь появилась вторая стюардесса; она посмотрела на Пэми, оценила положение и произнесла успокаивающим тоном:

— Не можете найти свое место? Позвольте-ка взглянуть на ваш посадочный талон.

Пэми протянула талон, будто маленькая девочка, вручающая своей матушке цветок.

— Да, это здесь, — сказала стюардесса, возвращая талон и нежно беря Пэми под локоток, чтобы провести ее чуть дальше. — Среднее кресло, рядом вот с этим господином.

У Пэми екнуло сердце, когда она увидела блондина в кресле у прохода. Он был так похож на датчанина! Но, разумеется, это другой человек, иначе и быть не может. Мужчина поднял голову, и Пэми увидела, что он лет на двадцать моложе того датчанина и выглядит гораздо лучше. Ой, а может, он сын датчанина? Плохо дело, если так, очень плохо.

Блондин встал и улыбнулся.

— Это ваше место? — спросил он, и тут Пэми поняла, что ее сосед — чистокровный американец. И вовсе он не похож на убиенного датчанина: только и общего, что высокий рост, светлые волосы, гладкое бледное лицо и широкие плечи.

Пэми уселась на свое место, между блондином и маленьким смуглым человечком в тюрбане, устроившимся возле иллюминатора, и стюардесса удалилась с чувством исполненного долга. Пэми плотно сжала колени, вцепилась в свою пластиковую сумку и уставилась в пространство. Минуту спустя блондин сказал:

— Извините, сейчас они потребуют, чтобы вы пристегнулись к креслу.

— Что?

Он повторил свое высказывание и показал Пэми, как застегивать ремень. С этой целью он сначала расстегнул, а потом защелкнул свой собственный. Пэми смотрела на него во все глаза, потом отыскала концы своего ремня и со щелчком соединила их. Но, наверное, прежде в этом кресле сидел какой-то жирный здоровяк. Блондин рассмеялся и показал Пэми, как подогнать ремень по длине.

— Я впервые в самолете, — призналась девушка, сделав это.

— Не волнуйтесь, у вас тут несложная роль, — ободрил ее сосед. — Вся трудная работа досталась пилоту.

Он был так любезен и невозмутим, что Пэми и сама начала успокаиваться. Она не испугалась, даже когда снова появилась стюардесса и сообщила, что во время взлета сумку нельзя держать на коленях, а следует положить на пол под креслом сидящего впереди пассажира. Пэми исполнила требование, но продолжала цепко следить за сумкой глазами, да еще прижала ее ногой, поскольку в сумке лежали шестьдесят зеленых американских долларов и восемьсот долларов в туристских чеках — все, что осталось от денег датского покойника.

После того разговора на крыше минуло три недели; Пэми прожила их в страхе, смятении и возбуждении. Она не понимала, что делает. Все время боялась, что ее как-нибудь вычислят и схватят; что, если она употребит деньги датчанина на дело, а не сохранит их в качестве фетиша, волшебного сувенира, то полиция вдруг дознается и бросит ее в тюрьму за убийство. Она непрестанно тряслась от страха, но после того разговора на крыше поняла, что должна хотя бы попытаться, что не может больше жить по-старому.

«Я не хочу кончать самоубийством, — твердила она себе все это время. — Я знаю, мне осталось не так уж много лет, но я хочу их прожить, хочу прожить каждый их день. Я не хочу, чтобы мое существование стало совсем гнусным, таким, с которым так и подмывает покончить».

Значит, надо было попытать счастья. По меньшей мере. И получилось так, что повсюду, куда бы она ни отправилась, будь то магазин готового платья, или галантерея, или банк, или американское посольство на Вабера-стрит, или какое-то другое место, ей непременно встречался человек, готовый прийти на помощь, знавший, за какую ниточку дернуть, способный дать совет или удержать ее от глупых поступков, присущих дурочке из захолустья. Казалось, кто-то присматривает за ней, водит за руку. Она верила в духов воды, деревьев и воздуха и думала, что один из них, должно быть, сопровождает и оберегает ее. Уж не иначе. Может, датчанин был очень злым человеком, и, убив его, она умилостивила какого-нибудь духа, и теперь он воздает ей по заслугам. А может, в родной деревне скончался кто-то из родственников и превратился в духа, который смотрит на мир ее глазами. Наверняка кто-то или что-то сопровождает ее на жизненном пути. Что-то, появившееся совсем недавно. Она это чувствовала.

Когда самолет пришел в движение, Пэми занервничала и почувствовала внезапное неодолимое желание облегчиться. Но она была зажата между блондином и человечком в тюрбане, а пояс ее плотно охватывал ремень безопасности. К тому же сейчас пассажирам вставать не разрешалось, а Пэми по-прежнему боялась привлекать к себе внимание. Она напрягла все мышцы до единой, дабы удержать внутри продукты жизнедеятельности, а самолет тем временем то дергался, то замирал, то дергался, то замирал, опять дергался и, наконец, рванулся вперед. И взлетел! Пэми разинула рот и выглянула в иллюминатор через голову угрюмого человечка в тюрбане. Она увидела, как удаляется бурая земля, а потом уже не видела ничего, кроме неба.

— Оххххх… — выдохнула Пэми. И перестала нервничать. И облегчиться ей уже не хотелось.

Вскоре всем принесли дивную еду. Каждому — на отдельном подносе. Пэми никогда не сумела бы поглотить столько пищи. Она старалась изо всех сил, но все равно целлофановый пакет с куском пирога пришлось сунуть в сумку. Затем Пэми малость вздремнула, расслабившись после трех недель напряжения, а когда проснулась (немного помятая и онемевшая), передняя переборка отсека превратилась в экран, и там шел фильм. Он назывался «Гнев ангелов», и за дополнительную плату можно было получить наушники и послушать, что говорят актеры. Но Пэми не хотела ничего слушать; она смотрела на движущихся людей на стене, дремала и чувствовала, что Кения остается позади, все дальше и дальше. Самолет пройдет над всей Северной Африкой, потом — над Средиземным морем, промчится в вышине над Францией, а потом пойдет на снижение и приземлится в Англии, в лондонском аэропорту Хитроу. Там Пэми пересядет на другой самолет, и тот перенесет ее через Атлантический океан в Нью-Йорк. Длинный, мощный двойной прыжок через весь мир!

Кино кончилось, и Пэми поспала еще немножко, а пробудилась оттого, что почуяла неладное. Какая-то напряженность в воздухе, совсем рядом. Пэми огляделась, чувствуя противный привкус во рту, и увидела, что ее белокурый сосед хмурится и сжимает пальцами подлокотники кресла. На лице его появилась удивленно-сердитая мина.

— Ну вот, на тебе, — проговорил он.

Пэми взглянула на него, как мышка, которую застали в мешке с зерном.