Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы католики. Нельзя ли исповедаться и причаститься в костёле или в каком монастыре?
В костёл их не отпустили. Повели наверх, в ратушу, там монах- францисканец принял исповедь и причастил узников.
—Жестокость к пленным противна всем законам: и Божеским, и человеческим! — сказал ему Гордон. — Нельзя казнить без вины благородных солдат удачи, честных узников. Ежели нас повесят, великий грех падёт на виновных. Святой отец! Попросите за нас, добрых католиков и честных солдат. А коли нам предложат послужить Польше на приличных условиях, мы не откажемся.
Францисканец обещал постараться. В камеру возвратились с надеждой. Прошло ещё шесть дней. Пленников не трогали. На седьмой день Гордона с Хольштейном повели наверх. Брат-францисканец подошёл к ним в коридоре:
— Приехал отец Иннес, провинциал нашего ордена в Польше. Я говорил о вас. Припадите к стопам святого отца, дети мои! Отец Иннес может многое.
Пленников ввели в узкую, высокую комнату и поставили у стены. Они ждали долго. Наконец, из дальней двери вошёл толстобрюхий, низенький монах в чёрной шёлковой рясе.
«Неужто сие патер Иннес? — удивился Гордон. — Да он почти карлик».
Монах шёл неторопливо, протирая льняной салфеткой жирные пальцы.
«Видно, патер не чужд греху чревоугодия», — подумал Патрик.
Иннес сел на высокое кресло. Его короткие ножки чуть-чуть не доставали до пола. Патер промокнул салфеткой подвитые усы.
—Как же вы посмели, безбожные еретики, воевать против матери своей, Святой Католической Церкви? — загремел могучий голос. Маленькие, серые глаза из-под седого венчика волос глядели пронзительно. Монах-коротышка мгновенно преобразился в грозного Князя Церкви. — Что молчите? Язык прилип к гортани?!
Гордон низко поклонился:
— Мне, человеку юному и неопытному, не подобает спорить с Вашей Мудростью. Дозвольте лишь слово молвить. Когда мы с Иоганном вступали на службу шведскому королю, о войне с Польшей и речи не было. А мы присягнули Его Величеству на Библии.
Окромя того, Ваше Преосвященство, сия война, по моему разумению, — дело, скорее, государственное, не церковное! В начале оной король Карл Х Густав поклялся, что не тронет права и привилегии Святой Католической Церкви, и мародёров, грабивших церкви и обижавших ксёндзов, по его указу вешали. Война — дело страшное. И никакими строгостями не обуздать озверевшую солдатню. Поверьте, и я, и Иоганн с глубокой скорбью наблюдали за разграблением соборов и святых монастырей. Но что могут сделать два рейтара там, где и генералы бессильны!
Патер Иннес посмотрел на Патрика с любопытством.
— Остёр юноша и не глуп. Кто? Откуда?
— Патрик Гордон, из Шотландии.
—Земляк! Да ещё из клана Гордонов! Какой позор!!! — загремел патер. — И ты, шотландец, пошёл воевать против Польши?! Здесь нас любят и почитают, как никого другого. В сей земле шотландцы имеют самые широкие привилегии и покровительство. Многие наши земляки получили в Польше обширные поместья и вольности. Стыдись!
Гордон вновь низко склонился:
— Meaculpa!28 Каюсь! Мы готовы искупить свою вину и служить Польше верно и честно, достойно доверия и доброго содержания.
— Хитрец! — ухмыльнулся патер. — Замолвлю о вас словечко пану старосте. Идите.
Всем ведомо: беда не ходит одна. Да и удача норовит идти полосой. В тот же день пришла из Кёнигсберга весть: родные собрали денег на выкуп Карла из плена. Попрощавшись с друзьями, он вышел на свободу. А вечером Патрик заметил в толпе любопытных длинное, как у лошади, лицо и вислые усы пана Анджея Кропки, великого знатока конских дел. Он служил у ротмистра Дункана конюшим, и Гордон не раз приходил к нему советоваться. Не раз и выпивали вместе. Нынче пан Кропка обиходил коней нового коменданта города.
