Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова

– Я в порядке. Ходить могу, разговаривать тоже, а все остальное заживет. Где Любаша?

– Да в кладовке возится. Я слышал, сегодня банкет в честь прибывшего пополнения? Мить, как тебе у нас?

– Хорошо… – настороженно отозвался Анохин.

– Отстань от человека, – засмеялась Марина. – Он еще не освоился.

Из кухонного отсека бункера выбежала Люба. Она вихрем подлетела к Марине, крепко обняла. Не зажившие ребра женщины отозвались болью.

– Осторожнее, раздавишь! – весело крикнул Илья.

Любовь Михайловна, пышущая редким для бункера здоровьем полная женщина, отошла от Марины и критически оглядела ее с головы до ног.

– Отощала совсем, – покачала головой Люба. – Будем откармливать.

– Илюш, отведи Митю наверх, пожалуйста, а мне надо тут немного посоветоваться, – кивнула в сторону выхода Алексеева. – Ну, Люба, рассказывай, чего у нас со снабжением продуктами, что можем выставить на банкет.

Праздник, и правда, удался на славу. Митя полными удивления глазами рассматривал чистую скатерть, которую расстелили прямо на полу, и множество блюд, которые вынесли дежурные по кухне. Помня былые времена, Марина обычно не скупилась на организацию застолий. В череде однообразных будней праздник приобретал особое значение. С размахом в бункере праздновали несколько дат. В Новый год импровизированные куранты, сделанные из старого жестяного таза, били полночь, вместо президента к жителям обращался начальник бункера и его заместитель, а затем они в торжественной атмосфере перерисовывали на следующий год Новый Революционный календарь имени Г. Н. Кошкина. День Защитника Отечества, который по новой традиции назвали Днем Разведчика, «День Разрушивших этот мир», – горько пошутил как-то Волков. Восьмое Марта («Желали равноправия, гражданочки последователи Клары Цеткин? Кушайте ложками!» – охарактеризовал идею в первый раз отметить Женский день Григорий Николаевич). И, конечно же, дни рождения, в которые Алексеева выдавала именинникам что-нибудь вкусное из запасов. Давно просроченные консервы с поверхности, залитые сиропом фрукты из банок – в то время как в обычные дни рацион составляли свекла, картошка и морковь с одной ложкой тушенки на человека или вовсе политые комбижиром. Но сегодня повара постарались на славу.

На импровизированном столе оказалась большая кастрюля с картофельным супом, ради которого Алексеева не пожалела семи банок мясных консервов, из кладовки вытащили три жестяные банки ананасов – на них Анохин посмотрел с опаской и вожделением, – а в центре скатерти на металлическом листе, заменившем поднос, был настоящий пирог из пшеничной муки, аппетитно пахнущий консервированной рыбой. Алкоголь в бункере не употребляли, зато в каждой кружке дымился настоящий чай. Марина велела вытащить из кладовой все то, что было отложено на черный день. Последняя пачка муки, дата изготовления которой насмешливо сообщала: «2011 год», чудом сохранившаяся и не заплесневевшая в кладовке; консервы, ехидно подмигивающие цифрой «2012», которым давно пора было занять почетное место на мусорке, но они по-прежнему были съедобными и даже вкусными; пачка заварки, прихваченная Мариной во время второй вылазки из своего бывшего кабинета. Терпкий вкус черного чая принес какую-то особую ностальгию и тоску по жизни на поверхности, когда в каждом магазине на полках были сотни таких пачек…

Во многом бункер спасло то, что рядом с институтскими корпусами находился крупный магазин со складом. В первые вылазки разведчики до потолка забили кладовую банками тушенки, консервированной рыбой, кто-то даже догадался захватить десяток банок ананасов в сиропе. Из университетской столовой был притащен огромный мешок картошки, которая пошла на рассаду, пачки муки и святая святых – электрическая плита.

Алексеева встала, сжимая в руках дымящуюся кружку.

– Друзья, я хочу сказать вам спасибо. За все. За то, что наши ребята отправились спасать меня, несмотря на страх и неизвестность. За то, что у нас замечательные дети. За то, что в бушующем мире мы не озлобляемся, не превращаемся в зверей и храним культуру и знания. Я рада приветствовать в наших рядах Митю и… – Марина оглянулась на сидящего по-турецки Хохла, – Женю. Надеюсь, наш коллектив примет их дружно и тепло. Я приношу соболезнования семьям погибших в последние несколько недель. Кирилл, я приношу извинения за смерть Леши. Я многого не знала, и мне… мне очень жаль. Ксения, прости за Мишу. Михаил всем нам был отличным другом, он был бесстрашным разведчиком и прекрасным товарищем. Пусть его душа найдет покой. Пусть окажутся в лучшем мире души Володи и Никиты, моих бравых ребят, погибших во время экспедиций. Вспомним также добрым словом умершую Людмилу Владимировну, сколько она нас поддерживала, спасала от недугов…

Марина осеклась. Повисло молчание.

