Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Философы», так теперь бункер называл новых хозяев здания, урча и фыркая, удалились в корпус. А перед девушкой стояла почти невыполнимая задача проскочить парковку и второй этаж подвала…
* * *Марина закричала и пришла в себя, хватая ртом воздух.
– Очнулась, очнулась! – зашумели рядом.
Голова болела невыносимо. От громких звуков виски будто сдавило раскаленным обручем.
«Где я? Опять… на допросе?» – с ужасом подумала женщина.
– Пить… – Губы пересохли, распухли, и вместо внятных звуков выходило только жуткое хрипение.
– Тише, тише, тебе так сразу нельзя, потерпи! – раздался успокаивающий голос рядом.
Марина попыталась сесть. Закашлялась, чувствуя во рту привкус крови. Чьи-то руки поддержали Алексееву под спину, не давая упасть.
К губам прикоснулся холодный металлический край кружки. Женщина жадно пила, чувствуя, как прохладные капли стекают на грудь.
– Еще… – попросила Марина, когда кружка опустела.
– Нет, пока хватит, нельзя так сразу, – ответил тот же голос.
Алексеева попыталась открыть глаза. Ресницы слиплись, и сделать это оказалось очень трудно. Наконец, женщина смогла осмотреться. И вскрикнула от радости. Бункер. Ее родной, любимый бункер, желанный, как никогда.
В медпункте, где, как оказалось, она находилась, было несколько человек. На соседней койке полусидел, опираясь на подушки, Митя. Ее плечи здоровой рукой поддерживал Ваня. У стены стоял Андрей и незнакомый мужчина.
Рыжая спутанная борода, выбритая налысо голова с полосой длинных волос посередине на манер казацкого чуба, застиранная камуфляжная футболка, улыбка… очень знакомая… и очень родная. Марина смотрела не отрываясь и понимала, что сейчас закричит.
Перед ней собственной персоной стоял человек, которого она так ждала, столько раз видела во сне, человек, которого женщина безвременно похоронила. Женя, ее любимый мужчина из Крыма.
– Нет, этого не может быть… – прошептала Марина. И сорвалась на крик: – Тебя нет, ты умер, умер, тебя не может быть здесь!
Голос не слушался. Она захрипела, закрыла лицо руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Ее трясло. Ваня обнял ее за плечи, прижал к себе.
– Тише, тише, ты чего? Это же Хохол, он вместе с Митей тебя спасал! – успокаивал женщину товарищ.
– Нет, нет, он умер, давно умер, когда была Катастрофа, его не может быть здесь! Не может! Это бред, бред, мне страшно! – всхлипывала Алексеева, пряча лицо на груди Волкова.
– Ну чего ты, смотри, он живой, обычный человек, не бойся! – увещевал Ваня.
Марина еще раз взглянула в сторону двери.
– Нет! – крикнула она, вновь пряча лицо в руках.
– Да я это, я же! – подал голос Хохол. Чуть шепелявое «ж», визитная карточка мужчины. Достаточно высокий голос.
Женщина зашлась в рыданиях, хватая ртом воздух.
– Уходи, уходи, уходи! Ты мертвец, тебя нет! – шептала она, сжавшись в комочек на узкой кушетке.
– Выйди, пожалуйста. У нее сильный стресс, Марина очень много пережила, ты сам говорил, сильное сотрясение. Я тебя позову, когда она придет в себя. – Паценков выставил Женю за дверь.
– Мариша, он ушел, все хорошо! – ласково сказал начальник бункера, присаживаясь на корточки рядом с девушкой.
Алексеева осторожно взглянула в сторону двери.
– Вы мне тоже мерещитесь… Я по-прежнему на допросе, да? Уходите, не мучайте меня, я все равно уже умираю, – прошептала она, падая на подушку.
– Ваня, шприц с лоразепамом, – потребовал Андрей.
Легкий укол в предплечье – и Марина вновь погрузилась в спасительный сон.
* * *– Марина, проснитесь, пожалуйста, проснитесь, – умолял знакомый голос.
Алексеева с трудом открыла глаза. Почувствовала себя чуть лучше, по крайней мере, смогла самостоятельно приподняться на локте.
– Митя? – шепотом спросила она. В медпункте было темно, на столе медика горел ночник, основное освещение было погашено. – Ты чего?
«Митя?! Нет, этого не может быть! Значит, это был не сон! Нет, ему нельзя быть здесь, ему нужно уходить!» – вихрем пронеслась в голове вереница мыслей. Голова немилосердно болела, Алексееву мутило. Нужно было немедленно встать, принять решение, что-то сделать, но давящая слабость заставила женщину со стоном упасть на подушку.
Паренек опустил глаза.
– Мне страшно, – прошептал он.
– Что случилось?
– Тут… Никого нет. Свет везде погашен, все думают, что я сплю. А я тут… бодрствую. А выйти боюсь. Очень есть хочется… Вы простите, что разбудил. – Анохин комкал в руках простынь.
