Волшебные одежды - Диана Джонс

— Ты наконец-то начала думать, Танакви, — сказала мама. — Боюсь, ты даже не поймешь, каково это — смотреть, как ты ткешь, но никак не перестанешь винить себя и не начнешь думать. Я чуть не утратила всякую надежду. Мне пришлось уговаривать себя и твердить, что ты вложила в свои накидки очень много Реки — так, может, хоть это сработает?

— А это важно — вкладывать в тканье Реку? — спросила я.

— Очень, — ответила мама. Но это связано с вещами, о которых мне запрещено было говорить, после того, как я вышла замуж за вашего отца. И тебе, Танакви, придется быть очень осторожной, когда ты будешь распрашивать меня.

Должно быть, некоторые вещи запретны. Наш папа никогда не был разговорчивым, но даже он наверняка хоть о чем-то нам рассказал, если бы было можно. Я приготовилась ловчить.

— Ты знаешь про Канкредина? — спросила я.

— Знаю, — ответила Матерь. — Я была там вместе с вами. Этот маг, «сокрытая смерть», добрался до него сегодня вечером. Вам всем нужно поторапливаться.

— Мы знаем, — сказала я. — А дозволено ли тебе сказать мне, что Танамил — наш родственник? Ведь его зовут Младшая Река, верно?

— Нет. Он сам по себе, — сказала Матерь, к великому моему облегчению. — Вы оказались у него на попечении просто потому, что он оказался связан тогда же, когда и мой отец. А имя он получил из-за того, что создал младшую реку — еще с большей неохотой, чем ваш дедушка создал эту.

— Ой, как хорошо! — сказала я. — А то я уж боялась, что он окажется нашим дядей. Кажется, Робин в него влюбилась.

— И мне так кажется, — сухо отозвалась мама. — Похоже, в нашей семье подобные вещи входят в обыкновение.

— А ты можешь мне сказать, как его позвать? — задала я следующий вопрос. — И нужно ли для этого идти к слиянию вод?

— Хватит любой реки поменьше, — ответила она. — И вовсе не обязательно кричать, как ты кричала раньше.

Я немного устыдилась, но не сильно. Слишком уж я была счастлива, что мама снова со мной. Я прижалась к ней. Она была теплой, и от нее еле заметно пахло танакви.

— Мне нельзя спрашивать про Бессмертных, — сказала я, как будто разговаривала сама с собой, — а значит, я не могу спросить, вправду ли Один — мой дедушка. Но я знаю, что это так. Матерь — его дочь. А мы?..

Матерь тихонько рассмеялась. Ее смех напоминал журчание воды среди камешков.

— Не будь слишком уж хитроумной, Сладкий Тростник.

— Ну, а можно мне спросить, как твое имя, и как получилось, что ты вышла замуж за моего отца? — спросила я. — Ведь ты — та самая леди, которая обитала у мельницы, да?

— Когда Клости был юношей, именно там я и обитала, — сказала Матерь. — Он завел привычку приплывать туда на рыбалку еще с тех пор, когда ему было столько же, сколько сейчас Гуллу. И в один прекрасный день я встретилась с ним у мельничной запруды. «Меня зовут Анорет, — сказала я. — Ты возьмешь меня в жены?» Анорет означает «несвязанная». Это я могу тебе сказать, Танакви, поскольку ты и так уже почти догадалась об этом. По-моему, такие распросы больше по твоей части, чем по части Робин, да? Клости сказал, что он много раз видел мое отражение в воде, и что он с радостью женится на мне. Но он был помолвлен с сестрой Звитта. Ему пришлось вернуть ей накидку, и все их семейство было в ярости. А мне пришлось покинуть отца. Тогда-то мельница и сделалась запретным местом — из-за его гнева. А когда родился Утенок, я должна была умереть, но моя душа не могла уйти. Мне пришлось попросить твоего отца, чтобы он сделал для меня то же самое, что Танамил сделал для Гулла. Так я, по крайней мере, могла за вами присматривать.

Мне эта история показалась очень печальной. Теперь я поняла, почему Звитт так сильно не любил нас.

— Гулл, — сказала я. — Я могу вернуть Гулла обратно?

— Спроси у Танамила, — ответила Матерь.

— Тогда я пойду и отыщу его прямо сейчас, — сказала я.

Но Матерь взяла меня за руку.

— Подожди, — сказала она. — Где твоя тактичность, Танакви? Танамил не любит вспоминать, что он связан. А тут еще и Робин.

— Да, я знаю, что Робин знает всякие вещи. Она знала, кто такой Танамил, — согласилась я. — Так что же мне делать, в таком случае?

— Пойти и поспать, — сказала Матерь. — Кестрел сможет дать тебе лодку взаймы, чтобы увезти Робин отсюда.

А потом мы вместе вернулись через дверь, выходящую на Реку. Мама поцеловала Робин и Утенка. Потом она увела Хэрна в лес и поговорила с ним. Мне кажется, она поняла, что у Хэрна мозги не приспособлены для хождения по Реке. Хэрн не рассказывал, что она ему сказала, но теперь он сделался куда счастливее.

