На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою - Тютчев Федор Федорович

— Откуда вы все знаете? — тихим голосом спросила Элен, но, опомнившись, резко сама себя прервала. — Вы увлекаетесь ролью прорицателя, но весьма неудачно. Все, что вы сейчас наговорили, вздор. Мой муж — прекрасный человек, и я весьма счастлива с ним. Удивляюсь вашей смелости говорить мне, да еще так уверенно, подобные вещи. Вы не знаете ни меня, ни моего мужа, ни нашей семейной обстановки, откуда вы можете черпать сведения, дающие вам основание к подобным выводам?

— Мужа вашего я знаю хорошо. Лет пять тому назад, когда вы еще не были с ним знакомы, он проживал в течение 2–3 месяцев в одном из своих имений. Судьбе было угодно, чтобы я как раз одновременно с ним гостил по соседству у одного моего приятеля, и вот тогда-то я и узнал, что за человек ваш муж. В течении 2–3 месяцев он наделал столько злодейств, сгубил столько неповинного народа, сколько другой не сделает за всю свою жизнь. Я бы мог многое рассказать о его расправах с крепостными, о жестокостях, которые он творил над девушками и детьми, но, я думаю, вы сами знаете кое-что. Из этого вы видите, что мужа вашего я хорошо знаю. Что касается вас, то стоит взглянуть на ваше ангельское лицо, в ваши прекрасные глаза, чтобы знать вас. А зная его и вас, нетрудно угадать вашу жизнь. В Испании есть народная легенда: как Господь Бог ради испытания передал одного из своих ангелов во власть дьяволу, который долго, несколько лет, всячески мучил его. Не помню, чем кончилось дело в легенде, но у вас оно кончится вашей гибелью, если вы заблаговременно не примете мер.

— Каких мер? Что мне, по-вашему, делать?

— Открыто и смело разоблачить перед всеми, в глазах целого света, проделки вашего супруга, сорвать с него маску и затем уйти от него прочь.

— Вы думаете, это легко? Мне, прежде всего, никто не поверит. Мою правду сочтут за ложь. Зато всякую клевету, какую он только пожелает распустить про меня, будут принимать, как непреложную истину. Поверьте, — добавила она улыбаясь, — он так сумеет убедить всех и каждого в том, что я не что иное, как развратная жена, ищущая его гибели, что ему все поверят. Бывают минуты, когда я сама начинаю этому верить, особенно после наших долгих бесед на эту тему.

— В деле разоблачения вашего мужа вы можете иметь в моем лице верного союзника. Только прикажите. Я, признаться, давно собирался сделать нечто подобное, но до сих пор почему-то удерживался. Слишком он для меня гадок, чтобы я давал себе труд упоминать даже его имя, но ради вас — это другое дело. Я нарочно съезжу еще раз к своему приятелю, о котором вам только что говорил, и соберу некоторые данные о зверствах, свершенных князем, и тогда, при первом удобном случае, где-нибудь в многолюдном собрании я открыто и громко разоблачу его. Тогда и вы, в свою очередь, можете выступить со своими обвинениями против него. Уверяю вас, идол будет сокрушен в одно мгновение.

— Это будет эффектный заключительный акт из французской трагикомедии и ничего больше, — спокойно возразила Элен. — Тема для грандиознейшего светского скандала, о котором будут говорить несколько месяцев, но который не принесет мне никакой пользы.

— Значит, вы решились покориться и, как безропотная раба, переносить долгие годы деспотизм и насилие?

— Нет, не значит. Пока хватит сил, я, конечно, буду терпеть…

— А дальше?

— А дальше, что Бог даст. Мне кажется, что, доведенная до отчаяния, я способна даже на подвиг.

— Дай-то Бог, но боюсь, чтобы долгое повиновение и кроткая терпеливость не превратились у вас в привычку, а привычка — вторая натура.

— Увидим. А кстати, вот и муж. Он ищет нас.

В эту минуту к ним подходил своей вкрадчивой, шмыгающей походкой князь. При виде своей жены, сидящей вдвоем с красивым и статным гвардейцем, князь сморщил брови, зеленоватые глаза его злобно блеснули, а по толстым губам проскользнула ядовитая усмешка, но все это продолжалось не более одного мгновения. В следующую минуту лицо его уже сияло добродушнейшей улыбкой.

— Если не ошибаюсь, Петр Андреевич Спиридов? — спросил Двоекуров, радушно протягивая пухлые, выхоленные руки ладонями вперед. — Так и есть. Мы с вами ведь уже встречались?

