Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

Рейтары гнали поляков аж до цейхгауза, а пехота захватила ба­тарею, две пушки заклепали, две с собой уволокли.

— За битого двух небитых дают, — смеялся Хооде. — Поляки учатся быстро! Такую стражу поставили, что шведы на вторую вылазку и выйти не рискуют. А мощные пушки, что привезли из Замостья? Ста­рым стенам долго не устоять...

Гордон слушал и помалкивал. Своя правда была у обоих.

В конце июня решились на штурм. Чарнецкий его не хотел: слишком мало было опытных драгун и пехоты. Но уж очень рвались добровольцы. Он махнул рукой. Подготовив фашины32 и лестницы, ты­сячи горожан, слуг, хлопов, под водительством шляхтичей, служив­ших в пехоте, ринулись на приступ. Куда там! Штурм шведы отбили с огромными потерями. Но поляки захватили несколько весьма важных аванпостов и подошли апрошами и батареями близко к стенам.

Ян Замойский привёл к Варшаве свои пехотные полки и артил­лерию. После сего был назначен генеральный штурм города. Прознав об этом, Гордон с паном Болеславом решили ехать, дабы не пропустить сие важное событие. Как назло, утром Патрика вызвал пан Арцихов- ский и долго нудил никчёмными разговорами. Мол, с лугов пропал двухлетний бычок. Небось, пастухи кому продали, чужих той ночью на лугах не было. Гордон с паном Болеславом выбрались около полудня. Всю дорогу гнали лошадей рысью, а впереди грохотала канонада.

Рота, где служили Хольштейн и Хооде, уже ушла на приступ к мо­настырю бернардинцев. Друзья выехали на пригорок, пытаясь хоть что-то разглядеть в кромешном дыму и столбах пыли. Пан Болеслав, обычно шутник и балагур, нынче был необычайно молчалив и собран. Патрик заметил, что он что-то бормочет.

«Молится! — догадался Гордон. — Просит Божью Матерь о по­беде».

Чуть правее толпа добровольцев штурмовала ворота усадьбы Радзиевского. Дубовые, скреплённые железными полосами ворота не поддавались. В них колотили топорами, ломами, били тяжелыми брёв­нами. Без пользы.

—              Дурачьё, холера ясна! — выругался пан Болек. — Порох нужен!

Кто-то из атакующих сообразил это. Патрик увидел, как в подкоп под воротами закатывали бочонок. Вот поляки разбежались, укрыва­ясь под стенами. Взрыв! В столбе дыма и пламени было заметно, что половинка ворот перекосилась на одной петле. И тотчас в щель рину­лись люди.

—Слава Господу! — вздохнул пан Болек. — Палаццо Радзиевских наше!

Рядом, у бернардинского монастыря, атака захлебнулась. Из всех окон и амбразур шла яростная пальба по полякам.

—              Смотри! — воскликнул пан Болек. — Пошла пехота Замойского. Хоть и не наш полк, а как хорошо идут, дружно.

Жолнеры тащили длинные лестницы, прикрываясь от выстре­лов снопами незрелой пшеницы. Солдаты были уже у стен, но тут с башни собора грохнуло два выстрела из картечниц — и среди польских солдат, как косой, выбило две полосы. Уцелевшие бросились назад.

Пан Болеслав побледнел, схватился за саблю, и Патрик едва успел схватить за уздечку и удержать его.

—              С ума спятил! На крепость верхом, с одной саблей! Да у тебя и рука ещё не зажила.

—              Братья гибнут! — скрипел зубами пан. — А я тут, в сторонке...

—Чем ты поможешь братьям? Сложишь голову ни за грош? Мо­лись! Победа в руце Господа.

Пан Болеслав дрожащей рукой вытер пот с лица.

—Без пушек монастыря не взять. А ведь во дворце Радзиевских артиллерии хватает. Неужто никто не сообразит подтащить пушки к окнам?

Должно быть, нашёлся толковый офицер среди добровольцев. В дворцовом окне показалось тупое жерло пушки. Потом ещё два! От ударов ядер затряслась стена собора бернардинцев. Вот уже по ней прошла трещина!

—Долго не устоит! Ура!!! Сдаются! Белый флаг над воротами. — закричал Болек.

Это была победа. Из занятых форпостов легко простреливался весь город до королевского дворца. Скоро над Краковскими воротами запели трубы. Шведы выслали парламентёров с белым флагом.

