Отсюда и в вечность - Джеймс Джонс

— Вот что я думаю о тебе, — еще раз повторил Пит.

Уорден молча смотрел на Пита испытующим взглядом. Стараясь сохранить на лице выражение собственного достоинства, Пит подошел к своему шкафчику, достал из него мыло и бритву, но, заметив насмешливый взгляд Уордена, сразу как-то обмяк и помрачнел. От него исходил какой-то специфический запах пожилого человека, который слишком много пьет.

«Неужели и ты, Милт, будешь стареть вот так же? — подумал Уорден. — Неужели ты закончишь тем, что будешь вспоминать о доброй старой армии, чтобы как-то оправдаться? Но лицо Пита уже не оправдаешь… беззубое, обвисшее и сморщенное, как у плачущей обезьяны, как яблоко, которое лежало забытым на полке в течение двадцати двух лет — ведь двадцать два года прослужил Пит в армии. Яблоко высохло, свежая ароматная влага вся испарилась из него, а оно, сморщенное, потемневшее, продолжает лежать — целое, неразвалившееся, но готовое рассыпаться и превратиться в пыль при малейшем прикосновении к нему».

О старом Пите в роте рассказывали интересную историю, которую он всегда с готовностью поддерживал. О нем говорили, что он родился в Миннесоте в богатой семье, но родители отказались от него. Во время последней войны он поступил на военную службу, подцепил триппер у сестры милосердия во Франции и остался там, чтобы бесплатно вылечиться, поскольку лечение этой болезни в то время обходилось очень дорого. Питу нравилась эта история — верный признак того, что она не соответствовала действительности. В то время было много людей, которые гордились тем, что были неудачниками, и возмущались просто ради возмущения; эти люди обязательно имели в запасе какую-нибудь любовную историю, этакую легенду о неудавшейся любви. Она звучала романтично, и это нравилось и им самим, и другим. «Частично эта история, конечно, правдива, — подумал Уорден. — Недаром старик мучается от артрита, и потом эти бесконечные уколы в зад, и слишком уж дряблая, морщинистая кожа на лице. У него осталось одно-единственное утешение — коллекционирование порнографических открыток».

— Куда ты собираешься? — спросил Уорден Пита, когда тот, раздевшись и надев японские сандалии на деревянной подошве, тяжело прошлепал в них но направлению к двери.

— В душ, если вы не возражаете, уважаемый старшина. А вы думали в кино? В гаком одеянии?

Уорден сел и энергично потер свое лицо, как бы пытаясь смахнуть с него все заботы и тревоги — о Карен, Старке, Прюитте, Пите и даже о самом себе.

— Жаль, жаль, — сказал он. — Я только что подумал пойти к Чою, выпить пива. Собирался и тебя пригласить.

— Я банкрот, — ответил Пит. — У меня нет ни цента.

— Я приглашаю, я и плачу, — сказал Уорден.

— Нет, спасибо. Ты думаешь, что вместе с пивом можешь купить и меня? Пришел сюда, полдня разыгрывал меня, а теперь хочешь поставить пару кружек пива и думаешь, что все в порядке? Нет уж, спасибо. Я бы не стал пить твое пиво даже в том случае, если бы его больше нигде не было.

Уорден хлопнул Пита но плечу и ухмыльнулся:

— Ты не стал бы пить мое пиво, если бы оно было единственным в мире? Не дотронулся бы до него?

Пит изо всех сил пытался скрыть острое желание выпить пива.

— Да, — сказал он, — даже если бы оно было единственным в мире. Но я надеюсь, что до этого никогда не дойдет.

Не обращая внимания на суровое лицо Пита, Уорден дружелюбно улыбнулся, в его глазах появились теплые искорки.

— Давай-ка, дружище, пойдем к Чою и напьемся до чертиков, — предложил он.

Пит не удержался от ответной улыбки, но полностью еще не сдался:

— Если я и соглашусь пойти, то только за твой счет.

— Конечно за мой, — успокоил его Уорден. — Все за мой счет. Весь этот чертовский мир лежит на моих плечах… Иди мойся, я подожду тебя. Через пару дней мы узнаем, каков этот Старк.

Но им не пришлось ждать так долго. Солдат Старк со своим вещевым мешком и другими пожитками прибыл на следующий день.

Это был один из тех ясных дней, которые предвещают конец дождливого сезона. Дождь шел все утро, но к полудню небо неожиданно прояснилось и в промытом воздухе запахло свежестью. Все вокруг выглядело чистым, как хрусталь, все благоухало, стало сразу как-то веселее, пришло праздничное на-, строение, которое всегда появляется, когда пасмурная погода сменяется солнечной. Работать в такой день было бы кощунством, но Уорден не мог удержаться от того, чтобы не быть на месте, когда в роту прибывает новый солдат.

Когда на казарменном дворе появилось медленно ползущее такси с Хнккемского аэродрома и Уорден увидел, что водитель то и дело выглядывает из окошка в поисках нужного барака, он сразу догадался, что едет Старк. Глубоко вздохнув по поводу беспомощности человека в руках судьбы, Уорден дождался, пока машина остановилась у входа в помещение роты, проследил, как из нее вышел солдат, как он вытащил свои вещички и поставил их на все еще мокрую от дождя траву. Только после этого Уорден вышел во двор, чтобы встретить своего врага…

— Хоть он и бывший солдат-пехотинец, — произнес вновь прибывший, провожая взглядом удаляющееся такси, — но содрал с меня много.

