Том 1. Здравствуй, путь! - Алексей Кожевников

— Сбегают и станут умные. Обратно придут, как я.

— Все?

— Много. У кого нет табуна, аула, все вернутся.

— Видите, — обратился бригадир к Елкину, — горевать не стоит. Скоро у нас будет до черта умников и все пойдет по маслу. А с ним невредно поговорить. Может, и в самом деле каждому надо убежать хоть разок?! Скажи: умнеют все после первого побега или другому разов пять требуется убежать?

— Не знаю. Я сразу стал умным.

Бригадир расхохотался:

— Здорово, знать, приняли тебя в степи! Коня и верблюда продай: они тянут тебя в степь. И зачем они, если не думаешь убегать.

— Отдам их за одежду, — решил Тансык.

— Не возьмем, рабочим полагается спецовка.

Отогревшись, Тансык ушел к Исатаю порадоваться и сказать спасибо за совет.

— Как вы думаете, удержится? — спросил бригадира Елкин.

— Наверняка, самым явным образом.

— Я сомневаюсь. У всех у них — этот не хуже и не лучше — столько ошибочных взглядов, предвзятых мнений, что надо убеждать и убеждать…

— Ну, само собой, растолковать надо и применить к ним правильное отношение, — согласился бригадир. — И в том, что умнеют после побегов, есть правда, есть! В аулах скорей всего бедность, нужда, а у нас кое-какие удобства, против аула, может, совсем хорошо. Убежит — и увидит разницу. Прямо хоть нарочно устраивай побеги. А и в самом деле нарушителей трудовой дисциплины, лентяев следует отчислять, пусть побегают. Словом, каждого держать строго-справедливо, по рабоче-крестьянски.

— На все надо время, а у нас его только три годочка, — почти простонал Елкин.

Бригадир перевел разговор на печку:

— Ну, как?

— Лучше, — похвалил Елкин. — Делают, не думая.

Действительно, печку словно подменили. Раньше при непомерно широких трубах почти все тепло вылетало на улицу. Печка нагревалась медленно и быстро остывала. Сузив последнее колено, бригадир заставил, тепло дольше ходить в утробе печки и трубах, нагревать дом, а не божий свет.

Тансыка приняли в землекопы. Подписывая приказ об этом, Леднев предупредил:

— Убежишь еще — обратно не являйся! И теперь зря принимаем, поблажка.

Тансык осмелился сказать, что и в бегах он немножко работал — хорошо говорил про дорогу, давал всем пробовать свой плащ, щупать куртку, делал маленькую вербовку.

— Уж не хочешь ли ты получить за это? Нет, за это не платят. — И Леднев начал возмущаться на всю контору: — Вот как они ценят свое, к нему и прикоснуться нельзя бесплатно. К такому чумазому — и даром противно, а он еще требует: плати.

Тансык заикнулся было, что совсем ничего не хочет, но веселые рабочие парни начали окружать его со смехом: «Становись в очередь. Касаться осторожно, одним пальчиком», — и Тансык убежал, не договорив. Своего коня и праздношатающегося верблюда он сдал по твердой цене на транспортный двор. Пусть и они работают, довольно жрать траву даром: ее так мало, что не хватает и рабочему скоту. Часть денег он израсходовал на себя — купил праздничный костюм городского фасона, в каких щеголяли русские рабочие, часть истратил на Исатая, купил ему теплую зимнюю одежду. Он не скупился, даже наоборот — избавлялся от денег, чтобы они не тянули его на побег. А жить можно было хорошо и на те, что давали за работу без лени и уверток.

При всяком мал-мала удобном случае он толковал рабочим из казахов:

— Держитесь за дорогу. Теперь в степи самый приятный тот человек, который был на дороге. Кто ничего не знает про дорогу, тому не радуются, того не хотят угощать. Когда я бегал и ничего не мог сказать про дорогу, Аукатым выгнал меня из юрты. Теперь он примет, зарежет барана и посадит выше всех гостей.

Многие из казахов, думавшие убегать, переменили свое намерение.

Все, кто близко сталкивался с Фоминым, начали замечать странности в его поведении: он читал днем, ночью, за обедом, стол и топчан в юрте завалил книгами, собранными по всему строительному городку. Но их оказалось мало, и он через шоферов получил еще целый тюк из Алма-Аты. Речь его сделалась отрывистой и подчас путаной, лицо — болезненно озабоченным.

Инженер Леднев, бригадир Гусев, предрабочкома Козинов явились к Фомину и застали его за разрезанием новой книги. «Не будет, должно быть, этому конца», — подумали они и обменялись многозначительным покашливанием.

— Садитесь! — кивнул Фомин и выхватил из кучи том в старинном кожаном переплете. — Я хочу прочитать вам одну штучку.

— Мы не за этим, — грубовато осадил его Леднев, взял книгу и бросил назад в кучу. — Нужно обсудить коренизацию.