Гордон с другом поскакали к дворцу Лещинского, где, как они знали, была ставка короля, узнать подробности. По счастью, Болек уви­дал знакомого офицера.

Пан хорунжий ведал все новости: шведам дали всего два часа на ратификацию. Условия весьма милостивые:

Всем шведам и иноземцам, но не полякам, разрешен свободный выход из города с оружием и знамёнами. Им обещан безопасный проход до Торна.

Поляки займут городские ворота и замок. Все пушки останутся в Вар­шаве. Больных отправят в Новый Двур по Висле. Мёртвых так же.

Шведы могут свободно унести всё своё имущество, кроме церковных цен­ностей и украшений.

Женщин отвезут в Новый Двур водою. Виттенберг постарается освобо­дить из плена всех польских женщин.

Шведы вернут все книги из Королевской библиотеки и заплатят все свои долги. Освободят всех пленных, не станут минировать ни город, ни дворец.

И, наконец, они дадут слово четыре недели не брать оружие и не воевать против Польши.

Патрик даже кратко записал сии условия для памяти в дневник, который не так давно начал вести.

—  Поехали к Краковским воротам. Там будут парламентёры, — предложил Болек.

У ворот шумела огромная толпа горожан, подмастерьев, мелкой шляхты. Тощий пан в грязном кунтуше, с длинной саблей в руке кричал с воза:

— Нас предали! Вокруг короля трусы и изменники! Позволили цим гадам свободно уйти из Варшавы со всем добром! Они всю Польшу ограбили, а теперь увезут наши денежки в свою Швецию. На штурм, братья! В Варшаве есть чем поживиться!

— Панове, как можно! Пан Круль дал слово, — пытался перекри­чать смутьяна почтенный шляхтич на соловом жеребце. — Мы ж не та­тары какие, не разбойники.

— А что нам король? Он себе сбёг в Силезию, бросил нас, — орал тощий.

Чернь слушала его, а не благоразумные речи.

— Два часа явно прошли, — заметил Патрик. — Где же парламен­тёры?

И, будто отвечая ему, рявкнула пушка, потом вторая.

— На приступ! — закричал тощий. — Бей шведов, кто в Бога ве­рует!

Толпа решительно бросилась к стенам.

—               Лестницы тащи! Лестницы.

До стен добежать не успели. Снова запели трубы, и над башней заполоскал белый флаг. Это были парламентёры. Навстречу послам выехали Чарнецкий и гетман Лянцкоронский. Королевские гвар­дейцы окружили шведов плотным кольцом, защищая их от ревущей толпы.

—  Тише, детушки, тише! — закричал Чарнецкий, поднимая бу­лаву. — Послы — дело святое!

Отважный старик был любимцем толпы. Он не раз бил шведов, и к его длинной, седой бороде относились с почтением. Ближние смолкли. И, хоть в задних рядах орали «Бей их, кто в Бога верует!», по­слов довезли до усадьбы Лещинских благополучно. Но, как только за ними захлопнулись тяжёлые ворота, толпа вновь заревела:

—              Нас предали! Обман! Где наша добыча?

Особо бесновался тощий шляхтич в рваном кунтуше:

—              Лестницы сюда! Во дворец!!! Пусть король заплатит.

Четверо вельмож подошли к открытому окну:

—              Панове! Король заплатит! Расходитесь по домам.

Толпа только ревела в ответ:

—              Обманщики! Обещать-то горазды. Деньги сейчас!!!

Простолюдины уже принесли лестницы. Придворные забеспо­коились. Впрямь ведь полезут на стены. Озверевших людей не остано­вишь. И тогда кто-то из вельмож крикнул:

—              Возьмём Варшаву, армянские купцы заплатят.

По толпе понеслось:

—              Армяне заплатят! Армяне!

—              А что ждать-то?! — выкрикнул шляхтич. — Вон на рынке их ла­вочки! Айда грабить!

И толпа ринулась громить и грабить лавки невинных армян.

Домой возвращались в сумерках, шагом. Молчали.

—Не завидую я участи короля польского, — вполголоса заметил Патрик. — Уж больно нрав у поляков переменчив. Утром они лезут в огонь, штурмуют город с отвагой необыкновенной. А вечером готовы взять приступом своего короля, понуждая его изменить королевской клятве! Понять сего не можно. Надеюсь, я Вас не обидел, пан Боле­слав?