Синдром Феникса - Алексей Слаповский

— Запросто. И что решил теперь?

— Договорились с Виталием — пусть организует расширенный поиск. А я пока поживу тут, если не против. Ведь жил?

— Жил…

— Кстати, помыться можно где?

— Баня есть.

Татьяна истопила баню, Георгий, напоив коня, дав ему сена и привязав у столба под крышей сарая, намылся от души, выпил чаю со смородиновым листом.

— Я тебя звал, — сказал он Татьяне, — а ты не слышала, что ли?

— Это зачем?

— Попарить веничком.

— Ага. Чужого мужчину?

— Минутку! Мы жили как муж и жена, сама сказала. То есть — до деталей, так ведь?

— Детали ему подавай, — проворчала Татьяна, холодея руками и горячея животом — как бывает, когда водки выпьешь, особенно если натощак. — Не так все просто. Раньше я к тебе привыкла, ты был уже свой. А теперь опять как чужой. Непонятно разве? А с чужим я не могу с первого раза.

— Так надо опять привыкать.

Георгий говорил это мягко, без хамства, с улыбкой, в которой Татьяна при всем желании не могла разглядеть пошлости, а видела только обещание нежности.

Но — как? Дети же за стенкой…

— Дети дома, — сказала она вслух.

— А раньше как?

— Ну… Там… Где ты спишь.

— В сарае? Тоже неплохо — там уютно.

— Перестань, даже обсуждать не хочу!

— Жаль!

— Охота вам, мужикам, вечно все обговаривать! — с досадой сказала Татьяна.

— А как еще? Мы же люди. Не в охапку же тебя брать и волочь. А то могу.

— Нет уж, спасибо, — отказалась Татьяна, думая, что в охапку взять и уволочь было бы предпочтительней. Ну, не уволочь, а как-нибудь… С посторонним разговором зайти в сарай, там как бы случайно обняться, потом ненарочно присесть, потом будто бы для удобства прилечь… А дальше как бы само собой…

Теперь поздно — Георгий упустил момент. Теперь ее в сарай не заманишь.

— Ладно, — сказал Георгий. — Ты только, если не трудно, выдай мне чистую простынку и прочее. После бани — сама понимаешь.

— Я и так собиралась, — сказала Татьяна.

Пошла в свою спаленку за постельным бельем.

Вышла — Георгия нет.

Она что, прислуга ему? Сам бы взял и отнес.

Хотела крикнуть, но вспомнила, что дети уже спят.

Понесла белье в сарай. Но и там Георгия нет.

Стала стелить.

Услышала негромкий голос: Георгий что-то говорил коню.

Потом стало тихо. Так тихо, как не бывает.

Татьяна поняла, что это не вокруг нее такая тишина, а у нее просто заложило уши — то ли от страха, то ли от ожидания.

Георгий обнял сзади за плечи, задышал в шею:

— Таня…

Она рванулась. Думала — чтобы высвободиться. На самом деле — чтобы повернуться и обнять Георгия так крепко, что тот даже тихо охнул. И засмеялся.

…

— Вспомнил! — говорил он под утро. — Всю я тебя вспомнил!

— Не ври, — шептала Татьяна. — Не ври, ты не можешь ничего помнить.

— Почему это?

— Потому что не было у нас ничего!

— Врешь! — в свою очередь не верил Георгий.

Так они и говорили — веря, не веря, какая разница? Дело-то не в этом.

У нас так повелось, что отсутствие начальника есть повод для праздника.

К тому же Абдрыков вспомнил, что остался жив, Кумилкин спохватился, не стал ли он, честный почти вор почти в законе, полным мужиком, достойным лишь презрения за свой мужицкий низкооплачиваемый труд, а Одутловатов всегда был готов соответствовать настроению той компании, в которой находился.

Пили по месту работы. И она же, работа, была предметом обсуждения.

— Я бы не так сделал, — говорил Абдрыков. — Места сколько пропадает, земли! Я бы сад тут посадил — яблони, вишни, груши!

— У нее детей нет, зачем ей сад? — не согласился Одутловатов. — Себе она фрукты и на базаре купит, деньги есть. Сад для детей нужен. Чтобы яблочко с дерева сорвать, вишенку. Приучаться к природе.

— Она сюда и не выходит, ей некогда. Лучше бы тут карусель поставить, всякие аттракционы, — выдвинул деловое предложение Кумилкин. — И деньги зарабатывать. Вот, кстати, — сказал он дяде. — Зачем нам с гостиницей возиться? Снести все к чертовой матери, благоустроить — и сделать маленький детский парк! А?

Идея понравилась, стали ее обсуждать.

Через час распределили роли: Кумилкин составит бизнес-план, займется подготовкой и планировкой территории, Абдрыков пойдет в местные мастерские и там собственноручно сварит необходимые металлические конструкции, а Одутловатова пошлют по городу агитировать детей, чтобы не носились по улицам перед машинами, а шли бы в культурный парк культурно отдыхать.

