Синдром Феникса - Алексей Слаповский

— Это что, — сказала Рената, — я знаю в Москве одного: купил четыре этажа в обычном доме, то есть квартиры друг над другом, и устроил дельфинарий. Жильцы жалуются, боятся — дом рухнет. А ему пофигу. Говорит: нет такого закона, что я из своей личной жилплощади не могу дельфинарий сделать. Не протекает — и будьте довольны, а протечет — отвечу!

Георгий осматривал зоопарк со странной какой-то жадностью. Вдыхал запах, не очень приятный для постороннего человека, подолгу, как на давних друзей, с которыми давно не виделся, смотрел на удава, мартышек, лису. Особенно долго стоял у клетки с крокодилом. Крокодил, ставший уже матерой гадиной, неподвижно лежал в лохани с водой, закрыв глаза и сомкнув убийственные челюсти.

Он словно почувствовал взгляд Георгия: приоткрыл мертвые глаза, шевельнул слегка хвостом и начал приоткрывать пасть. Рената вскрикнула:

— Жуть какая! А чем ты кормишь его, мам?

— Куры, кролики.

— Никогда этого не понимала: держать одно животное, чтобы ему других скармливать.

— Природа так устроена, — улыбнулась Ирина Сергеевна.

Георгий тоже улыбался и бормотал:

— Красавец ты мой… Умница ты моя…

И даже начал тянуть руку сквозь прутья решетки, чтобы погладить крокодила. Тот замер и приготовился.

Рената испугалась и оттолкнула Георгия от клетки:

— Ты что? С ума сошел.

— Любите животных? — спросила Ирина Сергеевна.

— Не знаю… Похоже, да…

После этого они пошли пить чай. Георгий заинтересовано расспрашивал Ирину Сергеевну о животных, чем окончательно растопил ее сердце.

Уходили поздно.

Ирина Сергеевна, улучив момент, шепнула дочери:

— Не будь дурой, не упусти! Таких мужиков — один на миллион!

— Да сама знаю!

В машине Рената сказала Георгию:

— Ты, наверно, ветеринарный врач был. Или в цирке укротителем работал.

— Очень может быть…

Георгий был разнежен, почти умилен. Поэтому, когда Рената подвезла его к своему дому и предложила выпить по коктейлю, он не отказался.

И остался у Ренаты до утра.

И не то чтобы она ему очень нравилась. Сказать по правде, Татьяна ему нравилась больше. Он вообще к ней испытывал сложные чувства — близкие, возможно, прямо скажем, к любви. Но в том-то и дело, что людям такого необычного склада, как он, гораздо легче и проще переночевать с нелюбимой (или не вполне любимой) женщиной, чем с любимой. Потому что в первом случае это приключение, а во втором — поступок. К приключению Георгий чувствовал себя готовым, а поступков пока остерегался. Ответственности больше.

С утра он взялся за работу. Потом вознамерился идти к Татьяне.

— Это еще зачем? — спросила Рената, которая в этот день махнула рукой на все свои дела и либо отдыхала в доме, постоянно находясь у окон, чтобы не выпускать Георгия из вида, либо слонялась по двору, как бы контролируя ход работ (близившихся к завершению).

— Вещи взять, — сказал Георгий.

— Какие вещи? Документов у тебя нет, а барахло твое ничего не стоит! Другое купим!

— Купить я сам в состоянии, — твердо сказал Георгий. — И надо же поговорить с женщиной. Нехорошо — жил у нее…

— Обойдется, говорить еще с ней! Или — только со мной. То есть в моем присутствии!

— Я пойду один! Ясно? — сказал Георгий, прямо посмотрев в глаза Ренате — так, как никогда и никто не смел на нее смотреть.

Она зарделась. И ответила:

— Ясно. Не сердись.

Георгий ушел, а она повалилась на диван и зарыдала в три ручья — впервые с того дня, когда получила четверку по сочинению на выпускных экзаменах и это лишило ее надежд на золотую медаль, которую она уверенно собиралась получить, но помешали интриганы, гады, завистники, и в первую очередь директриса школы, которой надо было в том году дать две медали — родной дочери и племяннице районного прокурора. А третью медаль гороно не выделило, имея свои квоты. И все это знали, и все смолчали… Обидно…

— Не вернется… — шептала Рената. — Не вернется!

И, не выдержав, она умылась, подкрасилась, подпудрилась, села в машину и помчалась к дому Татьяны.

Татьяне в тот день надо было на работу, но она не смогла пойти, позвонила хозяину и попросила заменить ее ввиду болезни.

Ждала Георгия.

Чувствовала, что придет.

Знала, что изменил. То есть не изменил, она же ему не жена и не любовница, а… обманул? Оскорбил? Нет, все-таки изменил!

Откуда она это знала — мне не понять, хоть я и автор.

Татьяна готовилась выгнать его — навсегда.

Потому что нельзя так мучиться.

Она жила без него прекрасно, спокойно — и без него будет жить так же.

