Письма Уильяма Берроуза - Оливер Харрис

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

[Мехико],

Орисаба, 210, квартира 5 6 октября 1952 г.

Дорогой Аллен!

Спасибо за чек. Над финальной частью романа я особо не думал, но если издатель доволен, то хорошо, это самое главное. Тем более «Гомосек» вообще книга случайная, так многие говорят. А раз ее готовы продавать, то я на все соглашусь.

Писать продолжение «Гомосека» даже не думаю. Я создал его ради Маркера, хотя ему наплевать — и на книгу, и на меня.

В Мехико мне осталось всего несколько дней — на этой неделе все и решится. Маркер недавно уехал с каким-то хмырем затрапезным (натуралом). Я с таким не то что обедать не стал бы — в одном поле срать бы не сел. Ладно, на вкус и цвет, как говорится, амиго нет. Надеюсь, когда Маркер вернется, меня здесь уже не будет.

Твой совет признать ну очень полезным отказываюсь. Знаешь, это как утешить нарика: мол, кумары, браток? не ссы, вот соскочишь — и пропадут.

Чую, интрижка с Маркером — последняя. Я много чего перепробовал и каждый раз терпел неудачу. Прежде имелся запас прочности, без траха я мог обойтись. Теперь же прочность на нуле, и сил терпеть попросту нет. Вряд ли у меня когда-то еще случится роман и уж тем более со взаимной симпатией. Бараться за деньги меня не греет — я даже не брезгую, я тупо этого не хочу.

С наркотой завязал. Ну, вмазываюсь децл кодой, и все. Впрочем, эту херню со следующей недели тоже начну хавать меньшими дозами. Забил на джанк и на выпивку. Теперь — ни в одном глазу.

Знаешь, я туг подумал: писатель всегда пишет ради читателя. За ради процесса не пишут. Просто автор редко узнает, кто его читатель, а если узнает — бросает писать. Вот как сейчас — мне неохота писать историю, которую я хочу рассказать. Рассказать Маркеру.

Планов на будущее никаких, кроме одного — смыться в Панаму и стричь там капусту. Как разбогатеть — не важно, я в этом смысле без предрассудков. Среди людей очень редко встречаю именно людей, и поэтому срать на всех. Любовь к ближнему — не мое.

Джек мне разонравился, пусть ищет другого посредника. Здесь со мной старина Гарвер — умираю с ним со скуки, но парень он сам по себе неплохой, к тому же при бабках. Вместе едем в Панаму делать бизнес. Почти постоянно Гарвер в отрубе, под кайфом, и можно притвориться, будто слушаешь его. Ему почти капец, говорит и то еле-еле, за пять минут двух слов связать не может.

Жаль, что тебе с твоей книгой никак не везет.

Люблю, Билл

P.S. Сегодня четырнадцатое октября 1952-го (сначала написал 1914-го, а ведь я тогда еще не родился [175]), Маркер даже открытки не прислал. Готовлюсь уехать из Мексики. Мне ничуть не лучше.

Как насчет перевести «Джанк» на французский? Попробуй. От Джека — ни слова. Почему Уин постоянно откладывает публикацию «Джанка»? Чем раньше издаст — тем лучше. Впрочем, его дело. […]

Твердую пищу мой организм не принимает. Могу только пить молоко, и то через силу. Я похудел на десять фунтов с тех пор, как Маркер уехал. Хотя, пожалуй, стоит сказать ему спасибо — преподал мне урок, умнее буду.

К писательству я все-таки не приспособлен. Я человек действия, мне б активности побольше.

Люблю, Билл

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

[Мехико],

Орисаба, 210, квартира 5 5 ноября [1952г.]

Дорогой Аллен!

Надеюсь, что пишу тебе из Мексики в последний раз. Числа седьмого-десятого ожидаю окончательного решения суда.

С Маркером мы помирились. Я съездил к нему [176] и за свой счет привез сюда, в Мехико. Все-таки он меня по-своему любит, да только мне известно, как это отличается от моего идеала… [неразборчиво] трахаемся, даже если он не хочет, вроде как одолжение делает иногда. Ты читал «В исправительной колонии» Франца Кафки? Там офицер шесть часов кряду при помощи особого аппарата вырезает надпись на теле арестанта; в изголовье лежака стоит миска теплой рисовой каши, и ни один осужденный во время пытки не отказывается хотя бы лизнуть кашки [177].

Что нового по поводу «Гомосека» или французского перевода «Джанка»? Как твоя книга? Меня самого недавно постигла неудача: стянули из кармана две сотни баксов. Гарахан встал в раскорячку — одной ногой за порогом, но второй еще в доме. Хаваю коду, калики, и настроения никакого. Хочу только поскорей убраться из этого холодного города. Вчера трахнулся с одним мексикашкой: приятно, аж сам удивился. Кайф на чисто телесном уровне, без глупостей. Пришел Дэйв [Терсереро], поднимает меня на ноги.

Вот, прожил здесь три года. Уезжаю — и никому «Пока!» сказать-то не хочется, только Маркеру. Люди дуреют, опускаются. Джек по-прежнему в Калифорнии, жопится на всем, копит денежку.

Отсюда я пилю прямиком до Панамы. А дальше… дальше quien sabe? Может, делишки наладятся. Скоро напишу.

Люблю, Билл

Гарвер заторчал и передает тебе кайфозный привет.

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Флорида, Палм-Бич, Фиппс-плаза, 233 Коббл-Стоун-гарденз Лоре Ли Берроуз Мортимеру Берроузу

[15 декабря 1952 г.]

Дорогой Аллен!

Хурадо замочил кого-то и смотался из Мексики. Власти тут же захотели вытрясти из меня больше денег, и я решил последовать примеру своего адвоката. Съебался из Мексики на пару с одним бывшим коммунякой. На этом красном — обойное дело (в смысле, подделка чеков), за которое его ищут в Мексике, на Кубе и в Штатах [178]. По дороге несколько раз чуть не погибли, но в целом справились. На Рождество приехал к предкам; числа до первого ищи меня по означенному адресу. Пиши, не забывай. Джек в Мексике, на Орисаба, 210 [179].

Люблю, Билл

АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ

Палм-Бич, Фиппс-плаза, 233

23 декабря [1952 г.]

Дорогой Аллен!

Спасибо, что написал. Планы мои не изменились: уезжаю в Панаму где-то через недельку. Оттуда — к истокам Путумайо. Говоря словами Бессмертного барда: «Не спорь, но предоставь самой судьбе осуществить ее предначертанья» [180].

Хурадо пал и предательски бросил меня, однако финансы мои не пострадали. Потерял я только залог, внесенный за освобождение на период следствия. Зная мексиканцев, как знаю их я, нечего и ждать тех денег. Хурадо бежал с позором в Бразилию, убив семнадцатилетнего парнишку — тот нечаянно повредил задок его «кадиллака». Встречу старого вруна — все ему припомню.

Три года не был на родине, думал: приеду и поражусь. Ни-хре-на. Мне тут не нравится. Но и плеваться не буду. Все же мой дом — юг Рио-Гранде, а уютней всего в Мехико. Однако туда я с год еще не сунусь, меня скорей всего ищут.

Лечусь от зависимости. Сказал джанку «Нет!». Меня пичкают кортизоном, это последний писк медицины, херачит — просто ай-ай! Врач говорит, мол, со здоровьем у меня полный ништяк.