На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою - Тютчев Федор Федорович

— От души рад вашему решению и искренно благодарю вас за него. Это во многом облегчит мне исполнение возложенного на меня поручения и, кроме того, даст мне душевный покой, которого я бы, наверно, лишился, если бы вы оставались здесь без меня.

Через три дня они уехали.

За границей, перекочевывая из одного немецкого княжества в другое, посещая дворы крошечных, кукольно-игрушечных эрцгерцогств и курфюрсторств, Двоекуровы прожили около года, и когда вернулись обратно в Петербург, Спиридова уже там не было. Он уехал на Кавказ. Из того, что отъезд этот не был вполне добровольным, и, кроме того, по некоторым ехидным словечкам, вырвавшимся у князя, Элен поняла, что во всем этом деле он не был вполне безучастен. Тут была какая-то интрига, весьма ловко запрятанная, но в чем она заключалась, ни Элен, ни сам Спиридов, как она впоследствии убедилась, ничего не знали.

По возвращении из заграничной поездки служебное положение князя Двоекурова еще улучшилось, при дворе им были очень довольны и находили его чрезвычайно способным. Носились слухи о значительном повышении, как вдруг, нечаянно-негаданно, князь Двоекуров скоропостижно скончался, горько оплакиваемый всеми близкими ему людьми.

Оставшись одна, Элен первым долгом написала Спиридову. Все, что в течение трех лет копилось и наслоилось в ее сердце, она излила ему в самых горячих, полных любви словах. Она подробно описывала ему свою жизнь с момента разлуки, свои страдания, мысли о нем, свое желание его видеть. Отбросив всякое жеманство, ложный фарисейский стыд, не шокируясь тем, что не прошло и месяца, как пышный гроб Двоекурова был с подобающей помпой опущен в могилу, Элен писала Спиридову все, что было у нее на душе. Прося прощения за свою резкую выходку, повлекшую за собою их разрыв, она как умела старалась объяснить ему то сложное ощущение, которое она испытала тогда и под впечатлением которого у нее вырвался столь энергичный и оскорбительный для его самолюбия протест. Письмо это заняло несколько листов почтовой бумаги большого формата, и на него ушло более недели времени. Правда, Элен могла писать только по вечерам, когда наконец прекращались повседневные усиленные заботы, вызванные неожиданной смертью князя и приведением в порядок оставшегося после него огромного имущества.

Написав и отправив письмо, Элен с лихорадочным нетерпением принялась ждать ответа, и чем дольше проходило времени, тем нетерпение ее все усиливалось. Уже давно прошли все сроки, когда, по мнению княгини, следовало ожидать ответа, но ответа не было. Это молчание начинало сильно угнетать Элен, тем более что она никак не могла понять причины его.

Если допустить даже мысль, что Петр Андреевич разлюбил ее и увлекся другою, то, во всяком случае, долг простой вежливости требовал с его стороны хоть какого-нибудь ответа. Пренебречь до того, чтобы не ответить на такое трогательное, нежное, полное любви письмо, мог человек только совсем огрубевший, утерявший всякую душевную отзывчивость. Спиридов же таким никогда не был и не мог даже сделаться. Но тогда чем же объяснить его молчание?

С каждым днем состояние души Элен становилось все тревожней и тревожней. Днем и заботы, и хлопоты отнимали у нее много времени, помогали ей бороться со своим чувством, но с наступлением ночи, когда в доме все успокаивалось и когда три четверти числа комнат погружались в полумрак, Элен охватывало чувство такой тоски, такого одиночества, каких она не испытывала даже при жизни князя. В эти минуты она казалась сама себе всеми покинутою, никому не нужной. Ожидающая ее впереди жизнь, несмотря на независимость, богатство и красоту, ниспосланную ей небом, представлялась в ее воображении бесцветной и ненужной.

Лежа у себя в роскошном будуаре с закинутыми под голову руками, Элен усиленно думала, стараясь угадать и понять причину столь продолжительного молчания Спиридова. Князь умер в августе. Письмо было послано в том же месяце с курьером, везшим экстренные распоряжения из Петербурга в главную квартиру кавказской армии. При таком условии оно должно было быть получено Спиридовым не позже половины сентября. На ответ Элен клала месяц, ну пусть даже шесть недель; следовательно, письмо от Спиридова должно было прийти не позже половины ноября, между тем уже декабрь был на исходе, а о Петре Андреевиче не было ни слуху ни духу.

