Убить генерала - Михаил Нестеров

Полковник отложил газету и акцентировал:

— Вот хорошее название для нашего дела: «Мертвый сезон».

Газета упала на пол. Вадим Соловьев поднял ее и глянул на шефа. Полковник сказал много, но не дошел до главного. Вот сейчас он приступит к настоящей обработке, покажет этому снайперу, кто в доме хозяин.

— Я не первый год в сыске, такие дела распутывал, которые тебе и представить трудно. Давай я разберу по косточкам, почему ты так быстро сдал своего напарника, — сделал ударение Терехин. — Причина прет из твоего ареста, Андрей. Вот как ты рассуждал, причем с нашей подачи: скрывать второго снайпера бесполезно, потому что его все равно вычислят. Его убьют, если он окажет сопротивление. И таким образом ты прекращаешь его мучения — а это непрерывные скитания, мысли о постоянном преследовании, охоте и так далее. Ты много сказал, но не сказал главного: у твоего напарника вообще не было шансов. Ты бы все равно сдал его, речь идет только о сроках.

Проскурин сидел неподвижно. Этот полковник угадал. Виктор для капитана был оружием для единственного выстрела, живой винтовкой, которую он был обязан оставить на месте. И Виктор делал все, чтобы понять это. Но ему не хватило времени. А цепочка была простой: он сообразил, что его привлекли к работе не из-за специфичного выстрела, который так неоправданно усложнял капитан. Одного также оставить не мог, потому что собственная месть напрочь заглушала другую — напарника. А вдруг он откажется в последний момент?

— Ты тщательно прорабатывал варианты отхода, — продолжал Терехин, — но больше для Крапивина. Если бы ты отнесся к этому вопросу небрежно, то второй снайпер догадался бы о подставе. Что — не так? Вы уходили вдвоем, как положено, и Виктор спас тебя на первом рубеже, стреножив охранника. Но он не смог сделать этого на втором. Он бы ничего не понял, если бы увидел тебя, Андрей, своего напарника. Который не пытается бежать, когда путь ему преграждает милицейская машина с двумя — всего с двумя ментами, вооруженными табельными пукалками. Знакомые команды, и ты снова на коленях, с поднятыми руками. Так можно считать до бесконечности, Андрей.

«Мы бросим ее?» — спросил Витька про свою винтовку и нисколько не думая о ее копии в руках Проскурина.

«Да, бросим». В то время инструктор говорил и про живое оружие тоже.

И в этом вопросе полковник Терехин разобрался не напрягаясь. И продолжал разбираться, словно вскрыл черепную коробку своего подопечного. Он опытный опер, почти равнодушно думал Проскурин, этого у него не отнять. Только он еще не знает, что идеология — это лишь специи к личным мотивам Близнеца. Он сварился еще год назад, а приправили его только сегодня, и он стал полностью готов к употреблению.

— В «кривых» беседах с Хворостенко ты не мог затронуть темы: сдаст он вас или сделает «широкий жест». Хворостенко мог поступить по-разному — пока мы не знаем мотивы провокации и кто стоит за ней. Но при любом раскладе оптимальный вариант, который напрашивается сам собой, — сдать вас, чтобы оперировать в информационном бою конкретными именами, а не привидениями. Двумя именами, что важно, двумя людьми, фактически двумя поколениями. Тут много противоречий, не спорю, но их можно поворачивать как дышло. И сам ты повернул его, может быть, не в свою пользу. Я вижу — ты устал и хочешь отдохнуть. Ты махнул рукой: где угодно, в любом месте. Ты посчитался с человеком, которого считал своим врагом, но от этого легче не стало.

Терехин закурил. Предложил Проскурину, но тот отказался, покачав головой. Николай продолжил «разбор полетов».

— Ты можешь все отрицать и что-то утаивать, но ты строго следуешь разработанному сценарию и хмыкаешь: вот если бы следаки изменили тактику допроса, отошли от стандартной формы, то раскрутили бы меня в две секунды. Тебе дали фото — и ты показал на заказчика. У тебя спросили имя снайпера, и ты назвал его. Но ты не мог назвать его до того, как установят личность Хворостенко. До той минуты ты не был уверен, тот ли он человек, за которого себя выдает. Наверное, для тебя это было важно. Но это мой сценарий, моя тактика, мои правила игры. Их может поменять только один человек — я сам. Вот ты сидишь и молчишь, а я знаю, о чем ты хочешь спросить: почему до сих пор тебе не задали повторный вопрос: где проходила вербовка второго снайпера? А я отвечу тебе, Андрей: просто еще не настало время. А ты думал, что я обрадовался тому, что «выведал» у тебя имя Виктора Крапивина, и забыл? Да ни фига!.. Теперь ты знаешь правила и можешь заткнуться. Мне в общем-то твои показания больше не нужны.