– Незачем безутешно скорбеть. Им сейчас лучше, чем нам! – наконец воскликнул Костя, разорвав тягостную паузу. И сразу за столом стало веселее.

Митя подозрительно понюхал пирог. Выросший на станции метро, он никогда не пробовал рыбу. То, что теперь водилось в реках, само с удовольствием готово было полакомиться незадачливыми рыбаками.

– Ешь, не бойся, – подбодрила его Алексеева. – Это вкусно.

В подтверждение своих слов она с наслаждением впилась в румяный бок своего куска пирога. Анохин попробовал и расплылся в счастливой улыбке.

– Это самое вкусное, что я только пробовал! – воскликнул он.

Старший повар Валентина Ивановна постаралась на славу. Готовить эта женщина умела восхитительно, и даже простая морковь в ее руках превращалась в произведение кулинарного искусства.

– Расскажи, как у вас готовят еду. Как вы живете, – попросила Марина.

– У нас на платформе горит костер, общий, туда все ходят с чайниками и кастрюлями. Свои костры нельзя разводить, так куча станций выгорела. Едим крыс в основном.

Алексеева поперхнулась картошкой.

– Это же отвратительно! – воскликнула она.

– Привыкнуть надо. А что, мясо как мясо. У вас, конечно, вкуснее, но я и от крысятинки не откажусь, – улыбнулся парень. – Свинину только на больших станциях едят, а мы на отшибе. А крыс в туннелях много, они там жирные, если правильно приготовить, то вкусно будет. К нам как-то челнок заезжал, на Илью похожий, только черный и смуглый. Вот он крыску хорошо готовил, нежная получалась.

– Крыса – это хорошо, но ее еще поймать нужно. И пожарить, – влез в разговор Хохол, присаживаясь рядом. – А вот в туннелях, когда с собой только фонарик и охотничье ружье с пятью патронами, тут уж не до мяса будет. Червяка какого найти, жука. Какая-никакая, а еда.

Марина подняла глаза на собеседника, и ее закружило, унесло вихрем воспоминаний…

– Хохол, а ты-то на Фрунзенской как очутился? – спросил Митя, отрываясь от миски с картошкой.

Женя неторопливо откусил пирог, отряхнул с рыжей бороды крошки.

– С Ганзы пришел, – невозмутимо ответил он.

– А чего на Кольце не сиделось?

Содружество Кольцевой линии, именуемое Ганзой, было самым влиятельным политическим образованием Московского метрополитена. Замкнутая в круг ветка, отмеченная на старых схемах метро коричневым цветом, контролировала всю торговлю остальных линий, потому что так или иначе почти каждая ветка пересекала ее территорию два раза. Жить на станциях Ганзы считалось престижным, там не возникало перебоев с продовольствием, было налажено освещение и сообщение в туннелях. Содружество Кольца просто так не покидали.

– Мальчики, за столом мы не будем обсуждать, кто откуда пришел и зачем. После ужина побеседуете. А тебя, Женя, я жду в своем кабинете, у меня к тебе очень много вопросов, – раздраженно бросила Марина, выскользнув из плена ностальгии. Настроение у женщины испортилось окончательно. Она поднялась и пересела к Андрею и Ване, оживленно обсуждающим последние новости.

Хохол постучался в кабинет Марины поздно вечером, по-хозяйски вошел и расположился в кресле.

– Ты совсем не меняешься, Евгений, – устало заметила Алексеева, кутаясь в плед. Ее знобило, хотя в комнатке было тепло.

– Я старею, а ты вот почему-то нет. Какой помню тебя двадцать лет назад, такой ты и осталась, – отозвался мужчина. Его карие глаза смотрели насмешливо.

– Помнишь, да? Еще помнишь. А может, и все остальное помнишь? Как отмахнулся от меня, когда я перестала быть тебе нужна? Может, вспомнишь, как хотел оставить меня ночевать на вокзале? И если бы сейчас твоей жизни ничто не угрожало, фиг бы ты стал меня спасать. Тебе нужен был пропуск в бункер. И по собственной глупости ты посчитал, что изолированный бункер, отчего-то не идущий на контакт с внешним миром, станет твоим спасением. Ты жестоко ошибся, Евгений. Нужно было как-то выжить, и ты снова сделал это за мой счет. Но теперь ты просчитался. Я больше не приползу к тебе униженной собачонкой, здесь главная я, и тебе придется плясать под мою дудку. – В голосе женщины послышались плохо скрываемые слезы.