В «игру» вступает дублер - Идиллия Дедусенко

Зигфрид даже остановился, пронзённый этой мыслью. Проверить её не так уж и трудно. Может, всё-таки пойти на сближение с фрау Антониной, принять её предложение «посидеть за чашечкой кофе»?

В отсутствие фон Клейста обер-лейтенант Фишер не считал нужным церемониться с фрау Антониной. Вместо того, чтобы появиться у неё во флигеле, он вызвал её к себе, в кабинет гестапо. Она вошла, благоухая дорогими духами и поигрывая чернобуркой, охватывающей шею и плечи, но Фишер сразу сбил с неё эту напускную весёлость, сказав жёстко и безапелляционно:

— Я не думал, фрау Антонина, что в вашей красивой головке находятся куриные мозги.

— Фи! Как грубо! — попыталась удержать прежний престиж Иванько.

— Зато метко! — сказал Фишер. — То, что вы в отсутствие генералов забавляетесь с их помощниками и не гнушаетесь даже шофёром — дело ваше. Но вы за столько времени ничего толком не узнали о господине Ларском и фрёйлейн Вагнер, и это уже моё дело!

В голосе Фишера звучала угроза. Антонина не на шутку струхнула. Хоть у неё и куриные мозги, как он изволил выразиться, она прекрасно понимала, что ни фон Клейст, ни Кестринг, ни Шойс теперь ей не защита. До неё ли им! Даже унтер-офицер Динн вряд ли возьмёт её с собой, уезжая на запад. Да и что он сможет ей дать? Не зная, как устроить свою дальнейшую судьбу, Антонина могла рассчитывать сейчас только на Фишера, да и то в качестве его помощницы в таких щекотливых делах, как это. И Антонина, смиренно опустив очи, проговорила с некоторой долей обиды:

— Я старалась. Как вы и советовали, художника два раза уже зазывала к себе. А он ссылается на то, что некогда. Анну навещаю часто, но ничего подозрительного не заметила. С тех пор, как Ларский перестал к ней заходить, она совсем стала тихая, неразговорчивая.

— А вы поинтересовались, почему он не ходит?

— Болен как будто.

— Вот именно: как будто! На улице, хоть изредка, появляется и часто ужинает с господином Шкловским в ресторанах!

— Но я же не знала.

— А я вам для того предоставил неограниченную свободу, чтобы вы всё знали!

Фишер перестал кричать, пристально посмотрел на Антонину и распорядился:

— Сегодня же отправляйтесь вечером в театр. Хоть идите за кулисы, но под любым предлогом приведите Ларского к себе. Я приду к вам перед вашим выходом в театр и останусь там ждать вас.

— А как же…

— Я позабочусь о том, чтобы патруль его не задержал.

Антонина поняла, что возражать бессмысленно. Она привела свои мозги в полную готовность, но, как ни прикидывала, никак не могла понять, зачем Фишеру Ларский в её доме. Но этот Ларский строит из себя недотрогу. Прямо поразительная верность какой-то смазливой девчонке, у которой, в сущности, ни кожи, ни рожи. Да и её, кажется, бросил, уже сколько времени не ходит. Видать, обзавёлся свеженькой бабёнкой, а эта дурёха Анна вся извелась от грусти.

Антонина даже передёрнула плечами при упоминании о том, с какой твёрдостью Ларский отклонял её предложения провести вместе вечер: самолюбие красотки бурно протестовало против такого пренебрежения. Если бы не Фишер, давно бы послала его к чёрту. Но вот опять придётся разыскивать.

И вдруг Антонина увидела его. Сергей медленно шёл по бульвару, мечтательно глядя перед собой. Вот так удача! И искать не надо.

— Господин Ларский! Господин Ларский! — закричала Антонина и замахала рукой.

Он повернул к ней голову и (неужели правда?) очень приветливо улыбнулся:

— Фрау Антонина, вы само очарование.

Антонина, сбитая с толку, на мгновение остановилась, она не верила своим глазам и ушам: Ларский явно восхищался ею и ждал её на бульваре.

— Какая погода, какой снег! — быстро заговорила Антонина, всё ещё боясь, что он уйдёт.

— Снег действительно великолепен, — сказал Ларский, подавая ей руку. — Разрешите?

Сергей подхватил её под локоток.

— Разумеется, — расплылась в улыбке и удовольствии Антонина.

Они шли по бульвару у всех на виду, премило разговаривая, будто влюблённые, и иные прохожие невольно оборачивались на них. Шкловский предстал перед ними, по своему обыкновению, очень неожиданно.

— О-о-о, господин Ларский, с новой удачей вас! — пошутил он.

— Благодарю, господин Шкловский. Как вы находите фрау Антонину? Не правда ли, она сегодня невероятно красива?

— О, да, и не только сегодня, — учтиво поклонился Шкловский. — Надеюсь, фрау Антонина завоевала вас не на всю оставшуюся жизнь? Неплохо бы сегодня поужинать после спектакля в мужском кругу. Пардон, фрау Антонина, я вас не зову, ибо там не предполагается ни одной женщины.

— О, нет! — горячо запротестовала Антонина. — Сегодня я господина Ларского не отпущу, он уже пообещал поужинать со мной!

— Да, да, господин Шкловский, — подтвердил Зигфрид. — Я уже дал слово. И мне очень трудно отказаться от блюда из индейки, которое обещала фрау Антонина.

— Да вы ещё и гурман, — шутливо погрозил ему пальцем Шкловский.