Появившиеся Георгий и Татьяна разрушили их мечтания. Татьяна заранее сказала Георгию, кто есть кто, чтобы не возникало лишних вопросов.

Георгий оглядел территорию, развернул проектные листы, которые взял из дома.

— Наворочали черт знает что… — сказал он, имея в виду и проект, и его реализацию, но бригада приняла его замечание только на свой счет.

— Как сказали, так и наворочали! — отрезал Кумилкин.

— И ты не очень-то тут вообще! — поддержал Абдрыков. — В моем доме живешь, забыл?

Одутловатов промолчал, он единственный чувствовал себя виноватым. Мужики да, выпивают, но они тут и работают, а он тут не работает, следовательно, и выпивать не имеет права.

Рената увидела Георгия из окна. Она в эти дни, отложив все дела, сидела дома — караулила.

Бросилась к зеркалу, осмотрела себя.

Вышла из дома, дав себе слово не кричать, не повышать голоса.

И, подойдя к Георгию (кивнув при этом Татьяне — сухо и коротко, но вежливо), сказала:

— Что там у вас с памятью — ваша проблема. Но рабочие пьют, дело стоит, договорные обязательства не выполняются. Штрафными санкциями пахнет.

— Можно договор посмотреть?

— Конечно!

Рената мигом принесла договор. Прежний Георгий, составляя его, подписал, не глядя, суммы были обозначены символические, а неустойка за невыполнение — значительная. Рената рассчитывала, что Георгий напугается, тут же возьмется за работу, а Татьяна не будет же тут стоять, надсматривать — уйдет. И рано или поздно Георгий опять заглянет к ней вечерком, выпьют коктейля… И все повторится, но на этот раз она так просто его не отпустит. На три замка запрет, свяжет, а не отпустит. Впрочем, замков не понадобится: кто с нею хоть раз был, тот ее не забудет!

И не смущало Ренату то, что хватало в ее жизни примеров, когда бывшие с нею мужчины забывали ее и после раза, и после двух, и после пяти. Но она считала это казусами, случайностями, и, главное, ей самой не очень хотелось этих мужчин оставлять у себя. И что Георгий ее забыл, тоже не смущало. Нас не только чужой опыт ничему не учит, но и собственный — до тех пор, пока не повторится многократно с одним и тем же результатом.

Георгий, просмотрев договор, сказал:

— Извините. Перечень работ обозначен очень условно. Легко доказать, что они уже выполнены. Штраф или неустойка не могут превышать сумму договора. Договор имеет печать не государственной регистрационной палаты или иного органа, а вашу личную, как индивидуального предпринимателя, меж тем вы заказчик в виде физического лица. Поэтому фактически я имею право прекратить работы в любую минуту и потребовать расчет. Хотя сумма явно занижена. Причем составлен договор как посреднический от общества инвалидов, мы тут вообще ни при чем.

Абдрыков, Кумилкин и Одутловатов слушали эту речь с приоткрытыми ртами. Ничего в ней не поняли, кроме того, что она разбивает претензии Ренаты в пух и прах. И сказали почти хором:

— Вот именно!

Рената тоже была ошарашена. Опомнившись, она заявила:

— Ни копейки не получите!

И в доказательство разорвала договор на мелкие клочки. Она ведь и сама знала, что это филькина грамота, которую можно было выдать за достоверную лишь в милиции (показав мельком), потому что на милицию любая бумага с печатью производит впечатление подлинного документа.

— И не надо нам твоих денег, свои есть! — гордо сказала Татьяна. — Правда, Георгий?

Ох, как бы ответила ей Рената в другое время, в другом месте и в другом душевном настрое! Но сейчас даже не осмыслила ее слов. Глядела на Георгия. И спросила жалобно, не стесняясь окружающих:

— Гоша… Неужели совсем ничего не помнишь?

— Извините, — сказал Георгий не слишком соболезнующим тоном. — Нет.

— Тогда идите все отсюда! — закричала Рената. — Проваливайте! Ничего мне не нужно от вас! Марш, добром прошу!

— Если добром считается, когда орут и денег не платят… — проворчал Абдрыков.

— Чего?!

— Да ничего…

Для Татьяны настала счастливая жизнь. Она бросила работу в магазине и расширила парниковые площади. Георгий купил по ее документам (то есть для нее, в ее собственность) не новую, но крепкую “ниву”, идеальную машину по нашим дорогам, причем не ту, которая “нива-шевроле”, гибрид-паркетник, а ту, единственную из отечественных, что полюбил весь русский народ (поэтому, возможно, и отняли ее у народа: отнять любимое — самая интересная игра власти в любой исторический период). Купили также и прицеп. Каждое утро Георгий грузил на прицеп зелень и овощи, Татьяна везла в Москву, сдавала, получала достойные деньги.