Вот уж повезло! Куй железо, пока горячо! Гордон бросился к конюху. Пан Анджей с охотой взялся помогать. Зашел к пани Марысе, и добрая женщина утром принесла в тюрьму пару листов бумаги и бронзовую карманную чернильницу Патрика. Ещё из дому! Забыл её при бегстве из Сонча.
Гордон тут же написал прошение пану коменданту от имени всех пленных с просьбой о зачислении на польскую службу, а пан Кропка отнёс и передал — золотой человек.
В город прибыл староста, граф Константин Любомирский, правящий сиим воеводством.
В Польше великие магнаты богаче и сильнее короля. Они ни от кого не зависят. Любомирские, Потоцкие, Радзивиллы, Вишневецкие, Сапеги — полные владыки. У каждого собственная, частная армия, сотни сёл, десятки городов.
Своей враждой и честолюбием магнаты не раз ставили Польшу на грань гибели. А когда маршал Юрий Любомирский, средний из братьев, перешёл на сторону Яна Казимира, война явно повернула к победе Польши.
В отличие от старших братьев, Казимир Любомирский, коронный чашник, был ленив, скуп, да и разумом не блистал. Но в здешнем краю он был полный хозяин. На парадном обеде в ратуше комендант завёл разговор о шведских пленных. Дескать, солдаты добрые, пригодятся. Пан староста кивнул:
— Приведите, гляну.
Узников выстроили во дворе ратуши. Граф Константин подошёл к окну:
— Пусть один говорит.
Пленники заспорили, кого послать. Большинство выкрикнуло старого пьянчужку, лейтенанта Боула, единственного среди них офицера. На вопрос старосты «Хотят ли пленные служить Короне Польской?» тот ответил:
—Мы все теперь в Вашей власти. Делайте, что хотите.
Сей ответ так возмутил вельможу, что тот приказал вернуть всех в тюрьму.
«Будь я проклят! Старый дурак погубил нас! Напрасны все мои старания», — думал Гордон, шагая в унылой колонне пленников. Но его окликнули:
—Гордон, подойди!
«Не забыл святой отец, замолвил словечко», — обрадовался юноша.
Патрик стоял один перед ратушей, задрав голову. Из окна второго этажа пленника придирчиво разглядывал важный вельможа в расшитом золотом кафтане. За плечом пана виднелась тонзура и серые глаза патера Иннеса.
— Будешь ли ты верно служить Польской Короне? — строго вопросил староста на хорошей, классической латыни.
—Весьма охотно!
— Хочешь ли ты поступить в королевскую гвардию или служить мне?
—Счастлив буду служить Вашей Светлости!
— Добро. Останешься в гарнизоне или пойдёшь со мною в поход?
— В поход, коли на то будет воля Вашей Милости. Я молод. В боях легче снискать себе честь и производство в чине, чем в службе гарнизонной.
—Есть ли иные пленники, что мыслят, как и ты?
—За двоих могу поручиться честью.
—Ступай. Я распоряжусь.
Гордона, капрала Хооде и Хольштейна отправили обратно в тюрьму. А прочих — в столь памятную Патрику подземную темницу. Сутки пленники прождали в тюрьме, мучаясь раздумьями. Казалось, о заключённых забыли. Однако через день, рано утром, выпустили, дали коней и сёдла.
Утром рота драгун графа Константина Любомирского в синих немецких мундирах выступила из города вслед за своим хозяином. Командовал немец, капитан Митлах. Из восьмидесяти драгун в роте иноземцами были только они, остальные — поляки.
Почти семнадцать недель провёл Гордон в узилище, пока по милости Господа и с помощью добрых людей не вышел на волю.
На польской службе
За то время, что Гордон сидел в заключении, в стране произошло многое. К Рождеству 1655 года, покорив всю Польшу (крохотный Ясногурский монастырь и, тем более, банды хлопов и шляхты никто в расчёт не брал), Карл Густав двинулся в Пруссию. У тамошнего курфюрста Фридриха Вильгельма неплохая армия, и главное, несколько первоклассных крепостей.
Карл Х сходу захватил Эльбинг, а его брат, принц Адольф, после недолгой осады, взял Мариенбург. После сего курфюрст начал переговоры, и подписал договор о братской дружбе с Карлом Густавом. В возмещение проторей и убытков он получил богатое епископство Варминское (конечно, польское).
