Фомка-разбойник (cборник) - Виталий Бианки

Смирька к нему и говорит:

– Школьного Шарика зверь-от заел.

Ребята прыснули: заяц, что ли? Страшней зайца да лисы кругом на сто километров зверей нет.

А Смирька руку в карман – и вытащил черную лохматую собачью лапку.

Все так и ахнули: Шарикова лапка-то!

А Сысой Сысоич топор за пояс заткнул, шапку от снега оббил – снег уж с полчаса как опять повалил – и говорит:

– Все может быть. Идем в избу, – доложишь, как про то дознался.

За Смирькой полная изба ребят набилась.

Как страх зародился

Смирька потому не свернул тропкой, что приметил звериный след.

По теплой пороше следы печатные. Разбирать их Смирьку научил Сысой Сысоич, – какие собачьи, какие заячьи, хоря, горностая. Сысой Сысоич хоть недавно в деревне – первую зиму здесь белку промышляет, – но Смирька все воскресенья с ним неотлучно.

Смирька сразу приметил: совсем особенный след идет вдоль дороги в лесу. Когтистый, лапистый.

Скачками зверь шел: две лапы рядом – промежуток, опять две лапы.

След скоро свернул в чащу, и Смирька поспешил в школу.

Пока ребята на переменках искали Шарика под сараями, Смирька обошел школу полем и приметил на снегу Шариков след. Шариков след шел в лес, к тропке.

Вот Смирька после уроков и пошел Шариковым следом.

Кто его знает, – зачем Шарик ночью в лес побежал? Может, зайца приметил; может, за мышкой; может, еще по каким своим делам.

Скоро Шариков след вышел на тропку и тут пропал: ребята его затоптали.

Смирька шел да шел тропкой, вдруг видит: тот, звериный след поперек, и Шариков – рядом.

Первый, верно, зверь прошел, а Шарик – по его следу.

Смирька свернул с тропки. Валенки в снегу увязают, но ничего – идти можно.

Следы ушли в ельничек, вышли из него, подошли к большой корявой сосне и тут… Тут, под самой сосной, Смирька это и увидел: снег примят, на нем кровь, клочья кудлатой шерсти. И откушенная Шарикова лапка.

В сторону шел один след зверя.

По носу Смирьку мазнуло мокрым. Он поднял голову.

Кружась, падали между веток снежинки.

Но Смирька увидел и другое: невысоко, прямо над тем местом, где лежала Шарикова лапка, торчала большая толстая ветка сосны. С нее свисали клочья свежеободранной кожуры.

И Смирька сразу все понял: зверь забрался на сосну. Шарик пришел по его следу; зверь бросился на него сверху и растерзал на месте.

Смирьке стало не по себе: ведь он не знал, какой это зверь. Может, такой, что и на человека бросится. Притаился где-нибудь тут и следит за Смирькой.

Смирька подхватил Шарикову лапку – и скорей назад. Бежал по тропке, все оглядывался: не догоняет ли кто сзади?

Ребята слушали Смирьку – даже рты разинули. А когда он кончил, перевели глаза на Сысой Сысоича.

Сысой Сысоич задумчиво теребил бороду пальцами и смотрел в окно пустыми глазами.

Все ждали: сейчас он сообразит и объявит всем, какой это зверь.

– Все может быть, – растерянно проговорил наконец Сысой Сысоич. – Что за зверь, – в толк не возьму. Медведь спит, волк – он по деревьям не лазает. Рысь лазает, да ведь ты говоришь – когти на следу?

– Во какие! – сказал Смирька и показал: в полпальца.

– Рысь – кошка. Кошка – та на ходу когти убирает, след у ней вовсе круглый.

Еще подумал Сысой Сысоич и тихо, будто про себя, сказал:

– Мало ли какой зверь в лесу заведется! Может, и названия его не слыхал. А он тебя караулит из чащи, все видит, по пятам за тобой крадется, – почем знать?

И вот, как сказал он это, ребятам сразу стало страшно.

Сказал бы – волк, медведь, все ничего: звери хоть лютые, да по рассказам известные. Сам же Сысой Сысоич рассказывал, как их бил.

А тут – не известно, какой зверь. Какой хочешь: может, с крыльями и по деревьям не лазает, а летает. Пойдешь домой, а он у тебя на крыше, на коньке сидит.

Смирькина сестренка тихонько сказала:

– Ой, девоньки, страшно как!

И все молча гурьбой повалили из избы.

Сысой Сысоич даже не заметил этого.

Он опять уставился в окно и шептал про себя:

– Кабы вот следов не замело… Ах ты ну!.. Ума не приложу: что за зверь такой?

За окном в сумерках густо валил снег.

Страх растет

Утром Смирька водил Сысой Сысоича показывать место, где зверь растерзал Шарика.

Клочья сосновой кожуры все так же свисали с ветки. И клочья Шариковой шерсти нашли, разрыв снег. А от следов и помину не осталось: всю ночь был снегопад.

Зорька – лайка Сысой Сысоича – и та ничего не учуяла. Потыкалась носом в снег, фыркнула и равнодушно зевнула.