— Завтра, — предложил Фомин.

— Сегодня, немедленно! — настаивал Леднев. — Администрация больше не может терпеть поденщину.

— Сегодня у меня уже назначена встреча с Тансыком и Гонибеком. Отменить ее не могу. — Фомин снова взял книгу и начал громко читать о байге:

«Гоньба на лошадях, драка из-за козла, борьба и бег — любимые забавы казахов. Честолюбие, желание быть первым прививается казахам с детства, и у большинства вырастает в страсть. Победители на байгах получают большие подарки, прославляются акынами, считаются лучшими женихами. Казах из-за чести быть победителем может одолеть любые трудности». — Каково? — Фомин прищурился. — Это, по-моему, ключ. На этом можно сыграть.

— Что сыграть? Как сыграть? Нам не до игры, — зашумел Леднев и вышел. За ним вышли и Гусев с Козиновым.

По дороге все обсуждали увлечение партсекретаря книгами.

— Оно неспроста, не от безделья, а наоборот — к делу, — предполагал Козинов.

— Ну, что можно сделать из какой-то байги?! Игра, забава, пустая трата времени, — возмущался Леднев.

— Интересно, о чем он будет толковать с казахами. И почему секретно? — беспокоился Гусев. Тансык с Гонибеком работали у него на выемке, и ему казалось, что разговор будет о нем.

Тансык и Гонибек с довольным причмокиванием пили смоляно-черный кирпичный чай. Приготовила его Шолпан специально для них по-казахски. В пиалы, тоже казахские, разливал сам Фомин. Попутно он расспрашивал казахов о всяких разностях и будто невзначай спросил Тансыка:

— Мне говорили, что ты уезжал куда-то. Ну, как ездилось? Как жилось там?

— Первый месяц-два рассказывал про дорогу и жил хорошо. Знаешь, как встречали меня в аулах! Место рядом с хозяином было мое, самый крепкий кумыс — мой, самая большая слава — моя. «Он — пастух инженеров», — говорила про меня вся степь. Я сам про себя говорил это, я сам думал, что нет человека больше меня по всей степи, по всей дороге. Я был тогда большой глупый баран. Потом другие стали рассказывать лучше моего, а еще потом меня выгнали из юрты. Мне сказали: «Приходи, когда привезешь свежую новость про дорогу». Ты знаешь, милый человек, какой вкусный стал для меня обед, чай и сахар, от которого я убежал?! Теперь я знаю все — поденщину, сдельщину, спина, ноги, руки болят — и говорю: нет хуже, когда выводят за рукав из юрты. Хочет человек уйти с дороги — отпусти его, он вспомнит наш обед и вернется умным.

— Ты думаешь, те, что ушли, вернутся? — спросил Фомин.

— У кого нет юрты, коров, баранов, кто пьет кумыс от чужой кобылы — все вернутся.

Фомин начал читать про байгу. Казахи одобрительно заулыбались, зашумели.

— Верно. Хорошо. Весело.

Оборвав чтение, Фомин сказал:

— Теперь давайте говорить по делу. Мы — народ серьезный, занятой, строим дорогу, социализм, и драться из-за козла нам некогда. Мы будем бороться за дорогу, за работу. — Он вскочил. — Мы возьмем две партии землекопов. В одной станет бригадиром Гонибек, в другой Тансык. Выйдут они на насыпь и сделают байгу.

— Бар, бар! — соглашались казахи.

— Кто больше выберет земли, тот получит награду. Тот будет первый жених по степи. — Фомин замедлил речь и почти запел: — Тот будет почетный гость в каждой юрте. Про него будут играть и петь акыны.

— Бар, бар! — твердили казахи. Им явно нравилась эта новая байга.

— Про него напишут в газетах. В Москве его имя узнают самые большие люди.

— А какой будет подарок? — спросил Гонибек.

— Подарок надо положить в клуб, — сказал Тансык, — пусть видят все.

Пришел Козинов и, уразумев смысл затеваемой байги, начал тут же по горячим следам вить веревочку — написал проект договора, пообещал в качестве приза выхлопотать новую спецодежду и начало байги обставить по-праздничному, с митингом. На другой день партийное бюро и рабочком одобрили байгу как меру, могущую помочь внедрению социалистического соревнования в массы.

Тансык с Гонибеком ходили по юртам и палаткам, подбирали себе товарищей. Они, как и Фомин, с сладостным замиранием рассказывали, что о победителях узнают в Москве, что их оденут в новые сапоги, плащи и рукавицы, что… Ой, сколько приятных вещей будет победителям!

Охотников нашлось много, и в три дня были подобраны две артели крепких парней. Подписали договор, развесили в клубе новую спецовку для победителей, в каждую артель взяли по землекопу из грабарей и начали готовиться к соревнованию.