Сигрид Унсет. Королева слова - Сигрун Слапгард

Сварстад собирался присоединиться к ней в Копенгагене. Унсет остановилась в гостинице «Отель Конг Фредрик» на улице Вестерволдсгаде, деньги у нее были — благодаря новой стипендии, которую дал фонд Хенриксена. В ожидании возлюбленного Унсет пишет Дее, уговаривая ту выбраться в гости, благо от Мальмё до Копенгагена совсем недалеко. Теперь все будет иначе, чем в последний раз, теперь они смогут встретиться почти на равных, делится Сигрид своей великой тайной. «Я в городе проездом — можно даже сказать, в свадебном путешествии, но пока в одиночку, — писала она. — Мой любимый обещал приехать, как только освободится. Отсюда мы поедем в Антверпен, и там, по предварительной договоренности, нас обвенчают в норвежском консульстве. Ну а потом направимся в Лондон, а дальше — по свету, пока хватит денег. По нашим расчетам, путешествие займет как минимум год». Сигрид заклинала Дею навестить ее, объясняя, что сама она не сможет покинуть город. Во-первых, потому что точная дата приезда Сварстада неизвестна; во-вторых, ей нездоровится: «то и дело меня тошнит и т. д.». В такой ситуации ей не хотелось бы разъезжать по гостям, писала она. Таким образом, Дея первая узнала о ее «обстоятельствах»[186].

Сигрид еще раньше призналась подруге, что состоит в тайной интимной связи со Сварстадом, и заявила, что не собирается затягивать с рождением детей, — она рассчитывала вернуться домой спустя год после свадьбы, и тогда наверняка у нее уже будет ребенок. Когда же выяснилось, что в жизни все складывается не совсем по плану, она не расстроилась: «Ну а так, я здорова — и счастлива, очень счастлива. Мне не хватает моего жениха, но я знаю, что без меня он надолго в Кристиании не задержится». Может ли Дея представить, каково это — более двух лет такой жизни? Каково было возлюбленным, которые жить не могут друг без друга, все это время «добиваться всего украдкой, лгать, подолгу разлучаться, когда больше всего на свете нам хотелось быть вместе». Прямо не верится, ликовала Сигрид, что вскоре все изменится раз и навсегда, что «больше нам не придется расставаться даже на час, разве мы только сами этого не захотим».

Еще она могла сообщить, что наконец-то ей удалось пробиться на шведский книжный рынок. И хотя гонорар оказался ничтожно маленьким, все равно она была рада, что «Счастливый возраст» выйдет и на шведском. Кстати, известно ли Дее, что выставка ее любимого имела большой успех в Стокгольме? Томясь в Копенгагене в ожидании нареченного, Сигрид написала также и Сигне. Она вскользь упоминает о том, что их датская тетя Кирса выразила свое неодобрение «партией»: «в основной из-за его материальной несостоятельности и из-за бедняжек детей»[187], а затем излагает сестре (которую тоже около года держала в неведении о своих отношениях со Сварстадом) только что придуманную официальную версию событий. Согласно этой версии, «все знали», что Сварстад собирался развестись задолго до того, как встретил ее, Сигрид. Так она решила приукрасить правду. Из переписки Сварстада и Рагны явствует, что речь о разводе зашла спустя год после того, как Сигрид Унсет вошла в жизнь Сварстада. Когда они познакомились, младшему сыну Сварстада было полтора года. Даже сестре, которой Сигрид обычно поверяла все тайны, она не смогла признаться в том, как все обстояло на самом деле.

Далее Сигрид рассказывает о реакции на брачные планы Сварстада его грозной матери Марен Малер. Мать сухо обронила, что теперь-то Сварстаду «не занимать опыта по части женитьб». Во всяком случае, приятно, что на сей раз он выбрал жену «с красивыми, гладко причесанными волосами, а не лохматую, как заросли ивняка». Сигрид Унсет это немало позабавило.

Наконец-то приехала Дея и прихватила с собой детей. Жаль было только, что Сварстад еще не приехал, — ведь Сигрид так хотелось покрасоваться с ним именно перед Деей, похвастать своим счастьем. Все равно было гораздо приятнее познакомиться с Деиными «двумя очаровательными детишками» сейчас, когда сама она была «в счастливом ожидании». Дея привезла с собой и первый подарок для будущего хозяйства подруги — сшитую своими руками маленькую скатерть.

На Балканах было неспокойно, многие страны активно вооружались, и Сигрид не вполне представляла себе, куда отправиться. Поскольку с Англией все пока выглядит очень туманно, возможно, они какое-то время пробудут в Бельгии, писала она сестре. При помощи недавно проведенной телефонной линии, благодаря которой теперь из Кристиании легко можно было связаться что с Будё, что с Копенгагеном, она узнала, что Андерс Кастус Сварстад отправился в путь. Приведя в порядок дела с жильем и попрощавшись с детьми, он наконец-то прибыл в Копенгаген, где должен был предстать перед высокородной датской ветвью семьи.

Как и следовало ожидать, родственники Унсет прохладно встретили крестьянского сына, неотесанного, с грубоватыми манерами. А ведь они еще не знали, что покой для работы — не единственная причина, по которой «прославленная писательница» предпочитает жить в гостинице: ее сильно тошнило. Тем не менее «известного норвежского художника» приняли по всем правилам этикета. Сигрид не стала рассказывать сестре о насмешливом комментарии дяди Леопольда, который, не удержавшись, отвел племянницу в сторонку и сказал: «Но, Сигрид, у него же грязные ногти!»[188]

Позднее Сигрид писала Дее, что ее датской тете Сварстад долго не нравился — пока та не узнала, что он продал портрет Сигрид одной бергенской галерее за 2000 крон: «Это обстоятельство в корне переменило ее отношение, так что она немедленно — а дело было, кстати, в привокзальном женском туалете — выразила свое горячее восхищение моим женихом»[189].

Венчание и свадебное путешествие сопровождались нескончаемым июньским дождем и столь же нескончаемой тошнотой. 30 июня 1912 года, ровно в 17 часов, их провозгласили мужем и женой. Распрощавшись с юным вице-консулом, супруги устроили себе «очаровательное маленькое торжество — с шампанским и здравицами в честь рожденных и нерожденных членов семьи». Сварстад подарил ей старинное кольцо, с которым она собиралась не расставаться до смерти. Он носил его всю свою взрослую жизнь. До того дня. Теперь оно принадлежало ей и было лучше любого обручального перстня. Новоиспеченная фру Сварстад в порыве веселья посылает домой открытку с хулиганистым «Писающим мальчиком»: дождь льет как из ведра, и Брюссель представляет собой унылое зрелище.

Свадебное путешествие в целом оказалось менее удачным, «чем прочие наши свадебные путешествия, — писала она. — Дождь шел не переставая, гостиницы были кошмарными, а меня тошнило». Однако ей пришлись по душе очаровательные фламандские городки, в особенности город художников Брюгге, где она разгуливала по местам, увековеченным в пейзажах ее мужа. В частности, и по овощному рынку на берегу канала, воссозданному сразу в нескольких вариантах. Именно об этих работах Кристиан Крог говорил, что они написаны необыкновенно живо: «Будто сам прожил в этом городе много лет — если не родился там». Пейзажи из Брюгге принесли Сварстаду удачу на многих выставках — неудивительно, что он захотел показать это место Сигрид.