Браззавиль-Бич - Уильям Бойд

Потом они набросились на него. Дарий, который был в два раза крупнее, без труда повалил Мистера Джеба и, сев ему на грудь, прижал его руки к земле. Гаспар стиснул ему щиколотки, а Пулул и Америко несколько раз наскочили на голову. Потом Гаспар, подавшись вперед, вонзил зубы ему в мошонку, и старый шимпи пронзительно завопил от боли. Но град ударов, наносимых остальными, оглушил Мистера Джеба, и тело его обмякло. Северяне, один за другим, попятились от него.

Затем Дарий схватил его за ноги и стал бегать взад-вперед, рывками таская его по земле. Голова Мистера Джеба ударилась о ствол финиковой пальмы, из ноздрей потекла кровь. Дарий сразу остановился и начал с ворчанием ее всасывать и слизывать.

Через какое-то время Дарий бросил Мистера Джеба, остальные шимпи сошлись и окружили его, глазея на распростертое тело. Мистер Джеб лежал лицом вниз, совершенно неподвижно. Потом шевельнулся. Оторвал от земли голову и тихонько заскулил. Приподнялся и попытался оттолкнуться здоровой рукой, чтобы встать, но тотчас, весь дрожа, рухнул ничком.

Пулул подошел, сел ему на спину и начал выкручивать ногу из сустава. Я скорее увидела, чем услышала, как она сломалась. Вдруг она стала неестественно расслабленной. Пулул вцепился зубами в стопу, откусил один палец, еще два повисли на лоскутах кожи. В продолжении всего этого Мистер Джеб не издал ни звука.

Наконец Пулул, зловеще ухая, отвалился от Мистера Джеба. Северяне уселись и смотрели на него, неподвижно лежащего, добрых пять минут, потом Дарий прошествовал к нему и пару раз ткнул его пальцем. Старый шимпи по-прежнему не шевелился. Дарий схватил его за ногу — за сломанную ногу — и несколько ярдов протащил по земле, перевернув при этом лицом вверх. Затем две или три минуты бил по лицу кулаками.

Дарий разжал кулаки, отошел, и вдруг, с места в карьер, северяне ринулись прочь, прыжками, бегом проламываясь сквозь кустарник.

Я посмотрела на часы. Нападение на Мистера Джеба длилось примерно двадцать минут. Я была как выжатый лимон, все тело у меня ныло от напряжения. Я с трудом встала (за все это время я ни разу не шевельнулась) и подошла к Мистеру Джебу.

Он был еще жив. Я заметила, что пальцы на одной руке чуть заметно двигались. В треугольной ране на лысой голове виднелся кусок черепа — розово-оранжевый на фоне серо-черной, запыленной кожи. На мошонке, на месте укуса, кровь уже запеклась, по ней ползали мясные мухи. Но тяжелее всего было смотреть на его сломанную ногу, на культю откушенного пальца, где, поблескивая, белела кость.

Я почувствовала, что близка к шоку, мне было не вздохнуть, я хватала и глотала воздух, как утопающая. Я отвернулась, сделала несколько дыхательных движений: глубокий вдох, затем медленный выдох. «Ох, Мистер Джеб, — услышала я собственный голос. — Бедный Мистер Джеб».

Потом я подошла к нему, опустилась на колени и осторожно дотронулась до плеча.

Он открыл глаза. Один превратился в щель между двумя сливами кровоподтеков. Он посмотрел на меня.

Я сообразила, что подошла слишком близко, и отступила на несколько ярдов. Мистер Джеб задрожал, снова попытался встать, но был слишком слаб. Тогда, опираясь на здоровую руку и здоровую ногу, он волоком потащил свое тело в сторону густых зарослей подлеска. За ним по пыли тянулась неровная, с пятнами крови, борозда.

Он уполз глубоко в чащу. Я пыталась следовать за ним, но не смогла колючки росли для меня слишком густо. Я попятилась и выбралась наружу, сильно оцарапав предплечье. Села, прислонившись спиной к дереву, и просидела минуту или две. Потом сообразила, что уже вечереет и скоро начнет смеркаться; пора было подумать о возвращении в лагерь. Я открыла сумку, извлекла какой-то антисептик и смазала им царапину на руке и ссадину на колене. Когда я клала лекарство на место, то увидела фотоаппарат.

Я не фотографировала эту схватку. А теперь Мистер Джеб умирает или уже умер в непроходимом колючем кустарнике… Что происходит в Гроссо Арборе, спросила я себя. Откровения, содержавшиеся в моей статье, уже устарели. Эти северяне пришли сюда убивать и, что самое неожиданное и непонятное, — причинять боль. Насколько я знала, таких прецедентов не было.

Я услышала тихое, с придыханием, уханье — хуу-хуу-хуу — и огляделась. Сидя на корточках в двадцати футах от меня, на меня смотрел Конрад. Как ни глупо, я вдруг почувствовала облегчение и неуместную радость, точно встретилась со старым знакомым.