– Ничего, ничего. Сколько я в отключке? – Марина радовалась, что к ней, наконец, вернулась способность связно разговаривать, но сил хватило на пару фраз.
– Дня четыре. Я тоже не выходил, мне ваш друг еду сюда приносил.
– Где медик? – с усилием выговорила женщина, закрывая глаза.
– Девушка приходила, сказала, она за медика. Я слышал, случайно, что старая женщина-врач умерла, пока вас не было, – испуганно ответил Митя.
Марина застонала. Столько смертей сразу. Ну да, медик бункера оказалась местным долгожителем. Ей должно было исполниться семьдесят шесть. Пора…
– Дверь… Позови дежурного… Рядом… – прошептала Марина.
Через десять минут медпункт снова был полон народу. Несмотря на то, что команда «отбой» прозвучала полтора часа назад, старшие не спали. В помещении включили верхний свет.
Илья, Костя и Ваня стояли рядом. У двери замерла Ирина, преподаватель философии.
– Очень хорошо, что ты пришла в себя, – улыбнулся Андрей Савельевич. – Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, – осторожно отозвалась Марина. – Что произошло, пока я спала?
– Ты точно хочешь знать, что произошло, пока тебя не было в бункере? Что случилось, когда тебя спасали… – устало спросил Паценков. Женщина кивнула. – Во время спасательной операции погибли Володя и Миша…
На Алексееву нахлынули воспоминания. Вот закрытая квартира на Спортивной. Крылатая тварь, которая гналась за ними по лестнице, страшное шлепанье и урчание монстров из Москвы-реки. Лицо Миши в свете фонаря, звуки выстрелов разрезают тишину. Страшный крик Володи, которого заживо разорвали мутанты. Предсмертный вопль Миши, автоматная очередь. Каменные ступени метромоста. А потом темнота и забытье. И знакомая фигура в камуфляжной футболке.
– Мишенька… Бедный, бедный Мишенька… – горестно вздохнула Марина, обхватив голову руками.
Дверь медпункта открылась, в тесное помещение влетела Ксюша.
– Это ты, это все ты виновата! Ты его погубила! – закричала она, бросаясь к женщине. Костя едва успел ее перехватить.
Ксения дернулась и обмякла в сильных руках мужчины. По ее лицу градом катились слезы.
– Ты, это ты во всем виновата! – повторяла она.
– Прости меня… – пробормотала Алексеева, не поднимая головы. – Моя вина. Я сама себе никогда не прощу его смерти…
– Нет, ты не виновата. Во всем виноват я, – раздался в наступившей тишине тихий голос Андрея. – Я отдал преступный приказ отправить Марину на поверхность одну, без сопровождения. Погорячился, испугался, и теперь из-за меня погибли люди.
– Хватит разбора полетов! – гаркнул Костя. – Смерть не такое уж редкое явление! Ксения, я сочувствую тебе, мне очень жаль, но Миша мог погибнуть в любой другой экспедиции. Я запрещаю тебе трогать Марину. Она больна, очень много вынесла, и нашим долгом было прийти ей на помощь.
Рыдающую Ксюшу выставили за дверь.
– Ну что же, подведем итоги, – взявший себя в руки Паценков присел на стул медика. – Никита, Володя и Леша отправились к Москве-реке и волей случая встретились с разведчиками Фрунзенской. Лешу сожрали «философы», когда он возвращался один. Вова вернулся и настоятельно просил установить контакты с метро. Потом заявился отряд их разведчиков вместе с Никитой. Они несколько часов скреблись в бункер, чтобы установить мирное общение, и когда к ним вышла Марина в роли парламентера, ее похитили и пытали на Фрунзенской. Затем сочли мертвой и выкинули за ворота вместе с двумя преступниками местного разлива. Митю объявили предателем за то, что пытался помочь нашей разведчице, а Хохла, которого панически боится Марина, выставили с Кольца, но приняли на красной линии, которая считается коммунистической. У меня много вопросов, господа.
– И у меня тоже, – подтвердил Ваня.
– Пожалуй, и у меня, – добавил Костя. – Марина, что ты можешь сказать?
– Вопросов и у меня хватает, – отозвалась женщина. Ей стало немного легче, по крайней мере, если не пытаться сесть, то хватало сил на связную речь. – Для начала поясню, почему мне кажется, что я до сих пор брежу. Тот мужчина, которого вы называете Хохлом, это Женя Иваненко, симферопольский националист, лентяй и дебошир. И – моя юношеская любовь. Как он тут оказался? За что его арестовали коммунисты метро? А самое главное, как его туда впустили? Насколько я успела понять, красная линия – это маленький аналог Советского Союза, образование с закрытыми границами, разведкой и системой внутреннего контроля, типа КГБ. И они вряд ли пускают на свои станции просто так. Митя, я права?