Вынужденное знакомство - Татьяна Александровна Алюшина

лет на десять за время поисков жены – похудел, почернел, виски и скулы обтянуты какой-то пожелтевшей, ссохшейся кожей, нос заострился, а глаза глубоко впали, и взгляд стал потухшим, как у человека, потерявшего последнюю надежду и уже смиренно принимающего неизбежное.

– Мам, – решительно потребовала Полина, – давай-ка мы вина с тобой выпьем. За все это время ведь ни разу ничего не выпили и не ездили на природу хоть на пару часиков переключиться, не расслаблялись вовсе, живем, как сжатые, заведенные пружины.

Она поднялась, разлила вино по бокалам, протянула один маме, пододвинула стул к ней поближе и села рядом. Чокнулись молча, сделали пару глотков.

– И больше сегодня мы про Настю говорить не будем, а мысли предательские гнать надо, – распорядилась решительно Поля. – Мы лучше давай обсудим мое расставание с Александром.

– А что тут обсуждать, – заметила Елизавета Егоровна, вздохнув устало. – Как говорится, мужчины приносят счастье: одни своим присутствием в жизни женщины, другие своим отсутствием в ней. Мне вот дважды повезло, с вашим отцом и с Юрой. А Александр… – Она замолчала, сделала еще глоточек вина и продолжила: – Прав Вася, он эгоистичный, продуманно-расчетливый карьерист, умело скрывающий свою истинную натуру за прекрасным артистизмом манипулятора и профессиональной акулы бизнеса. Не твой человек, и все тут. И хорошо, что сейчас расстались, было бы куда больней, поженись вы, ребеночка роди. Так что расстались – и слава Богу, что так Он управил.

– Мне, казалось, что я его люблю. Да какое там казалось, я уверена была, что люблю, – призналась Полина, не удержавшись от очередной слезы. – И мне, между прочим, очень больно, а ты так спокойно говоришь: расстались – и слава Богу…

– Ошибаться в человеке всегда больно. И в своих чувствах ошибаться тоже больно. – Мама обняла дочь за плечи, притянула к себе, прижала к боку и поцеловала в висок. – Только знаешь… – Она задумалась на пару секунд. – В большинстве своем люди ведь женятся не на конкретном человеке, с набором всех его реальных достоинств, недостатков и пороков, а на своих собственных фантазиях. То есть на том образе, который они придумали в своей голове и наделили им партнера, заодно и нафантазировав будущую жизнь с ним. Вот ты, например, какой представляла и рисовала себе жизнь с Александром и какими качествами его наделяла?

– Ну-у-у… – протянула задумчиво Полина, торопливо смахнув ставшую ненужной слезинку со щеки. – Умного, глубокого и интересного человека, в чем-то интеллектуала, ценящего красоту и искусство, доброго, надежного и заботливого мужчины, успешного бизнесмена с большим будущим. Так, наверное.

– Неплохая иллюзия, – похвалила Елизавета Егоровна, грустновато улыбнувшись, – очень такая девичья. А вот он, думается мне, ничего не рисовал, а сделал четкий, деловой расчет, все взвесив, наведя справки и выбрав тебя как подходящую для него жену, чтобы соответствовала его будущему крутому имиджу, жену, которую не стыдно представить начальству и вип-друзьям, которой можно похвалиться. Ты же у нас красавица и умница, этикет, опять-таки, знаешь-умеешь, применяешь, к тому же большой эксперт по искусству. И делает он это не потому, что он сволочь конченая и гад эдакий, а просто потому, что такой вот человек. Для которого важен и первоочереден он сам, которого интересует только его жизнь, его интересы, удобство, комфорт – и ничего более. Рыба-акула, которая, как известно, выбирает, где лучше и сытней. Просто такой, и всё.

– А ты? – спросила неожиданно Поля, – Когда выходила за папу замуж, тоже выходила за свои фантазии?

– Конечно, – погладила ее по голове, светло улыбнувшись, мама. – Я такое себе нафантазировала про Павлушу, аж цельный принц он у меня выходил. Ну еще бы, я ж девушка из провинции, приехавшая в Москву учиться, «лимита», как всех приезжих москвичи тогда называли, а он парень из семьи коренных в нескольких поколениях москвичей. Одна его матушка Анфиса Григорьевна чего стоила, ну чистая дворянка: спина, как доска, ровная, всегда подтянутая, холодно-отстраненная, как зыркнет на меня, я аж потом холодным покрываюсь. Боялась я ее, строгая она была, но справедливая, ничего не скажу. Никогда меня не притесняла, не унижала, а если хотела что-то выговорить или научить чему, только наедине, чтобы никто не слышал нашего разговора. Такая вот была, думала о других людях, чтобы не оскорбить и не обидеть. А была еще и бабушка, мама Павлушиного отца, та конкретно из так называемых «бывших», не скрывавшая своего происхождения, а гордившаяся им. Ты ее не застала, она умерла до твоего рождения, но тебе и бабушки Анфисы и ее воспитания более чем хватило. А отец Павлуши так и вовсе Человек с большой буквы, ученый. А я, хоть и из самого старинного города России, с его вековой историей, но мама-папа простые люди, частный дом, сад-огород. Конечно, я Павлушу наделила мысленно достоинствами сверх всякой меры.

Она замолчала, глядя застывшим взглядом куда-то поверх головы Полины, и все поглаживала дочь по волосам, погрузившись в свои воспоминания и тихо улыбаясь. Дивясь тому, как просветлело, разгладилось лицо мамы, Полина замерла, боясь чем-то спугнуть и разрушить поток ее теплых воспоминаний.

– Знаешь, – словно очнувшись, вернулась к разговору Елизавета Егоровна, – конечно, многое из того, что я себе тогда напридумывала про семейную жизнь и про Павлушу, было сущей ерундой и девичьей глупостью, но ведь и многое сбылось. И самое главное, он ни разу меня не разочаровал. Кроме одного-единственного раза.

– Чем? – зачарованным шепотом спросила Полина.

– Тем, что слишком рано умер, оставив меня одну, – посмотрев на дочь, грустно улыбнулась Елизавета Егоровна.

Они обнялись, да так и сидели какое-то время, молча обнимаясь, слушая, как подвывает за окном ветер, нагнавший к ночи грозовые тучи, и как начинает стучать в окно каплями ливень, обещавший стать сплошным потоком, как громыхнул близкий гром. И каждая думала и вспоминала свое… А потом, решительно выдохнув, словно объявляя минутку слабости и воспоминаний закрытой, Елизавета Егоровна решительно отправила дочь спать.

Поля была уверена, что не заснет, столько всего крутилось в голове и такие в ней бурлили эмоции. Но только легла – и отключилась, словно кто-то по голове приголубил дубиной.

А на следующий день…

Буквально на следующий! На следующий – Ержин Попаданыч и козлищу твою по рогам, гадство – день Полине прилетел от Судьбы неласковой новый «привет» в наступившей реальности, от которой она, как ей казалось, дистанцировалась. Ан нет – как выяснилось, СВО – она бьет по всем фронтам и тылам, как ты от нее ни бегай. Предупреждал же Ярослав Антонович, что не отсидеться никому. Вот и получите-распишитесь эдакий «нежданчик с подвывертом», как говаривал один известный Полине скульптор.