Браззавиль-Бич - Уильям Бойд

Входная дверь была открыта мы никогда не запирали своих домов. Я распахнула ее и вошла в гостиную. Она была прибранная и аккуратная, даже бумаги на письменном столе лежали стопками, тетради и блокноты стояли на полках. Почему-то у меня не было и тени сомнения, что здесь Роберта гранки держать не станет. Я прошла в спальню. Она была просто обставлена, пахла свежестью и какой-то парфюмерией. На постели лежало яркое, в мексиканском духе, покрывало, рядом с ней на столе стояла ваза с цинниями. Одежда висела в некрасивом, застегнутом на молнию пластиковом чехле, украшенном стилизованными изображениями рыб и раковин. Под окном вдоль стены стоял ряд коробок и чемоданов. Я заглянула во все: бумаги, старые журналы, полевые и сводные. Один чемодан был заперт. Я заглянула под кровать. Я расстегнула молнию пластикового гардероба. Гранок и близко не было.

Я вернулась в гостиную и осмотрела ящики письменного стола — ничего. Я начала чувствовать себя дурой: если гранки в доме, она непременно должна держать их под замком. Но насколько я понимала ситуацию, она могла ежедневно брать их у Маллабара и приносить обратно. Я спросила себя, хватит ли у меня времени — и храбрости тоже — чтобы войти в его дом.

Я подошла к книжной полке. Рядом с ней стопкой лежали бумаги и пухлые папки: множество картонных и две пластиковых с большим количеством отделений. Я открыла одну — сплошные данные с искусственной зоны кормления. Я положила ее на место: тут явно ничего не было. Я посмотрела в окно и вздохнула.

Роберта Вайль шла по дорожке к своей входной двери.

Должна сказать, я провела эту сцену хорошо. Когда Роберта открыла дверь, я стояла у книжного шкафа с открытой книгой в руках, точь-в-точь как завсегдатай магазинов, который ходит пролистывать, но не покупать книги.

— Привет, Роберта, — сказала я совершенно беззаботно. — Я слышала, как вы вошли.

Она была очень удивлена. Вид у нее стал сперва ошарашенный, потом возмущенный, затем подозрительный и наконец притворно благовоспитанный; я тем временем обернулась и аккуратно поставила книгу на полку.

— Когда-нибудь возьму ее у вас почитать, — сказала я с улыбкой. — А где Ян?

Ян следовал за ней и именно в этот момент вошел в комнату.

— Хоуп, — с глупым видом сказал он и нервно оглянулся на свою жену.

— Хоуп… Хоуп нас ждала, — объяснила ему Роберта.

— А, — сказал он понимающим тоном, словно такое случалось каждый день.

— Я зашла, чтобы взять у вас эту статью, — обратилась я к нему.

— Какую статью?

— Ту, о которой вы говорили мне на днях, — это я произнесла с большим нажимом.

— Ах, да, — он был явно растерян. — Статью о…

— Какую статью? — спросила Роберта.

— Ту самую, о сексуальной стратегии. — Его тупость начала меня раздражать. Но о своих словах я сразу же пожалела. Роберта встрепенулась, подозрительно на меня уставилась.

— В сообществе шимпанзе, — продолжила я.

— А, эту дребедень, — в голосе Роберты прозвучал безмерный сарказм.

— Я ее вам откопаю, — Ян наконец понял, о чем речь. — Не уверен, но постараюсь найти.

— Это было бы прекрасно. — Я с улыбкой прошествовала к двери. — Ладно, увидимся. — И вышла.

Этим вечером нас не кормили, так как поваров и кухонных мальчиков отпустили на отдых. Я провела время в одиночестве в своем бараке для переписи, обдумывая планы на завтра. Я перечла статью, которую отправила в Англию, и подумала: как-то будет реагировать Маллабар, когда она выйдет. Я понимала, что смерть Мистера Джеба обесценила содержавшиеся в ней выводы, их следовало обновить.

Позднее я вышла подышать свежим воздухом и минуту постояла одна, в темноте, слушая цвирканье сверчков и писк летучих мышей. Я уже хотела вернуться в дом, но заметила на дороге пляшущий луч фонарика. Я подобралась к изгороди из гибискуса и в тусклом отсвете разглядела, что это Роберта Вайль. Она подошла к бунгало Маллабара, постучалась, и ее впустили.

