Любовная капитуляция - Сильвия Соммерфильд

Доновану стало ясно: с сегодняшнего дня парламент у Якова в кармане. После такого приговора его члены не могли отказать ему в любой его просьбе, а тот уже задумал грандиозные планы.

Донован всегда ценил безоглядную смелость Якова в сражении, но сейчас он впервые оценил его качества политика. Король проявил себя истинным кудесником в деле управления государством. Ох уж эта шотландская скрытность!

Яков вновь занял свое место в кресле. Прежде чем повернуться к собравшимся, он поймал взгляд Донована… и подмигнул ему.

Уайтлоу поднялся с новыми бумагами в руке. Он и Яков все рассчитали по секундам. Это казалось невероятным: он явно собирался перечислить все требования Якова с уверенностью, что парламент одобрит их. Уайтлоу начал с законопроектов об образовании: все сыновья в благородных семействах от восьми лет и старше обязаны изучать математику, языки, включая латынь, искусства и право. Учреждение университета в Абердине. Учреждение хирургического колледжа в Эдинбурге. Реформа законодательства, упразднение ряда налогов — и так далее, в том же духе.

Серые глаза Донована встретились с глазами короля: никогда он не видел монарха таким гордым. Пока парламент занимался формальностями, мысли Донована крутились вокруг Кэтрин и Энн. Изгнание брата лишало их средств к существованию и на три года отдавало их под опеку Донована. К тому времени, когда Эрик вернется, Кэтрин станет его женой, хороший муж найден будет для Энн, ну, и Эндрю Крейтон… с этим тоже все будет так, как и должно быть.

Сказать, что Донован был сейчас доволен, значило ничего не сказать — у него буквально выросли крылья.

Заседание парламента было прервано. Завтра он соберется уже без лордов, подвергнувшихся наказанию.

Яков задержал присутствующих еще на минуту, чтобы объявить о праздничном пиршестве нынешним вечером. Едва освободившись, Донован направился в свои покои, понимая, что Кэтрин сейчас изводится, ничего не зная о судьбе брата. Почему его радует то, что Эрик избежал смертного приговора, он сам себе не отдавал отчета; хватало других проблем.

Когда Донован открыл дверь, Кэтрин словно одеревенела в кресле, где дожидалась его. Глаза у нее были подозрительно красными, но лицо казалось спокойно-вопрошающим.

— Смертный приговор не состоялся, — объявил Донован и увидел, как румянец заиграл на ее лице. — Но он будет на три года сослан.

— Сослан? Куда?!

— Пока я не знаю.

— Бедный Эрик, — пробормотала Кэтрин и, повернувшись, отошла к окну.

Донован с минуту наблюдал за ней. Большинство женщин, оказавшись в таком незавидном положении, были бы озабочены исключительно собственным будущим. В самое ближайшее время она должна была остаться без средств — до возвращения брата… или до своей свадьбы. Доновану стало интересно: верит ли она в возможность бракосочетания с ним теперь, когда она осталась без пенни в кармане. Разумеется, у нее остаются ее земли, ее титул. Одно ее имя — это целое состояние. Донован много бы дал сейчас за возможность узнать о том, что ее занимало.

Кэтрин отвернулась от окна и спросила:

— Моя сестра Энн, что будет с ней?

— Насколько я представляю, то же самое, что и с тобой. Брак. Для нее подберут выгодную партию. Ну а пока я возвращаю тебя в твой дом. — Мысль эта осенила его, и он увидел, какой радостью загорелись ее глаза. — Разумеется, с ограничениями. Ты и твоя сестра получаете известную степень свободы. Но я и часть моих людей разделим ваш дом с вами. Вы нуждаетесь в покровительстве, и отныне всеми вашими делами буду заведовать лично я.

— Но для чего… для чего ты… вы хотите на мне жениться? Теперь я неимущая и не представляю для вас никакого меркантильного интереса. Как человек расчетливый, вы вполне могли бы просить короля о другом, более выгодном для вас браке.

— Опять ты недооцениваешь себя, любовь моя. Одно только имя Мак-Леодов позволит мне собрать многих и многих лордов под свои знамена. У тебя остаются земли и, — улыбнулся он, — целая куча прочих достоинств, хозяином которых мне просто не терпится стать.

— Но мне… — Она казалась обескураженной. — Я бы хотела попросить тебя об одном одолжении.

Это был сюрприз: Кэтрин, поклявшаяся, что никогда и ни о чем его не попросит, теперь что-то желала от него. Он почувствовал себя польщенным, но оставался начеку.

— Что ты хочешь?

— Энн.

— Что Энн?

— Она такая чувствительная и нежная… Было бы жестоко заставлять такую девушку, как Энн, выходить замуж за человека недостаточно чуткого, неспособного понять и оценить ее. Это ее сломает. Она этого не перенесет.

— Но ей так или иначе придется выйти замуж.

— Но пусть за ней останется право выбора. Чтобы это не оказался жестокий грубиян или невежа.

— Не могу обещать.

— А если я буду умолять тебя об этом? — спросила она.

Донован видел, с каким трудом ей даются эти покаянные слова.

— Мне больше было бы по душе, если бы ты молила за себя.

Кэтрин печально улыбнулась.

— Ты меня так часто уверял, что будущность моя определена, что я невольно смирилась. Я уже поступилась гордостью, преодолев свой девичий стыд, и больше не попадусь в ловушку. Нет, я не стану просить, а тем более молить за себя. Легче добиться сочувствия у короля, чем у тебя. Я знаю, что по его повелению мы будем обвенчаны, и не в силах этому помешать. И все же — позаботься лучше о себе, Донован Мак-Адам. Ты получишь мое тело, но душа останется моей, и только моей, и тебе никогда в нее не проникнуть.

— Ни о чем большем я и не просил, — ответил Донован, подошел к столу и, налив вина, сел в кресло. — Если ты дашь мне слово, я отпущу тебя на три дня домой.

Кэтрин ошеломленно взглянула на него, но ничего не сказала. Возможно, это одна из его ловушек?

— Сегодня вечером состоится праздничное пиршество. Ты оденешься в свое лучшее платье и явишься туда со мной: на празднестве Яков торжественно объявит о нашей помолвке. Мои люди отвезут тебя домой, как только ты соберешься.

Вновь он молча изучал ее, затем выпил стакан вина и поставил кубок на стол. Впервые за все время их «войны» Кэтрин пристально вгляделась в лицо своего тюремщика. Морщины усталости пересекли его лоб, и у него был вид чрезвычайно утомленного человека. Она вспомнила, что последние дни Донован почти не спал.

— Тебе нужно хорошенько отоспаться, иначе празднество и избыток эля добьют тебя.

Он усмехнулся.

— С чего это вдруг такой супружеский тон? Ты права, я устал, а твой острый язычок мешает мне обрести покой. Ступай, твои провожатые внизу.

Кэтрин пребывала в нерешительности. Еще недавно ей хотелось ударить его, причинить боль. Почему же сейчас она ощущала необъяснимую потребность подойти к Доновану, обнять, утешить, согреть его? Наверняка снова какая-то ловушка, и нужно быть начеку, чтобы не угодить в нее, думала Кэтрин, спускаясь.