— У него, наверное, жена и полдюжины случайных ребятишек, которых надо кормить, — предположил Уорден.

— А я то при чем здесь? — возмутился Старк. — Мне должны оплатить все расходы, связанные с переводом.

— Такие расходы оплачиваются, — съязвил Уорден, — во всех случаях, кроме переводов по собственному желанию.

— Все равно мне должны оплатить все расходы, — упрямо повторил Старк. От него не ускользнул насмешливый тон Уордена.

— Оплатят. Но только после того, как создадут большую армию и мы вступим в войну.

— А когда мы вступим в войну, то переводов по собственному желанию не будет, — возразил Старк. — Офицерам такие расходы оплачивают, — продолжал Старк прежним уверенным тоном. — Всякий старается обмануть солдата. Даже бывший солдат. — Он вытащил из нагрудного кармана форменной рубашки кисет и достал из него бумагу для самокрутки. — Куда мне отнести свои вещи?

— В комнату поваров, — ответил Уорден.

— Мне явиться к командиру сейчас или потом?

— Дайнэмайта сейчас нет, — ответил Уорден, улыбаясь. — Он, возможно, вернется сегодня, а может быть, и не вернется. Он. конечно, хотел тебя видеть.

Старк раскрыл кисет, зажал зубами шнурок от него и начал медленно скручивать сигарету. Бросив испытующий взгляд на лицо Уордена, спросил:

— Разве он не знал, что я прибываю?

— Конечно знал, — снова улыбаясь, ответил Уорден. Он поднял самый большой вещевой мешок Старка и маленький парусиновый рюкзак. — Но он занят сейчас важным делом в клубе.

— Как видно, он не очень-то изменился, — заметил Старк.

Подхватив два других рюкзака и несколько согнувшись под их тяжестью, он последовал за Уорденом. Пройдя через веранду, затем через плохо освещенную и поэтому выглядевшую мрачной столовую, Уорден привел ого в крохотную комнатку поваров, находившуюся рядом с комнатой отдыха.

— Можешь располагаться здесь, — предложил Уорден. — Если командир появится, я позову тебя.

Старк с шумом сбросил рюкзаки на пол, выпрямился и с любопытством осмотрел маленькую комнатку, в которой ему предстояло жить вместе с другими поварами.

— Хорошо, — сказал он. — В Камехамехе мне пришлось занять деньги у двадцатипроцентников, чтобы перевестись сюда. — Сунув под пояс штанов большой палец правой руки, он привычным движением подтянул их кверху. — Когда я уезжал оттуда, там лил такой дождь, как будто наверху скалы стояла огромная корова и непрестанно мочилась.

— И здесь завтра будет дождь, — сказал Уорден, направляясь к двери.

— Койки здесь нужно было бы поставить в два яруса, начальник, — предложил Старк. — В комнате было бы свободнее.

— Старший в этой комнате Прим, — ответил Уорден, ухватившись за ручку двери. — Я никогда не вмешиваюсь в его дела.

— О, старина Прим! — воскликнул Старк. — Я не видел его с тех пор, как мы были в Блиссе. Как он поживает?

— Отлично, — ответил Уорден. — Он хороший парень. Поэтому-то я и не вмешиваюсь в его дела.

— Он тоже, видно, не изменился, — сказал Старк, расстегивая ремни рюкзака и доставая из него что-то. — Вот мои документы, сержант.

Вернувшись в ротную канцелярию, Уорден внимательно просмотрел документы. Мэйлоуну Старку было двадцать четыре года. Он отслужил два срока и теперь служил третий; никогда не сидел за решеткой. Больше никаких данных не было. «Не густо», — подумал Уорден.

Он откинулся на спинку стула, положил ноги на стол и самодовольно расправил широкие плечи и сильные руки. «Странно, — подумал он, — возраста людей в армии почему-то совсем не видно. Где-нибудь в своем родном городе Старк, которому двадцать четыре года, относился бы к совершенно другому поколению, чем он, Уорден, которому уже тридцать четыре года. Здесь же и Старк, и сам Уорден воспринимаются как сверстники Никколо Лева, которому уже сорок, или Прюитта, которому только что исполнился двадцать один год. В армии все казались похожими друг на друга, и не только внешне, но и внутренне. Все были как-то жутко одинаковыми. Людей различали лишь по едва уловимым чертам лица да по оттенкам голоса. Впрочем, ни Старка, ни Уордена, конечно, нельзя было считать сверстниками таких, еще совсем неопытных юнцов, как, например, Маггио, или Маззиоли, или Сэл Кларк. И уж, конечно, ни Старка, ни Уордена нельзя было рассматривать как сверстников Уилсона, Гендерсона, или Тарпа Торнхилла, или О’Хейера. И все же до чего здесь все одинаковы, до чего неуловимо различие! Однообразие чувствуется везде и во всем. Даже если взять таких людей, как Чоут или Пит Карелсен, когда он напивается».