С тем и вернулись.

Весь день у ребят только и было разговору, что о таинственном звере. А на следующее утро – в понедельник – всполошилась вся школа.

Случилось вот что.

Накануне ночью школьной сторожихе зачем-то понадобилось в чулан. Чулан в школе – пристроечка к дому.

Старушка тихонько повернула ключ, открыла дверь – да так и села на землю: кто-то чёрный взметнулся в чулане и вылетел через крышу!

В крыше две доски были отодраны, лунный свет лил в щель. Черный исчез, как сгинул. А старуха как закричит – все учителя и учительницы в соседних домиках проснулись.

Прибежали полуодетые, видят: старуха без ума от страха, в крыше дыра, а в чулане целый окорок пропал. Веревочка на гвозде и осколки раздробленной кости окорока валяются на полу.

После этого никто уж не решался идти тропкой. Дорогой и то боялись в одиночку, кучками собирались.

Все дружно ругали Сысой Сысоича: тоже охотником называется, а зверя найти не может! Заглазно ругали: весь тот день Сысой Сысоич пропадал где-то в лесу с лайкой своей Зорькой.

Вечером собрались ребята в Смирькину избу. Смирькин отец в отъезде был, один дед дома, да тот спит на печи. Можно потолковать на свободе.

Толковали, конечно, все о Черном.

Вспоминали, какие на свете есть страшные звери.

Смирькин дед зашуршал вдруг, спустил ноги с печи. Стал рассказывать, какие звери в здешних местах водились на его памяти. На том месте, где теперь школу построили, самый глухой лес был. Там волки выли. Зимой они забегали в деревни.

А в лесу дед сам не раз медведей видел. Тоже от лося раз на дерево забрался; еле дождался, когда уйдет…

И вдруг все услышали легкий шум за окном. Прислушались: чьи-то шаги. Тихие.

Потом зашуршало под другим окном.

Потом заскрипели ступеньки крыльца.

Зашебуршило в сенях.

Затаив дыхание, все повернулись к двери.

Дверь сильно дернуло снаружи.

Смирькина сестренка пронзительно взвизгнула и кошкой стрельнула под лавку.

Клуб белого морозного воздуха вкатился в избу, и вошел Сысой Сысоич.

– Никак у вас тут сходка? – сказал он, закрывая за собой дверь. – Поди, все о Черном толкуете? Ладно, завтра мы со Смирькой представим его вам, глядите да удивляйтесь.

Тут на Сысой Сысоича горохом посыпались вопросы:

– Нашел? Видал? Как звать? Большой?

– А очень страшный? – спросила Смирькина сестренка, вылезая из-под лавки.

– Не страшней страха, – засмеялся Сысой Сысоич. – Сам еще ничего не знаю. Придется уж вам подождать до завтра.

Потом сказал серьезно:

– Одному мне не справиться. Пособишь, Смиря?

Все повернулись к Смирьке.

Смирька поглядел по сторонам, уставился в пол.

– Пойду, – сказал он чуть слышно.

По следам, как по косточкам

Плохо спал Смирька в ту ночь. То любопытство разбирало: какой такой зверь окажется? То страх одолевал: а ну, как не положит зверя Сысой Сысоич с первой пули? Или неожиданно кинется зверь с дерева, как на Шарика?

Чуть свет забрезжил в окне, постучал Сысой Сысоич.

На дворе был мороз. К Смирьке подбежала Зорька, вскинулась ему на грудь, лизнула в нос.

Сысой Сысоич держал на сворке незнакомого большого гончего пса.

Стали на лыжи, пошли по дороге в школу.

– Боишься? – спросил Сысой Сысоич. – А ты приглядывайся да смекай – вот страх и пройдет. К следам ты приметлив, замечаю. Вон как про Шарика все верно рассказал. По следам ведь все, как по косточкам, разобрать можно.

По следу можно многое про зверя узнать. Про ту же лисицу: поглядишь зорко на след и уж знаешь, самец или самка, молодая или старая, хороша на ней шуба или плоха. Потому, если шуба на лисице хороша, – значит, лисица сыта ходит. А сытая она и ступает не так, как голодная: легко себя носит. Ты следы Черного видел. Вот и смекай про себя: велик ли зверь? Не больше собачьего следа, так ведь?

– Верно, – подтвердил Смирька.

– Значит, ростом и сам зверь не больше собаки. Не такой уж, значит, страшный он, чтобы человеку его бояться. Гляди теперь: тут я следы приметил и вчера с вечера весь этот остров флажками обнес.

Впереди перед ними – на задах у школы – был большой остров леса. Кромкой его шел обрыв: там речка. Низко на деревьях вдоль всей стены леса тянулась бечевка. С нее свисали красные тряпочные языки, друг от друга не больше метра.

– Не знаю, что за черный зверь, – сказал Сысой Сысоич. – А волки и лисицы флажков боятся, не выйдут из круга. Думается, и этот сразу-то на нас не осмелится. Я кругом весь лес флажками обнес. А теперь вот что.