— Конрад! — громко окликнула я.

И он бросился от меня в кусты. Через несколько секунд я увидела, что он лезет на дерево со светлым стволом и лимонными цветами, чья крона нависала над зарослями, скрывавшими от меня тело Мистера Джеба. Он добрался до самых дальних ветвей и, устроившись на них, стал неотрывно смотреть в путаницу веток, туда, где Мистер Джеб умирал медленной и мучительной смертью.

Я возвращалась в лагерь с большим опозданием. Поэтому пошла прямо в столовую, чтобы не возбуждать подозрений. Я никому не рассказала, что произошло, и объяснила свои травмы тем, что упала, следуя за группой. Я принялась за волокнистого цыпленка и сладкий картофель с непривычным для меня удовольствием и попросила одного из поваров принести мне бутылку пива. На то, что оно будет холодным, я и не надеялась, но мне нестерпимо хотелось выпить. Итак, я поглощала свою порцию и пила теплое пиво. Едва я закурила «Таскер», как в столовую вошла Джинга.

— Хоуп, с вами все в порядке?

— Нормально. А что?

— Вы выглядите… не вполне здоровой.

— Просто устала. — Я улыбнулась ей. — День был трудный и долгий. И, по-моему, один из моих шимпи умер. — Я до сих пор не знаю, зачем я ей это сказала. Возможно, я хотела как-то дополнить то, что выстроилось у меня в голове. Я рассказала ей, что вышла на место схватки и обнаружила кровавый след, уходивший в колючий кустарник.

— Откуда вы знаете, что это был шимпи? — спросила она.

— Там был еще один, он сидел на дереве над зарослями. Вроде как нес караул у тела.

Джинга пожала плечами. «Может быть, леопард? — Она стиснула мою руку. — Господи, если бы вы знали, скольких шимпи я потеряла с тех пор, как мы здесь. Десятки!»

— Я понимаю. Но дело в том, что на юге их очень мало. Одним меньше, и уже чувствуется.

— Вы Юджину рассказали?

— Нет. Хотела попробовать обнаружить тело. Чтобы никаких сомнений не было. Во всяком случае… — Я погасила сигарету и демонстративно сменила тему. — Я слышала, книга скоро выйдет?

Мгновение она настороженно смотрела на меня, потом расслабилась.

— Да, мы уже вычитываем гранки. — Она помолчала, потом проговорила раздумчиво: — Полагаю, она пойдет на ура. Минимум на десяти языках, уже ясно. Но это хорошо для всех нас. После войны и всего этого мы опять будем что-то значить.

— Я бы хотела на нее взглянуть. — Я очень старалась, чтобы это было сказано непринужденно и без нажима.

— Все бы хотели. Но вы же знаете Юджина. Пока у него все не будет готово, он никому не покажет.

Она поднялась, и мы пожелали друг другу доброй ночи самым приветливым тоном. Не знаю, почему я так решила, но я поняла, что крепнущая дружба между Джингой и мной теперь застынет на мертвой точке. Я не сомневалась, что с этого дня Джинга уже не будет мне доверять.

ПУЛУЛ

Жестокость. Соотв. прилагательное «жестокий». Стремление причинять страдание; удовольствие или равнодушие при виде чужой боли; безжалостность; бессердечие.

Когда Хоуп думает о том, как Мистер Джеб умирал медленной смертью, ей особенно живо видится Пулул, который, сидя на спине у старика шимпи, выкручивал ему ногу из сустава, пока не сломал, а потом попытался откусить пальцы; это было жестокое действие; то есть со стороны оно выглядело жестоким. Но понимал ли он, что делает? «Удовольствие или рабнодушие при виде чужой боли». Если считать, что это было жестоко, значит, это было сделано намеренно. Если это было сделано намеренно, то следует сбросить со счета слепой инстинкт, нужно предположить какой-то уровень осознанности.

Хоуп знает (откуда вообще берется знание?), что в шимпанзе присутствует зло. Пулул хотел причинить боль, и как можно более сильную.

— Я не хочу об этом говорить! — орал на нее Джон. — Ты что, не понимаешь, что ли? — Его руки вцепились в спинку кухонного стула. Он начал ритмично стучать стулом об пол в такт собственным выкрикам: — Я не хочу об этом говорить! Я не хочу об этом говорить!

— Ладно! Заткнись! — истошно завопила на него Хоуп. — Заткнись, слышишь!

Они смотрели друг на друга, их разделял кухонный стол. Она провела ночь у Мередит в Оксфорде и ранним поездом приехала в Лондон. Джона она не застала. Она позвонила в университет, ей ответили, что он у себя в кабинете, работает и просит его не беспокоить. Домой он вернулся вечером, около половины восьмого. Он поздоровался с ней как ни в чем не бывало. «Как прошел вечер?», «Как твоя родня?» Она позволила ему продолжать в том же духе минуту или две, потом попросила объяснить, что случилось на озере. Его увертки звучали крещендо, в качестве кульминации они разорались друг на друга.