Прихватив со стола материалы дела, полковник отправился к шефу.

Глава 12

Плата за откровенность

Близнец шел по улице и не замечал ничего вокруг. Кого-то толкнул плечом, нарвавшись на грубость: «Вынь глаза из жопы!» Остановился у киоска и долго и бесцельно разглядывал товары на витрине. Кто-то окликнул его: «Вы берете?», оттеснили от окошка... Он машинально перешел к книжному развалу, соседствующему с ларьком. Почти сразу встретился с прищуренным взглядом человека, которого он убил...

Генерал Дронов смотрел на него с глянцевой обложки своей книги «Безымянная высота». Имя автора было выведено красным, название произведения — серым. За спиной генерала — голубые горы, белое, обесцвеченное чеченское небо. Близнец машинально потянулся к книге, но тут же отдернул руку, словно расслышал громовые раскаты взрывов и тихие голоса:

«Что со мной, Витя?»

«Все будет нормально, Серега. Ногу осколками посекло».

— Берите, берите, тираж маленький, — услышал Близнец голос продавщицы.

— Сколько она стоит?

— Сто восемьдесят рублей.

— Дешево, — обронил снайпер.

До дома было далеко, но Виктор шел в обратном направлении. Подсознательно. Теперь ему домой нельзя. Но где найти место, чтобы прийти в себя после тяжелейшего удара? Где найти человека, который помог бы ему разобраться с мыслями? Сам он понимал, что в одиночку с этой трудной работой ему не справиться.

Неожиданно пришел к выводу, что ему нужен «взрослый» человек, а ровесник, пусть он даже самый умный, ничем ему не поможет. Наверное, он так же подсознательно искал помощи, словно дал объявление: «Сниму квартиру с умным хозяином старше тридцати».

Он остановился у перекрестка и ждал зеленого света. Мимо проносились машины, обдавая гарью, травя выхлопными газами, глуша ревом двигателей. В этом железном скопище глаза невольно выхватили стройный силуэт «БМВ-кабриолета». Он походил на призрак. Не был разгорячен и двигался по левому крайнему ряду совершенно бесшумно.

С ветерком...

«Ты попал в безвыходное положение. Тебе нужна помощь... Ты не должен использовать этого человека. Ты обратился к нему, значит, он твоя последняя инстанция и надежда. Если он встанет на твою сторону, в этом твоей заслуги не будет».

Близнец перешел дорогу и остановил парня с сотовым телефоном на поясном ремне. На вопрос, можно ли позвонить, обладатель мобильника с сарказмом ответил: «Сейчас». Другой расплатился за оригинальное предложение более чем обещающе: «Ну конечно, о чем речь!» И только девушка лет семнадцати откликнулась на его просьбу.

«Будешь звонить на рабочий, назови меня по имени-отчеству, иначе секретарша трубку положит... 555-01-23. Кучу бабок за него выложила».

Легкий номер, Виктор сразу его запомнил. И сейчас нажимал на кнопки, словно звонил по нему тысячу раз. Но реально — всего дважды. Нажимал на рычаг, едва телефонный диск заканчивал свой бег...

— Марию Александровну, пожалуйста, — попросил он, поспешив добавить: — Передайте, что звонит Виктор Крапивин. Мария Александровна была у меня на дне рождения — напомните ей. — Он жестом показал хозяйке телефона, что звонок очень важный, шепнул: — Очень нужно.

Мария еще не остыла от показа коллекции одежды, который прошел в ГУМе на ура. С одной стороны, она осталась довольна ярким мероприятием и даже не пыталась найти середины, отбрасывая что-то хорошее и что-то плохое. Она соглашалась с Оскаром Уайльдом, цитаты которого выписывала для своей книжки: «Когда ни приедешь (в Академию), встречаешь там столько людей, что не видишь картин, или столько картин, что не удается людей посмотреть. Первое очень неприятно, второе еще хуже». Похоже, с тех времен ничего не изменилось и вряд ли изменится.

Мария осталась недовольна кастингом моделей: подлинной красоты в долговязых девицах и мускулистых Адонисах она не увидела. Ей был нужен раскрепощенный образ, даже чуточку злой, однако лица моделей портил какой-никакой интеллект, нарушавший гармонию между моделью и тем, что на ней было надето. И она еще раз пришла к выводу, а точнее, согласилась с Уайльдом: «Подлинная красота исчезает там, где появляется одухотворенность». По-русски говоря, модель должна быть умственно ограниченной; высшее образование должно быть куплено. Поскольку у человека мыслящего «вытягивается нос, увеличивается лоб, или что-то другое портит его лицо».