Там, где цветет полынь - Ольга Птицева

– То, что там была Зинаида… Это плохо. – Голос стал сухим и сиплым. – Тебе нужно быть осторожной, понимаешь меня?

– Кто она вообще? Мне показалось… Ох, мне показалось, что она не настоящая.

– Она работает на Гуса.

– Как ты?

– Нет… не как я. Она очень опасна. – Рэм с трудом подбирал слова. – Если ты увидишь ее, постарайся с ней не спорить, не смотреть в глаза… И уходи как можно скорее. – Он тяжело выдохнул. – Я больше не могу ничего объяснить… Это все.

Его заметно трясло, он побледнел, лоб блестел от холодной испарины. Уля молча протянула платок.

– И зачем ты повез меня к ней, если она так опасна?

– Должен был, понимаешь? – Рэм вытер лицо и скомкал ткань в дрожащем кулаке. – Я и не знал, что она тоже там будет.

– Зачем меня раздели? Она хотела посмотреть татуировку? Что с ней не так?

Уля отодвинула рукав свитера: на первый взгляд веточки остались точно такими же, как были утром. Кожа чуть успокоилась, краснота спала, и от этого рисунок казался бледнее. Словно чернила выцвели на еле заметный тон.

– Я ошибся, – хрипло выдавил Рэм. – Твое время уже пошло. Месяц. Он начался. Тебе лучше поспешить со всем этим.

– Как? – Сердце забилось гулко и больно. – Ты же говорил, есть еще пара дней!

– Прости, я не знаю… Так вышло. Но ты ведь уже научилась. Все же получилось. На дороге. Ты увидела, что нужно?

«О да! – захотелось крикнуть Уле. – Я увидела все и даже больше. Моего брата, который три года бродит по зарослям вашей чертовой полыни, хотя я собственными глазами наблюдала, как его тело положили в маленький гроб и закидали землей. Я очень хотела это узнать, Рэм! Как ты догадался?»

Но сидевший напротив не вызывал гнева – одну жалость, от которой больно щемило в груди. Некрасивое лицо осунулось еще сильнее, а бледность стала отдавать воском. Рэм и правда не мог говорить. Уля решительно встала.

– Да, я разобралась, как это… работает. – Она натянуто улыбнулась. – Я пойду. Спасибо тебе… За все. – И развернулась к выходу, но Рэм успел схватить ее за руку.

– Постой. Хреновый денек выдался, да? Мне бы выпить. Будешь?

Рэм тоскливо смотрел на нее снизу вверх, и Уле, давно уже не получавшей таких предложений, осталось только вздохнуть и опуститься на продавленный диван, который жалобно скрипнул сразу всеми пружинами.

«Лукавый Джим»

– «Лукавый Джим?» – Уля с трудом сдерживала улыбку, но уголки губ все равно подрагивали.

– Именно. – Рэм копался в сумке. – «Лукавый Джим».

– Иногда мне кажется, что все это ток-шоу, а ты надо мной издеваешься.

В ответ Рэм неопределенно дернул плечом и продолжил поиски. Успела наступить ночь, а Уля все сидела на диване и наблюдала, как движется по комнате Рэм. Время делало скачки вместе с ним: вот он зажимает в зубах круглую таблетку, вынутую из нагрудного кармана, вот просит минуту, чтобы перевести дух, а вот уже засыпает буквально на половине слова, неловко откинувшись на спину. Податливая полутьма, нарушаемая одним только светом лампы над террариумом, убаюкала и Улю. И она пропустила момент, когда Рэм проснулся.

– Кажется, я уснул… – Он потер лицо ладонью.

– Уснул. А до этого предложил мне выпить. И я даже согласилась.

– Это хорошо. – Рэм поднялся, как-то по-собачьи встряхнулся. – У меня тут как раз оставалось… Сейчас посмотрим.

«На чем же ты сидишь? Что за таблетки такое с тобой делают?» – почти равнодушно думала Уля, наблюдая за его рваными движениями, пока он возился с вещами, что-то бурча себе под нос.

– Итак. – Жестом фокусника Рэм вытащил из сумки початую бутылку виски. – Это Джим.

– Не поверишь. – Уля чуть расслабилась, подстраиваясь под его дурашливый тон. – Но когда-то мы были с ним знакомы. И даже близко. А почему лукавый?

– О, это особый рецепт. – Рэм поставил бутылку на пол у дивана, а сам направился к подоконнику. – У меня тут как раз есть вода и лимон. – Он зашуршал пакетами. – Да, точно есть. Нам везет.

Пока он возвращался к дивану, с его лица не сходила злая ухмылка. Так не улыбаются девушке, с которой решили выпить. Уле захотелось домой. И это желание – безотчетное, всегда возникавшее в момент опасности, – придало ей уверенности. У нее не было права хотеть домой. У нее даже дома не было. И что может сделать ей этот загнанный парень, если самое страшное живет в ней самой?

Рэм протянул стакан, и Уля сжала его в ладони так сильно, что еще немного – и тот бы рассыпался в стеклянную крошку. Темная жидкость щедро заполнила половину объема, сверху Рэм налил немного воды – она весело зашипела, пузырясь, – и выдавил пару капель лимона.

– Пей, – кивнул он, поднося ко рту точно такой же стакан. – Надо выпить. За твою игру, за то, чтобы этот чертов месяц никогда не заканчивался. – И, не давая Уле вставить ни слова, уничтожил содержимое в два больших глотка.

И пока он переводил дыхание, Уля увидела его таким, каким он был на самом деле. Совсем еще молодым, чуть ближе к тридцати, чем она сама, но куда дальше, чем ей казалось раньше. Избитым, помятым, больным и очень испуганным. До чертиков, до тошноты, до желания заглушить страх «Лукавым Джимом».

Когда Рэм наконец открыл глаза и встретился с Улей взглядом, то, кажется, сразу понял, что в броне больше нет смысла, и расслабился. Посмотрел на Улю, беззвучно говоря: «Ты можешь уйти прямо сейчас, я тебя не держу, я не сумею тебя спасти и потому отталкиваю тебя, чтобы не привыкнуть, как привыкают все бродячие собаки – раз и навсегда, у нас нет времени на привычку, у нас вообще его нет». Уле хватило его молчания, чтобы решиться. Она поднесла ко рту бокал, откуда невыносимо сивушно пахло, и сделала первый глоток, потом еще один, и еще, и еще.

Рот обожгло, язык онемел, по гортани пронеслось пламя. Но Уля продолжала пить, не отрывая глаз от Рэма, который стоял над ней, сжимая в ладони пустой стакан. Она позволила себе закашляться, только допив мерзкое пойло до самого дна. Комната мягко закачалась из стороны в сторону. Но тепло, которое толчками распространялось по телу, стоило того. Рэм сел рядом.

– Теперь понимаешь, почему лукавый?

Уля нервно засмеялась и снова зашлась кашлем.

– Черт… – вырвалось у нее.

– Не черти! – Это они выдохнули хором и залились смехом так безудержно, что в стенку постучала Оксана – робко и почти неслышно, памятуя, видимо, о стычке