Марьина роща - Евгений Толкачев

— Анри-то Анри, а денег не вижу.

— Могу выдать часть вперед. Вот твоя доля.

— Маловато.

— Мне же еще автомобиль с верным шофером искать. Ты не огорчайся, что денег пока мало: лиха беда начало. Деньги будут, ручаюсь тебе.

Деньги давно прокучены, — эти красотки кабаре чертовски дорого обходятся! — а от Беляева никакого сигнала не поступало. А деньги — презренные бумажки с одноглавым орлом! — нужны до зарезу. Мамаша совсем не хочет думать о средствах, ей вскружили голову выступления в разных аристократических лазаретах; ей там хлопают, говорят лестные вещи, а денег не платят. До того дошло, что Володе приходится давать деньги на хозяйство. Хороша мамаша! Ребенок надрывается на службе… Впрочем, правду сказать, не очень надрывается. Формированием разных актерских бригад завладел сам Николай Иванович, часами ведет переговоры с забавными мордашками в своем кабинете, а на долю адъютантов остаются потрепанные, видавшие виды гранд-дамы, престарелые субретки и комические старухи. Уткин блаженствует среди льстецов-актеров и без конца повторяет экспромт одного режиссера. На актерском собрании оратор призывал возродить древнее народное вече. Гутман ответил ему экспромтом:

«Подите к черту с вашим вечем: ведь скоро….. уж будет нечем!»

Но ведь Уткин — примитив. Много ли ему надо?.. А денег нет и нет. Лиги и союзы обещают золотые горы в будущем, а пока там около денег пристроились важные полковники и бедных подпоручиков кормят обещаниями. Вот в Союзе георгиевских кавалеров, говорят, неплохо подкидывают, но как туда попасть, не имея «Георгия»?

Впрочем, через мамахен удалось схватить кусочек, получив синекуру в одном купеческом госпитале. Был там Володя всего один раз. Обстановка приятная: все офицеры, ни одного больного или раненого, живут весело, как в запасе. Но ведь жалованье помощника заведующего хозяйством — сущие гроши, хотя всего и дела, что приехать двадцатого числа, поцеловать ручки у патронессы и расписаться в получении суммы. Должность прекрасная, но дает гроши, а мамаша считает, что навек облагодетельствовала Володю… Почему Беляев не приходит?.. Кончить бы это дело, рвануть остальную суммочку — и с плеч долой! А то все время чувствуешь, что ты кому-то что-то должен… А вот и Беляев собственной персоной.

— Ну?

— Во-первых, здравствуй.

— Ну, здравствуй. А во-вторых…

— А во-вторых, ничего…

— Как Смит?

— Какой Смит?

— Вот тебе раз! Тот Смит, которому надо привезти несговорчивого приятеля.

— Забудь о Смите.

— Почему?

— Тю-тю Смит. Пропал Смит, и выкинь это дело из головы.

— Взяли?

— Ну, такого не возьмешь. Уехал Смит, и забудь о нем.

— А деньги?

— Какие деньги? Сделка не состоялась.

— Но мы получили аванс.

— Хуже, если бы не получили. Ты об авансе беспокоишься? Плюнь и забудь… Вообще, знаешь, я думаю, что русским офицерам не к лицу такие авантюры. Надо зарабатывать честно.

— И давно ты так думаешь?

— Целых три дня. Подвернулось одно дельце — ах! Это тебе не частное предприятие, а государственное, па-три-оти-ческое!

— А меня забыл…

— Не забыл, но некогда было искать… Срочное ночное дело… Скажу по секрету: связано с политикой.

— Расскажи.

— Тебе можно. Помнишь корниловскую историю? Дураки, мямли допустили переговоры и пропали без выстрела! Ну, черт с ними, так им, ослам, и надо!.. И получилась такая история. Сидели в Двинской крепости солдатики-большевички за разные хорошие дела. Корнилов, отправляя крымовский корпус на Петроград, заодно распорядился доставить этих двинцев в ставку, в Могилев, чтобы там кокнуть. Как пошла волынка с переговорами, витебские товарищи ухитрились повернуть этот штрафной эшелон на Москву. Представляешь себе картинку, если бы к нашим, красным солдатикам прибавилось бы восемьсот горяченьких большевичков с тюремным стажем? Ну-с, как их изолировать? Новый командующий Московским военным округом полковник Рябцев в эсерах ходит, стесняется на такую операцию войска давать, да и не пойдут войска. А изолировать их он весьма не прочь, но так, чтобы без огласки…

— И хорошо заплатили?

— Ого!

— Жаль, я не знал. Предвидятся еще такие операции?

— Такие ли — не знаю. А вообще ожидаются.

— Будешь иметь меня в виду?

— Обязательно… Вообще я считаю, что время выплывать на большую воду. Имей и ты в виду: корниловская авантюра не удалась, глупо не удалась; будем умнее, в следующий раз не сорвется. Советую быть поближе и в случае чего — прямо в Александровское военное училище… Это секрет, разумеется, но не для тебя. Если есть надежные друзья, привлекай, но с разбором и понемногу. Не горячись, дело верное, но требует мозгов получше, чем у неудачного главковерха. Ну, пока! Спешу.

