Катастрофа. История Русской Революции из первых рук - Александр Фёдорович Керенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нам, гимназистам и другим «гражданским» школам, тоже приходилось проглатывать большие дозы политики, положенное количество официального патриотизма. Наши учителя и наставники раздавали нам это довольно поверхностно, бессистемно, ради того, чтобы сделать ход в угоду начальству. У нас не было достаточно времени, чтобы погрузить наши умы и души в политику правительства, потому что мы проводили большую часть дня вне школьных стен, под более благотворным влиянием. Иначе обстояло дело с нашими братьями и приятелями, поступившими в кадетский корпус.
На срок от семи до десяти лет они попадали в атмосферу тьмы, где превращались в особый род человека. Мое детство и юность прошли в тесном контакте с офицерской средой. Ближайший мой друг поступил в кадетский корпус совсем молодым. Мы встречались каждый год на каникулах. Он был способным, хорошо информированным, независимым молодым человеком. Между тем мы, его товарищи, оставшиеся на свободе, из года в год наблюдали, как военное воспитание действовало на его душу. Между нами возникло взаимное непонимание и отчуждение. Причина была не в том, что у него были разные учебники и учебники, а в неизбежной отчужденности каждого курсанта от жизни, которая пульсировала за стенами его военного училища, в искусственной среде, в которой он жил десять месяцев в году, в медленном, систематическом процессе привития ему определенного набора идей и концепций, призванных незаметно стать частью характера будущего офицера и навсегда обезопасить его от нежелательных политических влияний. В военных оранжереях, где выращивался особый род человека для удовлетворения особых потребностей самодержавия, чиновники-огородники должны были произвести идеальную селекцию военного специалиста, честного и верного своему долгу, преданного царю, но враждебно настроенного. к политическим мечтам, надеждам и чаяниям гражданской России.
Представления о гражданском долге, чести, отечестве, государстве, службе, предъявляемые к будущему офицеру, были совсем иными, чем у остальной России. Примерно через десять лет обучения и воспитания в такой теплице офицер был «готов». Он попал в какую-то воинскую часть, совершенно не зная остальной России, совершенно неспособный приспособиться вне военной среды, в которой он вырос. Так оторвалась часть российской молодежи от своих товарищей, чтобы стать защитой самодержавия от «внутреннего врага».
Таким врагом была, в частности, русская интеллигенция, ряды которой были заполнены братьями и приятелями тех самых молодых людей, которые стали опорой царя и отечества. Со временем образовалась глубокая пропасть между членами одного и того же класса или кружка только потому, что одни сделали военную карьеру, а другие выбрали гражданскую профессию, потому что одни стали офицерами, а другие — студентами.
Я помню, в какие частые споры впадала наша компания военных юношей и студентов, как только мы начинали говорить о делах политических. Мы сразу же начали говорить на разных языках. Мы перестали понимать друг друга, стали раздражаться, обижали друг друга, потому что святое для одних было воплощением зла для других. Я убежден, что все мы одинаково любили Россию и желали ей только добра. Но наши представления о России были столь же различны, как и наши представления о благе России, так что невольно мы видели друг в друге врагов России, врагов русского народа.
Да, это была страшная, братоубийственная вражда и ненависть!
Особенно глубокой, даже бездонной, стала пропасть между военной и гражданской Россией, между военной и гражданской интеллигенцией в период русско-японской войны и последовавшего за ней революционного движения.
Мы оказались тогда по разные стороны баррикад. Подавляющее большинство офицерства было еще с самодержавием или оставалось вполне нейтральным в политической борьбе, механически выполняя свой долг по защите престола от внутреннего врага.
Остальная Россия, гражданская, культурная Россия, вся интеллигенция окунулись в освободительную борьбу. В армии, вернее в офицерстве, спасшем тогда самодержавие, отсрочив тем самым предсмертную агонию старого режима еще на двенадцать лет, мы увидели злейших врагов народа, величия, благополучия и будущего страны. Было много, слишком много в то время офицеров, искренне веривших, что студенты, вообще интеллигенция, бунтующие рабочие и крестьяне, разорявшие и сжигавшие помещичьи земли, были причиной всех бед России. Да, много воды утекло через плотину с 17 декабря 1825 г., когда группа храбрых гвардейских офицеров, «декабристов», одиноко стоявшая в феодальной России той эпохи, появилась на Сенатской площади в Петрограде и подняла знамя восстания против самодержавия, во имя свободы и конституционного правления. В то время солдатские массы равнодушно смотрели на трагическую судьбу, выпавшую на долю этих великих сынов дворянства, этих первых предшественников освободительного движения, так радостно и так добровольно павших за дело свободы. Восемьдесят лет спустя, в 1905 г., одни только армейские офицеры, и особенно гвардейские офицеры, остались верны самодержавию до конца. Они не смогли распознать в массах студентов и рабочих расстрелянных прямых наследников и потомков декабристов.
Но 1905 г. был переломным в жизни армии и особенно в жизни армейского офицерства. Впервые военная и гражданская Россия встретились лицом к лицу и попытались заговорить друг с другом. Поначалу встречи служили лишь для обострения взаимной неприязни, но обе стороны были глубоко потрясены событиями. Революция, хотя и утопленная в крови, заставила задуматься и глубже всмотреться в беды и страдания России. Офицеры, пережившие русско-японскую войну, начали размышлять о случившемся. Они начали думать и понимать. Кое-где офицеры участвовали и даже играли руководящую роль в военных мятежах 1905–1906 г.
Время прошло. Россия начала меняться.
Идеи свободы и эмансипации, посеянные в 1905–1906 г. в массах, стали давать результаты. Новые призывники, привлеченные в армию, сильно отличались от тех, кто им предшествовал. Внутренний враг все глубже и глубже проникал в армейские ряды. Древний патриархальный порядок в армии все больше уступал место откровенному полицейскому надзору. Силы жизни, обрушившиеся на армию со всех сторон, раскололи традиционное вероучение офицерского сословия, основанное на трех столпах: «Самодержавие, православие, народность».
Параллельно с политическим брожением и бурями последнего десятилетия самодержавия