Детей услала в кино. Они удивились, но не дураки же, выпросили денег еще на воздушную кукурузу и сладкую воду.

Главное — без крика. Спокойно.

Уходи, мол, и никогда не возвращайся.

Чтобы занять себя, стала чинить старую паяльную, или, как дети ее называли, палильную лампу — на днях собиралась позвать специалиста забить откормленного борова, потом надо разделать тушу, пропалить шкуру, вот лампа и нужна.

Сходила, кстати, в хлев, где дала борову Тишке особенно много корма, сказав:

— Извини, брат, но завтра или послезавтра тебе каюк. Жалко тебя? Конечно. Но люди так устроены — им жрать надо. И жрут, и жрут… Не одну же капусту. Есть вегетарианцы, но я не знаю… Как без мяса? В нем протеин, жиры и еще что-то. Понимаешь? Так что не сердись. Эх, Тиша, Тихон, — почесала она бок борова, отчего тот хрюкнул, получив добавочное к пище удовольствие. — Ты вот в хлеву живешь, не разговариваешь, безмозглый вообще, хотя и не дурак, это правда. Ну и что? Другой в доме — а хуже, чем в хлеву. Разговаривает — а лучше бы хрюкал. И, главное, пользы никакой, наоборот, даже вред… До тебя тут Жиган жил, черный был, большой, одного сала бочку насолили огромную… А я с мужем жила бывшим, с Валеркой, собачились каждый вечер. Пособачимся — я к Жигану, плачу, как дура, все ему рассказываю. А он смотрит, как ты тоже иногда, и будто все понимает. Это до чего доехать, Тиша, ты подумай! От живого человека, от мужа — к свинье общаться уходила! То есть человек хуже свиньи оказался. Его бы, Валерку, прирезать, все бы только вздохнули с облегчением. Нет, нельзя — тюрьма будет. А тебя, такого хорошего, зарежем вот — и никакой тюрьмы. Как ты это оцениваешь, Тиша?

Тиша был увлечен едой и никак не оценил. Вернее, казалось, что оценил положительно. Не боится смерти тот, кто не знает о ней.

Татьяна, сидя за столом, возилась с лампой. Налила туда для пробы керосина. Подкачала, попыталась поджечь. Никак. Встряхнула, осмотрела со всех сторон. Иголкой прочистила дырочку форсунки. Еще раз подкачала. Поднесла спичку.

Пламя полыхнуло чуть не на метр именно в тот момент, когда Георгий открыл дверь.

Он отшатнулся от огня, поднял руку.

И осел у косяка.

Татьяна закричала:

— Георгий! Гоша! Я не нарочно!

Когда Георгий открыл глаза, он увидел, что сидит у порога на полу в каком-то доме. Перед ним склонились две женщины. Обе красивые, одна полная, ярко одетая, с сильным запахом духов, вторая попроще, потоньше, а глаза у обеих похожи — расширенные, испуганные, ждущие.

— Вы кто? — спросил Георгий.

Часть четвертая

Рената перепугалась:

— Что с тобой, Гошенька? Тебе в больницу надо! Пойдем, я отвезу!

— Не трогай человека! — довольно резко сказала Татьяна. — У него уже все в порядке. Да, Георгий?

— Какой Георгий? Что происходит?

Георгий тряхнул головой, потер ладонями глаза, встал, осмотрелся.

Рената, увидев, что с ним действительно все в порядке — по крайней мере, внешне, обрадовалась:

— Это оттого, что ты работаешь много. Да ночь почти не спал, — напомнила она ему, приятно улыбнувшись. И метнула, конечно, быстрый взгляд на Татьяну.

— Садись и поешь, — посоветовала Георгию Татьяна, проигнорировав этот взгляд. — А потом поспать хорошо бы.

— Здесь, что ли? — брезгливо огляделась Рената. — Он ко мне переехать собрался, между прочим. Какой ты встрепанный у меня! — Рената протянула руку к голове Георгия, но тот уклонился и сказал:

— Извините, я вас не знаю!

— Что?! Это у нас шутки такие?

— Какие шутки, не знаю я вас, сказал же!

— Вот мы как себя ведем! — закричала Рената. — Способ известный: сначала голову заморочил, залез в постель, вел себя безобразно, попользовался, а потом — ничего не знаю, ничего не помню! Дружок, со мной такие номера не пляшут! — Рената забыла о своей интеллигентности, которую так старательно в себе воспитывала, и перешла на привычный торговый лексикон. — Не хочешь по-хорошему, будет так, как я захочу, понял? Сейчас пойду на экспертизу к гинекологу, а потом со справкой — в милицию! И сядешь у меня за изнасилование!

— Очень красиво! — закричала и Татьяна. — Мужчину обманом затащила к себе, а теперь тюрьмой грозит! Ясно, он с такой шалашовкой только по решению суда будет жить! — она тоже перешла на знакомые и ей не хуже Ренаты торговые интонации. — Он со мной живет — нормально, как муж, поняла? А тебя просто пожалел один раз!