Русские сказки - Роман Злотников

Спустя полчаса, когда барон уже несколько притомился, слушая болтовню господина Плашни, в гостиную вошел князь:

— Ну-с, господа, прошу простить, что прерываю вашу славную беседу, однако, как мне кажется, вы, барон, уже успели догадаться, по какой причине мы извлекли вас из Тащевских бараков.

Барон Конгельм согласно наклонил голову:

— Да-с, ваше сиятельство. Не сомневаюсь, вас волнует судьба нашего бывшего суверена. При последней встрече с вашим сотоварищем, уважаемым господином Кройфом, мы приняли на себя некие обязательства, но, увы к сожалению, обстоятельства оказались сильнее нас. Мне нечем вас порадовать. Мы так и не установили, где находится поезд государя. Да и, честно говоря, я сильно сомневаюсь, что нам как-то удастся это разузнать в настоящее время. Князь кивнул:

— И все же, расскажите, что вам известно.

— Мы установили, что к исходу зимы суверен успел добраться до Терпонеса, а там был задержан по решению местного Комитета действия. Далее его следы теряются. Нам удалось найти намеки как на то, что его отправили куда-то на юг, так и на то, что его поезд проследовал куда-то в сторону Рудного хребта, а далее… неизвестность.

Князь хмуро кивнул головой:

— Ну что ж, негусто, и все же я должен поблагодарить вас. Об остальном мы позаботимся сами. — Он на несколько мгновений задумался, потом повернулся к купцу: — Господин Плашня, вы не могли бы мне помочь вот с каким делом…

Купец с готовностью подался вперед:

— Всенепременнейше, ваше сиятельство.

— Во-первых, мне срочно нужен вывесочник, а во-вторых, прошу разрешения немного переоборудовать пару комнат в вашем доме, и вот для чего…

Закончив объяснение и получив жаркое согласие купца, князь попрощался и, поднявшись, направился к двери. В этот момент барон, будто очнувшись, вскочил на ноги и взволнованно заговорил:

— Ваше сиятельство, как я понял, у вас каким-то образом появились связи в этих комитетах. Иначе я не могу себе представить, как вы смогли получить мандат на мое освобождение. — Он запнулся, в голосе зазвучали просительные нотки: — Вы не могли бы посодействовать в вызволении из Тащевских бараков моего родственника? Господа Кройф и Юри с ним тоже хорошо знакомы. И он принял большое участие в вашей судьбе. Это полковник Эксгольм.

Князь, уже достигнувший двери, задержался на пороге и повернулся. Несколько мгновений он молча смотрел на барона, потом покачал головой:

— К моему великому сожалению, господин барон, буду вынужден отказать вам в этой просьбе. У меня нет никаких особых связей в комитетах, а что касается мандата… — Он сунул руку в карман и, вытащив оттуда сложенный лист, протянул его барону. — Вас выдали мне по этому документу.

Барон недоуменно уставился на бумагу, гласившую, что «…податель сего мандата имеет право на получение дополнительного продовольственного пайка», потом поднял на князя изумленный взгляд. Тот спокойно спрятал бумагу:

— Но главное не в этом. Просто сейчас я ни на что не могу отвлекаться. Во всяком случае, до тех пор, пока не сделаю главного. — Он мгновение помолчал и добавил:

— Дело в том, что сейчас наличествуют все признаки того, что я могу опоздать.

В этот вечер телеграфист внутреннего узла связи городского Комитета действия, молодой парень по имени Козя, не остался в комитетских казармах, где телеграфистам были выделены койки. С утра выдали месячный усиленный паек — фунт сахару, полтора фунта гречи, кусок настоящего сливочного масла, колбасу и кусок баранины фунта на два. В городе с продуктами уже было туговато, но особо ценные работники, такие, как телеграфисты, пока еще обеспечивались неплохо. И поэтому он, впервые за две недели, решил воспользоваться несколькими часами перерыва между сменами и сбегать домой, чтобы отнести продуктов приболевшей матери и младшим сестренкам. Их недавно переселили из подвала в комнату одного господского дома. Правда, там оказалось еще с десяток соседей, со многими из которых Козя при других обстоятельствах не поселился бы под одной крышей ни за какие коврижки, но деваться было некуда. Мандат на переселение выдавали всем вместе, а в подвале зимой было уж очень холодно. Даже вода, частенько капавшая с потолка, к утру застывала причудливым ледяным столбиком.

Козя вздохнул, припомнив прошлую зиму, поудобнее перехватил мешок с продуктами, подумал, что у матери скоро день ангела и она очень обрадуется гостинцам, и, настороженно оглядываясь по сторонам, припустил домой.