— Совершенно верно, встречались, и не раз. Самая интересная наша встреча была в Новоселовке, если припомните, князь, — с едва заметным ударением, но так же добродушно отвечал Спиридов.

При упоминании о Новоселовке по лицу князя пробежала легкая тревожная судорога.

— Да, да, в Новоселовке, совершено верно, я помню, я помню. — И, очевидно желая замять разговор, Двоекуров ласково обратился к жене: — Дорогая, я искал тебя; хочешь познакомиться с новым баварским послом? Он очень милый и интересный господин. Я особенно рекомендую его твоему вниманию, будь с ним любезна и пригласи к нам. Я имею на это свои соображения.

Последнюю фразу Двоекуров сказал так, чтобы его могла слышать одна лишь Элен.

"Ну, сейчас начнется", — с тоскою подумала Элен, когда в тот же день поздно ночью она осталась с глазу на глаз с мужем в их спальне, игравшей в ее жизни роль пыточного застенка. Она хорошо заметила выражение лица мужа, когда он подходил к ней и Спиридову на балу, и теперь не ожидала ничего хорошего. Но какого было ее изумление, когда вместо обычных сцен ревности, упреков, грубых слов и угроз Двоекуров совершенно спокойным тоном произнес:

— Я очень рад твоему знакомству с Спиридовым. Он, в сущности, пустой и наглый мальчишка, но у меня есть причины поддерживать с ним хорошие отношения. Я ничего не имею даже против того, чтобы он изредка посещал наш дом. Я несколько раз приглашал его, но он почему-то уклонялся. Может быть, ты будешь счастливее?

— Хорошо, я приглашу его, — спокойным тоном произнесла Элен.

На этом разговор и кончился. Только уже совсем раздевшись и укладываясь на свою широкую, покрытую пуховыми перинами кровать, князь на минуту поднял голову и, взглянув в глаза Элен тяжелым, злобным взглядом, вдруг неожиданно произнес:

— Только предупреждаю, если я что-нибудь замечу, хотя бы тень любви между вами, берегись. Вообще я, как ты сама знаешь, не из тех, что прощают, но за Спиридова я особенно буду беспощаден. Я тебе уже рассказывал, как мой дед распорядился со своей неверной женой? Он запрятал ее в подземелье и постепенно заморил там голодом, холодом и всяческими лишениями. Смотри, как бы я не повторил этого опыта с тобою.

На эту угрозу Элен не сочла нужным отвечать. Она смерила мужа презрительным взглядом и холодно отвернулась от него.

Дня через три Спиридов приехал с визитом и с тех пор стал довольно частым посетителем дома Двоекуровых. Между ним и Элен быстро установились простые, дружеские отношения. Ей особенно было дорого в Спиридове то, что это был единственный человек, который понимал ее, угадывал ее страдания и не заблуждался относительно князя. Элен видела в Спиридове искренно сочувствующего ей человека, готового при случае выступить в роли ее защитника, и это сознание поддерживало ее. Теперь она не испытывала такого ужасного одиночества, как прежде, до знакомства с Петром Андреевичем, и это делало ее более самостоятельной и уверенной в себе.

Что касается отношений Спиридова и Двоекурова, то под личиной добродушного доброжелательства, с одной стороны, и изысканно-вежливой почтительности как к человеку старому и занимающему высокий пост — с другой, скрывалась глубокая взаимная ненависть. Причем у Спиридова она осложнялась тщательно маскируемым презрением, а у Двоекурова — затаенным страхом. Элен казалось, будто муж ее как бы желает задобрить Спиридова, купить его молчание.

"Новоселовка, — думала Элен, — не эта ли причина? "

Она несколько раз собиралась, расспросить Спиридова об этой Новоселовке и сопряженных с нею воспоминаниях, но всякий раз что-то как бы удерживало ее. Она инстинктивно боялась услышать о чем-нибудь столь ужасном, после чего совместная ее жизнь с мужем сделается еще более тяжелой. Так прошло несколько месяцев. Незаметно для себя самой Элен полюбила Спиридова, полюбила горячо, всем своим жаждавшим истинной любви сердцем, но, несмотря на это, отношения их оставались чистыми, и не потому, что Элен боялась мужа или считала преступлением изменить ему, а единственно в силу отвращения, питаемого молодой женщиной ко всякого рода лжи и притворству. Мысль принадлежать одновременно двум мужчинам возмущала ее до глубины души и была ей до гадливости омерзительна. Тем более что грязный цинизм и зверское сладострастие ее мужа, с первых же дней свадьбы осквернившее чистоту брачного ложа, развили в Элен своеобразные взгляды на взаимные отношения мужчин и женщин.