Москва зашевелилась, как пчелиный улей. Пятнадцатого октября полковник Рябцев отдал приказ о расформировании шестнадцати революционных полков.

В тот же день 1-я артиллерийская бригада получила приказ ставки о немедленной отправке в полном составе на фронт.

В тот же день в Калугу на отдых прибыл с фронта 4-й Сибирский казачий полк.

Страшный день пережил Сережа Павлушков. Ну, что из того, что на бурном заседании полковой комитет решил не выполнять приказа? Что они могут сделать? Надо решать — с кем? Еще можно вернуть доверие офицерства, голосуя за выполнение приказа. Но это значит ехать на фронт. Ужас! Нет, лучше держаться за солдат…

Назавтра стало легче: все полки отказались подчиниться приказу командующего военным округом. Так, ясно.

Нет, неясно! Через три дня опять осложнение. Казаки и драгуны в Калуге обстреляли Совет и схватили его руководителей— большевиков. Ага, начинается… Но как быть Сереже?

Ничего, ничего не понимает и Ваня Федорченко, что творится кругом. Занятия в университете, по существу, прерваны. Ну, это временно, пока можно бы заниматься дома. Но и дома нет спасения от событий. Отец каждый день приносит странные новости. Бастуют городские служащие: трамвайщики, электрики — это понятно. Но что какое-то делегатское собрание милиции постановило присоединиться к ним, — это уже непонятно. Милиция — и вдруг бастует! Потом еще нелепее: отряд вооруженных рабочих — Красной гвардии (она сейчас существует во всех районах) — приехал на грузовиках на Чистые пруды и произвел обыск в доме городского головы Руднева. Обыск у городского головы! Отец крайне удивлен, но не возмущается. Говорит только, что это несколько недемократично. Что Руднев получил несколько ящиков оружия с Тульского завода, это всем служащим известно, но неужели он так глуп, что сложил их в свой чулан? Все служащие городского общественного самоуправления знают, что это и еще кое-какое оружие роздано домовым комитетам. В общем, это справедливо: если вооружать рабочих, почему не вооружить и домовую охрану? Спросили бы у Федора Ивановича, где оружие, не нужно было бы поступать так недемократично, делать обыск у городского головы. Что будет дальше? Не волнуйся, мать, мы люди маленькие, беспартийные, не рабочие, но и не капиталисты, нам ничего не будет. Правда, Ваня? Все утрясется, не может Москва жить без городского самоуправления — раз; России, какая она ни будь, нужны ученые люди — это два, и всем, всем, всем нужны добрые жены, заботливые хозяйки и нежные матери.

Вечером 26 октября мать Володи Жукова отправилась на очередной концерт в госпиталь мадам Филипповой. Хотя Филипповы только булочники, но это — крупнейшая фирма, у них все как в лучших домах, и даже свою оригинальную виллу в Вадковском переулке мадам Филиппова превратила в уютнейший лазарет.

«Странно, почему у лазарета не стоят автомобили, как обычно? Мне-то совсем близко, но неужели другие артисты поедут на извозчиках? Странно.

Еще более странно было в самом лазарете. Больные были не в халатах, а в гимнастерках, суетились, шептались, гремели ружьями. Мадам Филипповой нет. А как же концерт? От-ме-няет-ся? Но почему? Боже мой, откуда я знаю о каких-то событиях? Что? В Петрограде восстание? Ну и что же, при чем тут концерт? Ведь мы в Москве, а не в Петрограде; пусть там отменяют концерты… Что вы говорите? Большевики заняли телефонную станцию? Дом генерал-губернатора? Ужас, ужас!

А Володя? Где мой мальчик? Конечно, дома нет… Побегу к Павлушковым, у них тоже сын офицер… Не возвращался? Представьте, Володя тоже. Я так беспокоюсь, так беспокоюсь! Говорят, выступили эти ужасные большевики, и офицеры будут с ними сражаться… Мне странно слышать это от вас… Вы — мать и должны тоже беспокоиться о своем сыне… Не-по-нят-но… Ну, прощайте, голубушка, я иду спасать сына…»

Спасение пришлось отложить до утра. На улицах темно и страшно. И вообще надо все обдумать.

«…Неужели я проспала?.. Гм, уже двенадцатый час… Итак, в Скобелевский комитет, к Николаю Ивановичу. Он начальник и должен знать, что с Володей… Ни одного извозчика. Придется идти пешком до Екатерининской площади: чего не сделаешь для сына? Странно, магазины на Александровской закрыты. Разве сегодня праздник?.. Позвольте, почему нельзя дальше идти? Вы, что же, милые мои, с ружьями кинематограф „Олимпию“ охраняете?…Нет, никто не смеет остановить мать, идущую спасать сына!.. Не кричите на меня, я вам не разрешаю!.. Арестовать? Меня-я? Глупости какие! Я же иду домой: видите, поворачиваю. Охраняйте ваш кинематограф, „олимпийцы“, ха-ха!..»