А я на следующий день, прямо с утра, ослушалась Матерь. Робин проснулась на рассвете. Она была бледна, волосы у нее были влажные и слипшиеся, и выглядела она даже хуже, чем раньше.

— Хоть бы мне умереть поскорее! — сказала она.

До этого момента я не понимала, что Робин и вправду собирается умереть. Я пришла в ужас.

— Канкредин!.. — сказала я. Я еще была слишком сонной, чтобы сказать что-либо более внятное.

— Я знаю про эту сеть, — сказала Робин. — Я приготовлюсь. Утенок говорил, что многие души проходят через нее.

— Ну и откуда ты знаешь, насколько толстая у тебя душа? — спросила я, но не стала особенно спорить.

На самом деле, я не представляла себе, что я стану делать без Робин. Потому я помчалась наверх и вернулась, припрятав Младшего под накидкой.

— Я пойду выпущу кошек, — сказала я. Кошки мяукали, потому что считали, что уже наступило утро. Я вышла вместе с ними в белый туман. Отовсюду капала вода. Я с беспокойством посмотрела на мельничное колесо. Ручеек, бежавший к нему от запруды, перекрыли еще до того, как Робин появилась на свет, но среди камышей и незабудок и поныне вилась струйка воды.

Я спустилась туда и поставила Младшего на одну из лопастей колеса.

— Танамил, — позвала я, — Младшая Река, пожалуйста, приди, будь так добр. Ты нам очень-очень нужен.

Честно признатся, я себя чувствовала полной дурой. Шершавое каменное изваяние не изменилось и даже не шевельнулось. И когда я услышала, что сзади кто-то идет, шурша мокрой травой, я вскочила и развернулась, чтобы заслонить Младшего.

Это оказался Танамил. Он шел вдоль русла, сквозь белый туман, и капли влаги, сгущаясь, оседали на нем. Мама правильно сделала, что предупредила меня. Танамил посмотрел на меня отстраненно, и даже как-то с сомнением, как будто видел меня в первый раз.

— Ты звала меня?

В первый момент я даже не могла сообразить, что же сказать. А потом мне вспомнилось, как мы должны были задать ему правильный вопрос, но удалось это одной лишь Робин.

— В прошлый раз мне следовало спросить у тебя, ты ли — Младший. Да?

И я чуть отодвинулась в сторонку, чтобы он увидел фигурку Младшего на мельничном колесе.

Это было ошибкой. Танамил при виде фигурки тут же отвел взгляд, и его чуть ли не передернуло.

— Это правда, — ответил он, вежливо и отстраненно. — Я — Младший.

Он настолько явно не желал помогать, что я разревелась. Мне сделалось так же паршиво, как Робин. Я ревела, совсем как маленькая.

— Я же не виновата, что вы с Робин поссорились! А теперь ты сделался вот такой, а король хочет заполучить Одного, и Джей тоже, а мы не можем даже удрать от Канкредина, потому что Робин пытается умереть!

И я зашлась ревом. Но Танамил схватил меня за плечи и встряхнул.

— Что ты сказала про Робин?! — спросил он. Наверное, ему пришлось повторить вопрос несколько раз. Когда я реву, то ничего не слышу.

— Она пытается умереть, — ответила я.

— Что за чушь! — воскликнул Танамил. Похоже, он здорово разозлился.

Он выволок меня из русла, почти с такой же яростью, как я тогда волокла этого сопляка Кеда, и вломился в дверь мельницы. Робин взвизгнула и села.

— Ты выглядишь как старуха! — заявил ей Танамил. По-моему, он мог бы вести себя и повежливее. Лишь сейчас я обнаружила рядом с собой Утенка, который уставился на Танамила. Мы с Утенком переглянулись, потом захлопнули дверь, вышли в туман и сели рядышком.

— Я как раз думал, хватит ли мне духу добраться до него, — сказал Утенок. — Но я боялся, что Робин его возненавидит, за то, что он — Бессмертный.

— Мы тоже Бессмертные, — сказала я. — Мы происходим от Одного, по обеим линиям.

— Не знаю… По моим ощущениям, мы подозрительно похожи на людей, — сказал Утенок. — Может, у нас только души отличаются.

— Мне нужно спросить у него, как вернуть Гулла обратно, — сказала я.

— А он сказал, — заявил Утенок. — Он сказал, что надо отвезти Гулла вверх по Реке, к Одному, только мы его не поняли.

Сегодня он держался куда любезнее, чем накануне ночью. Он сказал:

— Если хочешь, я его возьму. Мне все равно нужно идти. Я поклялся Бессмертным — это было как раз после того, как Звитт сказал, что Река гневается, и нам не разрешили выгонять свою корову на общее пастбище, помнишь? — так вот, я поклялся, что увижу всю Реку, до последнего дюйма, и буду знать про нее больше, чем старый Звитт.