Весы змея - Ричард Кнаак

— Какие последствия? Какие? Говори понятно! Какие последствия?

Вместо того, чтобы ответить, пришелец отвернулся от него и посмотрел наверх… Правда, Мендельн, посмотревший туда же, не увидел там ничего примечательного. Там была такая же темнота, как и везде.

Незнакомец — нет, он назвал себя Ратмой — тихо спросил пустоту:

— Ну? Можешь ты чувствовать, что она собирается предпринять?

И пустота ответила:

Нет… она хорошо защищена в этом отношении. Пожалуй, есть только один, кто знает, как проникнуть за этот щит и узнать правду…

Ратма нахмурился:

— И мы точно не можем ожидать помощи от моего отца… Ведь он ещё вернее, чем она, попытается стереть меня в порошок.

Это сущий пустяк…

В голове Мендельна стучало каждый раз, когда говорил второй голос, словно его разум был недостаточно силён, чтобы принять его присутствие. Он сдавил виски, пытаясь прийти в норму.

Прости меня… — сказал голос, его интенсивность намного снизилась. — Я попытаюсь оставаться в твоих пределах…

Ратма помог Мендельну выпрямиться:

— В первый раз, когда он заговорил со мной, я думал, у меня голова расколется.

— А что, моя ещё не раскололась? — Мендельн заморгал, снова ища источник голоса. — Кто это говорит с нами? Я его тоже раньше слышал! — и вдруг сердито крикнул во тьму. — Покажись! Тогда я буду знать всех своих пленителей!

— Но мы не твои пленители, — тихо ответил Ратма. — Едва ли. И, определённо, не твои враги.

— Не друзья, уж точно! Иначе зачем забирать меня у Ульдиссиана, рядом с которым я всегда должен быть?

Потому что, если ты хочешь быть с ним, когда это будет больше всего необходимо, ты должен сейчас быть с нами…

— Опять загадки? Кто ты таков, вещающий в тенях? Перестань прятаться от меня!

Ратма цыкнул.

— Объяснять дальше не получится, пока он не увидит тебя, мой друг, — сказал он пустоте. — Но не забывай, что он — смертный.

Он немногим меньшее, чем ты, Ратма…

— Я никогда и не утверждал иначе.

Слушая пару, Мендельн чувствовал, как долго они знают друг друга. Между ними существовала связь ещё более прочная, чем между ним и Ульдиссианом…

Так знай же меня, Мендельн уль-Диомед… — провозгласил голос, продолжая поддерживать свою мощность на уровне слабого громыхания в его голове. — Знай меня, как знает меня Ратма.

И внезапно в темноте наверху появились звёзды, слепящее скопление звёзд, которые кружились, словно угодившие в бурю. Они заполонили верхнее пространство так, что Мендельну пришлось прикрыть глаза. Поначалу в их движениях не прослеживалось никакого ритма или смысла, но вскоре они начали распределяться и занимать определённые участки. По мере этого Мендельн замечал, как начинает формироваться фигура, форма, видимая только наполовину, но при этом всё равно достаточно, чтобы определить её.

Это было мифическое существо, сущность из басен и сказок, но никак не из жизни. Ульдиссиан с удовольствием пугал Мендельна историями об этом существе, когда тот был маленьким ребёнком… И Мендельн смаковал каждую историю.

Но теперь… Теперь увидеть такого великана, особенно составленного из звёзд… Мендельн стоял, безмолвно глазея.

Это был дракон. Длинный, мускулистый, змееподобный дракон, чьи пропорции были за пределами огромных.

«Дракон избрал тебя… — эти слова или очень похожие на них были выгравированы на камне на жутком кладбище, которое Мендельн нашёл сам в пору пребывания в Парте. — Дракон избрал тебя…»

Неземное создание задвигалось, глазами ему служил завораживающий ряд звёздочек меньшего размера.

— Знай меня… — повторило оно. — Знай меня под именем Траг’Оул…

— «Тот, кто навсегда», — добавил Ратма, почти обыденно, несмотря на поразительное зрелище. — Во всяком случае, это одно из толкований. Их несколько.

Но Мендельн едва слышал это, потому что, когда дракон говорил, он непрерывно двигался… И в процессе этого движения открывались новые, более ошеломляющие аспекты. Внутри каждой из «чешуек» — звёзд — брат Ульдиссиана лицезрел короткие мелькания жизни… Его жизни. Вот он — ребёнок на руках своей матери. Мендельн заплакал, увидев её, боль от её потери — от потери всей семьи — внезапно воскресла.

Он заставил себя отвести взгляд от этой картины, и одну за другой стал наблюдать сцены жизни, по мере того как годы его жалкого, краткого смертного существования мигом пролетали в очах Траг’Оула.

Пытаясь смахнуть с себя ощущение своей незначительности, Мендельн взглянул фантастическое создание в целом… И тогда увидел, что не только его жизнь представлена перед ним, но жизни сотен, если не тысяч.

«Мы все там, — сообразил Мендельн. — Всё человечество, с самого первого человека… Каждая чешуйка… Каждая чешуйка — это мера какой-то части нас…»

И среди всех этих жизней его взгляд каким-то образом заметил и остановился на Ульдиссиане. На самом деле, картины двух братьев постоянно переплетались, что, конечно же, имело смысл. Пребывали они вместе или порознь, они были связаны большим, чем просто кровными узами.

Однако… По мере того как годы их жизней быстро опускались по «телу» великана, их жизни становились всё более разобщёнными. Мендельн увидел своё обнаружение камня возле Серама и соблазнение его брата Лилит в образе Лилии. Картины пролетали всё быстрее и быстрее. Парта. Люцион. Смерть Ахилия. Тораджа. Серентия. И снова и снова, пока…

Траг’Оул снова задвигался, и жизни сынов Диомеда затерялись в море других существований.

Человек всхлипнул ещё раз и посмотрел на то, что сходило дракону за лицо.

Больше постигать тебе не следует, — сказал ему Траг’Оул. — Ибо за пределами этого начинается мир возможностей, где то, что ты видишь — это пути выборов, которые ещё не сделаны. Было бы опасно для тебя и для всего этого мира пытаться выбирать из них, прежде чем жизнь подтолкнёт тебя принять решение…

Он говорил о будущем. Дракон отражал не только прошлое и настоящее, но и то, что могло быть. Невероятная обширность бытия, что протянулось над ним, только теперь поразила Мендельна. Он чувствовал, что Траг’Оул открыл ему — и даже Ратме — только очень малую толику себя. Поворачиваясь к фигуре в капюшоне, Мендельн выпалил:

— Что?..

— Ты хочешь просить: «Что „он“ такое»? — Ратма указал на непрерывно двигающуюся фигуру. — Даже Траг’Оул точно не знает. Он существовал с самого начала созидания, хотя и не в том виде, в каком мы ощущаем его теперь.