К его удивлению, в комнате матери было жарко натоплено. Веселые сестры, одетые в одинаковые новые теплые шерстяные платья, оживленно сновали вокруг почти накрытого стола, на котором горделиво возвышалась здоровенная кастрюля, источавшая запах мясного борща, и пускала душистый пар к потолку горка столь любимого Козей печеного картофеля, обложенная солидной толщины отбивными. Рядышком стояло еще несколько плошек с соленьями, а в центре торчала запотевшая четвертьведерная бутылка «Смирнянской».

Увидев Козю, который застыл в дверях, остолбенев от невиданного изобилия, сестренки восторженно завопили и бросились к нему на шею:

— Козенька, милый, как хорошо, что ты пришел! Козя, у которого от искренней радости сестренок стало тепло на сердце, весело отмахнулся:

— Да ладно вам, стрекозы, — и, подойдя к столу, Удивленно спросил: — А это откуда? Сестры застрекотали наперебой:

— А это мама…

— На работу устроилась…

— У нее такой начальник…

— Он нас на авто катает…

Хлопнула дверь, и на пороге появилась раскрасневшаяся мать с плетенкой нарезанного хлеба в руках. Увидев сына, она охнула и всплеснула руками:

— Господи, Козенька, радость-то какая! А у нас гости сегодня. Сам Карай Тергеич пожаловал. Со товарищи.

В коридоре послышались тяжелые шаги и приглушенные голоса, потом осторожно постучали в дверь. Мать ахнула, заполошно взмахнула руками и подскочила к двери.

Гостей было пятеро. Спокойные, улыбчивые мужчины, от которых веяло какой-то непоколебимой уверенностью людей, способных справиться с любой ситуацией. Ничего подобного Козя до сих пор в людях не замечал. Даже сам соратник Марак, которого Козя иногда мельком видел в длинных коридорах Комитета, а однажды даже лицезрел на расстоянии вытянутой руки, когда тот зашел в телеграфную комнату по какому-то неотложному делу, и то в сравнении с этими людьми выглядел не очень-то внушительно. Мать радостно засуетилась, раскланиваясь с гостями, помогая раздеться и складывая шинели на накрытую стареньким покрывалом большую кровать, потом принялась поливать из кувшина на руки гостям. Глядя на эту веселую суматоху, Козя почувствовал, как его губы тоже расплываются в глупой улыбке. Да, давно уже в их доме, впавшем в нужду после смерти отца, не было гостей.

Ужин прошел весело, даже в каком-то восторге. Начальник матери оказался блестящим собеседником, и его вопросы порой ставили Козю в тупик. А ведь среди соратников по ячейке Козя считался самым подкованным. Когда пришла очередь десерта, Карай Тергеич открыл свой объемистый портфель и под восторженные восклицания сестренок водрузил на стол холодный чугунок, сильно смахивающий на те, в каких на Пресном рынке продавали сладкое мороженое.

После мороженого сестренки насели на Карая Тергеича с просьбами покатать их на машине. Тот нахмурил брови, делая вид, будто сердится. Сестренки оробело притихли, но он вдруг прыснул со смеху и сделал знак шоферу. Тот поспешно вскочил, натянул кожаный картуз и с преувеличенной услужливостью поклонился своим юным пассажиркам:

— Куда прикажете подать машину, юные госпожи? Все весело рассмеялись.

После отъезда девочек посидели еще с полчаса, потом мать вскочила, собрала со стола посуду и со словами:

«Ну, вы, мужчины, посидите, поговорите, а я пока все помою и приготовлю чай», — убежала на кухню.

После нескольких ничего не значащих фраз Карай Тергеич вдруг повернулся к Козе и, пристально глядя на него неожиданно серьезными глазами, сказал:

— А знаешь, Козя, ведь главное, ради чего мы приняли приглашение твоей матери, — это поговорить с тобой.

— Со мной, почему это? Начальник мягко улыбнулся:

— Ничего особенного, дорогой Козя, просто мне нужна кое-какая конфиденциальная информация, и я очень надеюсь, что ты поможешь мне ее получить.

Козя, весь похолодев, обвел глазами гостей. Ни один больше не улыбался. Вот так влип! Да это ж враги. У них же на роже все написано, и как он сразу не догадался? Телеграфист съежился на стуле:

— Ничего вам не скажу, офицерье проклятое. Хоть стреляйте, хоть пытайте меня.

Трое, что сидели напротив, сердито нахмурились. А здоровяк, что с ним заговорил, как ни в чем не бывало улыбнулся. От этой ласковой улыбки Козе стало еще хуже.

— Мы? Тебя? Да ты что? Козя вскочил: