Фомка-разбойник (cборник) - Виталий Бианки

Целый день я все про этого щеночка думал: неужто волчонка принесет?

Долгий тот день показался мне. Уж солнце зашло, смеркаться стало; тут только пришел дяденька.

– Обманул, – говорит, – я тебя, Ваня: нет щеночка.

И замолчал. Так, молча, поужинал и спать лег.

Я вижу: расстроенный – и уж спрашивать у него ни о чем не стал.

На другое утро он ушел до света, я еще спал. И к ночи вернулся – пустой опять. И уж о щеночке ни слова.

Задумчивый. Что-то под нос себе бормочет. Некоторые слова я разобрал:

– Ошибка, ошибка… Все может быть… Экая хитрая бестия!

Стали спать укладываться. Вдруг он говорит:

– Ванюшка! Никак завтра воскресенье?

– Воскресенье и есть, – говорю.

– И в школу тебе не идти?

– А как же: выходной ведь.

– Так слушай, милок! Помоги мне. Пойдем со мной завтра с утра. А то там, понимаешь, такой чертов переплет в ивняке-то – никак мне не пробиться. А ты ростом невелик – пролезешь.

Хорошо – мамки в избе не было. Сейчас бы заругалась:

«Что, – мол, – ребятенка на какое дело подбиваете! Разорвут его волки, не пущу!»

Мы с ней ведь догадывались, что Федькина-то собачка волк была.

Я и говорю ему:

– Только мамке не сказывайте. Я будто за пёстышами пойду с ребятами.

– А что это – пёстыши? – спрашивает.

– Хвощ по-ученому. На ржаном поле его много. Головки больно вкусные.

– Ладно, – говорит, – помолчу. Только ты не бойся: опасности никакой и ружье у меня.

– Я не девчонка.

Утром я нарочно первый ушел. Круг дал – и к пастухам. Туда и дяденька подошел. Федька, хоть ему и невдомек, кого по правде мы разыскиваем, тоже с нами увязался.

Совсем немного мы отошли по ручью, – покрыл нас с боков и сверху густой ивняк. Как в нору попали.

– Ну вот, – говорит дяденька. – Отсюда начнем. Лезь, Ванюшка, на правый берег. А ты, Федя, на левый. Ищите щенят. Найдете – меня крикните. Я вперед пройду, там не так крепко. Близко буду, услышу. А не найдем ничего – опять здесь в полдень сойдемся.

Полезли мы с Федькой: он в одну сторону, я – в другую. Лист на кустах еще небольшой: видно все-таки впереди, особенно понизу. Только ничего такого не приметно, никаких волчьих следов или еще там чего.

Ну, трудно лазать: кочки, между ними вода, как чай густой, коричневая. Ветки по лицу то и дело хлещут. Где тут волкам жить! Утку одну видел да маленьких каких-то птюшек болотных. Трещат: верно, гнезда у них тут на кустах.

Дальше суше стало. Тут, слышу, сороки стрекочут. Увидели меня – еще пуще закричали. Да таково их много – не меньше десятка собралось. И такая у них тут вонь – тошно даже. Ну вас, думаю. Совсем оглушили!

Устал я шибко. Хотел присесть – отдохнуть. Гляжу: солнце уже прямо над головой стоит – полдень.

Я скорей назад.

На ручье уже дяденька и Федька меня ждут. Уж кричать меня хотели. Дяденька говорит:

– Мы с Федей ничего не нашли. Не приметил ли ты чего-нибудь?

– Никаких следов, – говорю. – И искать в этой стороне не стоит: там одни сороки, целая куча их, и запах там тоже нехороший – вонько пахнет.

А дяденька-то обрадовался.

– Да ну, – говорит, – неужели сороки? И дух тяжелый? Веди меня скорей туда!

Трубку он курил – и трубки не докурил: выбил ее о приклад ружья, огонь в воду посыпался. А мне неохота опять в эту гущину лезть: весь обдерешься и устал как собака.

И что, думаю, он все шиворот-навыворот делает. Придумали волков искать, где их никто и не видел! А теперь сорокам обрадовался. Сорока – птица осторожная: человек ли, зверь ли – сейчас затрещит и улетит.

Ну уж, думаю, все равно. Представлю его сорокам, а там недалеко пробраться по кустам до бора. Скажу – мне недосуг, сам бором – и домой.

Повел его. Федька не пошел: говорит, дед заругается, коровы разбредутся, – надо иттить.

Сороки на том же месте оказались. Как затрещат!

И вот поди же ты: всего мне было шагов с полсотни еще податься – и сам бы я нашел волчье логово!

Горушка там дальше, и в ней нора – совсем неглубокая, под корнями сосны. А по склонам все кости белеют: птичьи, заячьи, овечьи, собачьи. От них и дух такой тяжелый.

Волчата лежали в норке клубком.

Дяденька развязал мешок и начал хватать щенят одного за другим за шиворот. Шесть штук их оказалось, шесть штук он поклал в мешок. Серенькие они, хвостик веревочкой, глаза еще только прорезались.

А я все больше по сторонам поглядывал: вдруг да вернутся волк и волчица? Жутко все-таки…

– Ну! – весело так дяденька говорит. – Тут нам делать больше нечего.

– А волчицу хотели убить?

– Ни волка, ни волчицы мы с тобой не увидим, хоть они и рядом тут оба, в кустах сидят и нас слышат. Волчицу взять – это особое дело. Идем, идем скорей, Ванюша.

За горушкой опять были кусты, но уже не так много. Скоро мы поднялись в гору, а там – чистый бор.

Тут дяденька остановился. Покрутил головой и говорит:

– Ну, нам с тобой сюда. Вот этой тропкой пойдем.

– Что вы, дяденька, – говорю. – Совсем наоборот: нам вон куда надо. Тут до деревни рукой подать.

А он так сердито на меня поглядел. Брови сдвинул.

– Ты, – говорит, – меня не учи, мальчик. Ученого учить – что мертвого лечить. Делай, что я тебе говорю, и помалкивай. Не все против ветра ходить: иной раз и по ветру надо.

Зло меня взяло: опять он наоборот делает! Ведь этой тропой, что он хочет, половину бора обогнем, а потом назад полями шлепай – по жаре-то!

Все-таки ослушаться его не посмел.

Иду вперед. Он – следом.

Скоро вышли мы тропкой на поляну, перешли ее. Тут он сзади тихо так говорит мне:

– Иди, не оборачивайся, не останавливайся. И вот тебе это, не тяжело будет?

Сам кладет мне на плечо мешок с волчатами. Перекинул мне ремни на грудь.

– Иди, – шепчет, – иди потихоньку. Не останавливайся. Да смотри не оборачивайся, а то худо будет!

Здорово я тут струхнул. Ясно же: полоумный старик! Зачем он шепчет? На что меня вперед посылает и оборачиваться не велит? Сейчас как даст из обоих стволов в спину!..

Похолодел я весь. Иду, оглянуться не смею. И его за собой не слышу.

А тропка, как нарочно, прямая-прямая! Хоть бы какой поворот. Я бы завернул – и со всех ног!

Прямо ноги у меня заплетаются со страху. В голове мутится.

Не знаю, сколько и прошел так…

Вдруг – ббах! – сзади.

Я как подпрыгнул! Мешок бросил – и деру!

Слышу, кричит сзади: «Куда ты, куда! Стой!»

Я обернулся. Смотрю: он далеко, у той поляны. И что-то с земли поднимает.

Поднял – волк!

Тут я и страх забыл. Побежал скорей назад. Мешок подобрал – и к нему.

А он уже идет навстречу – мертвый волк на плече. Передние лапы дяденька на грудь себе перекинул: волчий хвост по земле волочится.

– Что ты, дурашка! – говорит. – Чего напугался? Это волчица. Я уж знал: она за нами следом крадется. Смотрит, куда ее волчат несем.

Потом ночью пришла бы к избе: нельзя ли детей выручить? А я, видишь, тебя с мешком вперед и послал, а сам – раз! – и за деревья. Минуты не прошло, – она бежит – нос к земле. Следы чует, а меня – нет; я потому этой тропкой пошел, что как раз нам тут ветер в спину: ей нашего запаха не слышно. Она и набежала на меня.

Вот, значит, до чего дяденька хитрый: все рассчитал. Потом и говорит мне:

– Запомни: умнейший зверь – волк. Его прямо понимать никак нельзя. Так и знай: где он весной скотинку режет, собак таскает, – там он не живет. Там его логова не ищи. Это самец. Волчица от малых волчат не отойдет.

А волк широко ходит, охотится, добычу носит волчице и детям. У логова они себя не обнаруживают, шито-крыто живут. Рядом будет стадо ходить – не тронут. Тебе будут говорить: «Тут ищи!» А ты наоборот делай – и найдешь.

Потом говорит:

– Ты думал, сороки зверя боятся: где сороки, там волка нет. Как раз наоборот. От волчьих обедов остатки остаются – мяса кусочки на костях. Вот сороки и собираются. Они первые волка выдадут. В лесу, брат, каждый след надо уметь читать, как мою фамилию: и спереди назад, и сзади наперед. Так-то, брат Ванюшка!

Хотел он мне волчонка оставить на воспитание, – говорит, как собака будет, – да мамка не позволила. Такая меня досада взяла!

А Федьке-подпаску еще досадней было, когда он увидел волчат и убитую волчицу и узнал, какие звери рядом с ним жили.

Выходит, у нас с ним тоже немножко шиворот-навыворот получилось. Да только не так ладно, как у дяденьки Тита Волова.

Повести

Мурзук

Глава первая На просеке

Из чащи осторожно высунулась голова зверя с густыми бакенбардами и черными кисточками на ушах. Раскосые желтые глаза глянули в одну, потом в другую сторону просеки – и зверь замер, насторожив уши.

Старик Андреич с одного взгляда признал бы прятавшуюся в чаще рысь. Но он в эту минуту продирался сквозь частый подлесок метров за сто от просеки.

Андреичу давно хотелось курить. Он остановился и потянул из-за пазухи кисет.

Рядом с ним в ельнике кто-то громко кашлянул.

Кисет полетел на землю. Андреич сдернул ружье с плеча и быстро взвел курки.