Они ещё поболтали несколько минут, стоя на бульваре, и расстались с Антониной в самом лучшем расположении духа, условившись встретиться вечером в театре. Когда она отошла, Шкловский заметил вкрадчивым голосом:

— Так вот отчего вы перестали брать уроки у фрёйлейн Анны.

Ларский только развёл руками.

— Вы во всём так непостоянны? — осведомился Шкловский, который теперь уже совершенно не скрывал своего недоумения относительно Антонины.

— Нет, моё непостоянство распространяется только на женщин.

Они расстались с видимым дружелюбием.

Вагнер протапливал печи на вилле дважды в сутки: рано утром и к вечеру, поэтому в середине дня подолгу сидел дома. Когда Зигфрид ушёл, он ещё посидел некоторое время нахохлившимся вороном и стал собираться. «Не мог уйти раньше», — с досадой подумала Анна. Она любила отца, как и он её, но сегодня он, словно нарочно, не захотел оставить её наедине с Зигфридом. Стал рассказывать о генералах, об Антонине. Анна поняла, что это специально для Зигфрида. Что отец знает? О чём догадывается? У них никогда не было разговора на эту тему.

Анна чувствовала, что сегодня Зигфрид пришёл именно к ней. Не по делу, не с шифровкой, а именно к ней. Он задерживал на её лице свой ласковый взгляд, говорил с такой интонацией, будто хотел показать, как винит себя за то, что так долго не приходил. Когда Зигфрид ушёл, Анна стала с радостью припоминать все детали их короткой встречи, его слова, его жесты. Всё говорило о том, что она любима. Наконец-то пришло её счастье!

В приподнятом настроении Анна принялась наводить в доме порядок. Давно уже она не вытирала стёкла с таким удовольствием, не тёрла так энергично полы. А если стол отодвинуть к окну, то комната будет казаться просторнее. Скоро Новый год, прекрасный весёлый праздник. Осталось всего пять дней. Конечно, его не придётся отмечать так, как до войны, но Зигфрид придёт обязательно, и она постарается, чтобы в доме было уютно, хорошо.

В дверь торопливо застучали. Анна глянула в окно. Кажется, видна фуфайка отца, недавно ушедшего топить печи на вилле. Лица его в сумерках она уже не видела, но, судя по одежде, это он. Что, ключ забыл?

Анна открыла и действительно увидела отца. Он дышал шумно, с присвистом, лицо его покрылось серым налётом. Анна испуганно спросила:

— Папа, что случилось?

— Сейчас, дочка, сейчас… Дай передохнуть. Фу-у-у… Бежал…

— Бе-е-жа-ал?

Анна ничего не понимала. Отец давно уже еле ходил на своих больных ногах, с трудом дышал из-за постоянно простуженных лёгких и слабого сердца, а тут — бежал?

— Его надо предупредить! — еле выговорил Вагнер. — Там засада!

Анна сразу поняла, что речь идёт о Зигфриде. Ей показалось, будто комната несколько раз повернулась вокруг неё, и стол, который она только что собиралась передвинуть, отъехал к противоположной стороне. Нет, это она чуть не упала. Хорошо, что подвернулся стул, за который можно ухватиться обеими руками.

— Погоди, папа, погоди, — тихо сказала Анна и села на подвернувшийся стул.

Вагнер еле отдышался, и Анна, наконец, почувствовала, что в состоянии понять, о чём говорит отец.

— Ну, папа… Только, пожалуйста, всё… всё, что знаешь.

— Скрываешься от отца, — обиженно заявил почти окончательно отдышавшийся Вагнер. — Я же не слепой. Не знаю и знать не хочу, зачем к тебе ходит артист…

— Художник, папа…

— Это неважно! Не знаю, зачем, но только не зря ты ему бумажки припасаешь. Ну, да ладно… В общем, прихожу я на виллу, затапливаю все печи — и уходить. Теперь они долго горят, так их солдат ночью тушит. Да-а, а вспомнил, что Антонина просила у неё во флигеле печку посмотреть, дескать, стала гореть плохо. Прохожу под её окном и вижу, как в дверь Фишер заходит. Это который из гестапо, он к ней иной раз заглядывает. Я думал, по мужской линии — ей же всё равно кто. Ну, я и остановился, не знаю, что делать дальше. А у неё форточка открыта — печка же дымит. И слышу я их разговор. Он ей: «Где мне можно вас подождать, но так, чтобы никто не видел?» Она ему: «Ждите в соседней комнате, мы туда не пойдём». Он: «Не жалейте коньяка, напоите Ларского как следует, а потом будете задавать ему вопросы, которые я вам дал. Да подучите их ещё». Она: «Хорошо». Он: «Обласкайте его, прикиньтесь обиженной немецким командованием, скажите, что вас почти все бросили». Она ему: «Это так и есть». Он: «Ещё не всё потеряно. Вы можете ещё нам послужить, если сегодня справитесь с заданием. Он должен в вас поверить. Дайте ему понять, что он может использовать в своих целях вашу близость к немецкому командованию. Скажите, что фон Клейст звонил, обещал скоро вернуться и устроить новогодний банкет, а вы берётесь устроить ему приглашение. Должны же мы, наконец, разгадать, что такое господин Ларский. Если он не тот, за кого себя выдаёт, то непременно ухватится за возможность проникнуть на виллу в новогоднюю ночь и втереться в доверие высших офицеров». Я, как услышал это, прямо сюда, а надо бы старому дураку в театр.