"Что же это, что же это значит? — в несчетный раз задает Элен томительный вопрос, в волнении сжимая пальцами углы шелковой подушечки, на которой покоится ее классическая головка. — Неужели разлюбил, совершенно и окончательно, настолько, что не находит нужным хотя из вежливости написать несколько слов? Или он, может быть, до сих пор не в состоянии простить меня за тот мой порыв? Но ведь я ему объяснила в письме причину тогдашнего моего поступка. Если прежде, не зная ее, он мог сердиться и негодовать на меня, то теперь, после моего объяснения, после моих уверений в любви, в верности его памяти, всякие недоразумения отпадают сами собой, и ему нет оснований казнить меня теперь своим равнодушием…"

Так рассуждала Элен, теряясь в догадках. В соседней комнате раздался шелест мягких шагов, и в будуар вошла любимая камеристка Двоекуровой, Соня.

В руках она держала серебряный круглый подносик, на котором белел большой пакет.

При виде письма княгиня почувствовала вдруг во всем своем теле томительную слабость, ее даже в жар бросило и в горле пересохло настолько, что она не в силах была произнести ни одного слова. Взяв с подноса письмо и сделав знак горничной уйти, Элен трясущимися руками торопливо разорвала конверт и, развернув лист почтовой бумаги большого формата, дрожа и волнуясь, начала пробегать то прыгающие перед ее глазами, то сливающиеся в одно общее пятно строчки, написанные твердым мужским почерком:

"Ваше сиятельство, милостивейшая государыня Елена Владимировна, — читала она. — В первых строках моего письма спешу принести вам мои искренние извинения в том, что, не имея высокой чести быть знакомым с вашим сиятельством, я тем не менее беру дерзость писать вам, но особые обстоятельства вынуждают меня к этому шагу.

На днях явился к нам в штаб-квартиру один горец и передал мне кусочек древесной коры, на котором было нацарапано гвоздем: "Уведоми княгиню Двоекурову. Адрес знает мой человек".

Тогда я обратился с расспросами к человеку Петра Андреевича, бывшего с ним в Петербурге, и он сообщил мне ваше имя, отчество и адрес. При этом он присовокупил: первое, что портрет, который всегда хранился на этажерке в доме Петра Андреевича, как святыня, принадлежит вам. Второе, что письмо, вызвавшее безумную поездку Спиридова, было получено от вас. Из всего этого я могу заключить, что для вас будет крайне интересным узнать о печальной участи, постигшей нашего друга. Как я выше упоминал, получив в конце сентября письмо, которое, по словам человека, оказывается теперь посланным вами, он, тотчас же взяв отпуск, собрался в Петербург. Дорожа каждым днем и боясь, чтобы его не задержали в главной квартире, он, вопреки советам товарищей, избрал кратчайший и прямой путь через горы, к почтовой дороге. В конвой себе он взял, по взаимному соглашению, четырех опытных, старых казаков, надеясь на их хорошее знание дорог. В его безумно-отважном предприятии проехать через земли враждебных нам аулов мог выручить один только слепой случай. Но на сей раз случай, или судьба, "рок", как выражались древние, оказался ему враждебным.

Через какую-нибудь неделю после отъезда Спиридова до нас дошло известие, к счастью оказавшееся ложным, будто бы Петр Андреевич и все четыре казака, поехавшие с ним, перебиты на дороге татарами. Это известие чрезвычайно взволновало нас всех, и по принятому в здешних местах обычаю вызвало немедленную посылку надежных лазутчиков из мирных горцев для разузнания дела настоящим образом. В скором времени лазутчики возвратились и подтвердили известие об убийстве казаков. По их словам, они собственными глазами видели в одном из аулов казачьи головы, обезображенные и полусгнившие, красующиеся на шестах по четырем углам мечети. Что же касается Спиридова, то сведение о его смерти оказалось ложным. Он не был убит, а попал в плен и находится в ауле Ашильта, где в настоящее время имеет свое местопребывание сам Шамиль.