На следующее утро я встала очень рано и вышла в поле, когда все еще сидели по домам. Я отвела Джоао на место убийства Мистера Джеба. Я сказала ему только, что обнаружила Мистера Джеба всего израненного и что он уполз в колючий кустарник умирать. Мы с ним постояли, вглядываясь в заросли. В воздухе отчетливо пахло падалью.

— Смотрите, — Джоао указал наверх. — Конрад.

Конрад сидел на том же дереве с лимонными цветами, глядя сверху на нас и туда, где разлагались останки Мистера Джеба.

— Я думаю, леопард, — сказал Джоао угрюмо и сплюнул на землю. Запах был отвратный. — Леопард появиться.

— Нет, — сказала я. — Я думаю, это шимпи. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую.

— По-моему, — продолжила я, — я видела шимпанзе-северян поблизости. И слышала шум драки.

— Я не думаю, что это возможно, мэм, — сказал он очень почтительно, но совершенно убежденно.

Я вытащила свой блокнот.

— Ну, значит, запишем, что в результате нападения неизвестного хищника. Так будет нормально?

— Ах да, мэм, — Джоао что-то вспомнил. — Доктор Маллабар хочет мои бумаги. Все записи, которые я вам дал.

— Все?

— Да, мэм.

— Он не сказал, зачем?

— Он говорить, для архив.

Об этом проекте Маллабар когда-то действительно говорил что-то туманное: создать хранилище, где будут все материалы по работе, проведенной в Гроссо Арборе со дня его основания. Там должны будут находиться и все полевые записи, как его собственные, так и его сотрудников. Это будет крупнейшее в мире собрание данных о приматах, заявлял он. И его нельзя сбрасывать со счетов как потенциальный источник денег: возможно, его удастся продать какому-нибудь университету или организации или включить имя очередного благотворителя в его название… всякое может случиться.

— Вы сказали доктору Маллабару, что ваши бумаги у меня? — спросила я Джоао.

— Да, мэм.

Я посмотрела на доску объявлений в столовой: по списку следующим в город за продуктами должен был отправиться Вайль. Я сразу же поехала на северную территорию, и один из его помощников сказал мне, где можно его найти.

День уже клонился к вечеру, влажность значительно возросла. Воздух стал сырым и тяжелым. Сезонные дожди должны были вот-вот хлынуть. Всю прошлую неделю с гор, расположенных за плато, доносились дальние раскаты грома, облака над нами становились все темнее, воздушные фронты проходили один за другим. Я двинулась по твердой, хорошо утоптанной тропинке через высокую, по пояс, траву, сухую и выгоревшую до желтизны обесцвеченных волос, отмахиваясь от жужжавших у меня над головой мух. В это время суток в воздухе всегда не бывало ни малейшего ветерка, и каждый лист, каждый стебель травы среди тянувшегося по обе стороны тропы кустарника казался чахлым и измученным.

Я увидела Диаса, старшего ассистента Вайля, в тени пальмы-фитинги. Он поднес палец к губам и показал мне на группу деревьев. Я всмотрелась в испещренный бликами сумрак и ярдах в сорока разглядела Яна, который сидел возле установленной на треноге фотокамеры с вытянутым телеобъективом. Я осторожно направилась к нему, стараясь не наступать на сучки и сухие листья. В рощице стояла полная тишина, и, несмотря на тень, жара казалась еще более гнетущей.

Ян Вайль обернулся на звук моих шагов. Вопреки обыкновению, на лице его не засияла та самая, застенчивая и довольная улыбка. Я чувствовала себя несколько виноватой. Мы с ним не говорили с тех пор, как Роберта застала меня у них в бунгало. Но я решила, что все же смогу совладать с его уязвленными чувствами.

Я подошла к нему и пригнулась. В тридцати футах от нас двое шимпанзе добывали себе пищу в термитнике. Я узнала Пулула, второй был совсем молодой шимпи, почти ребенок. Пулул осторожно просунул длинный стебель травы в термитник, покрутил его, вытащил, весь облепленный копошащимися насекомыми, и съел их.

Проделав это несколько раз, он посторонился, чтобы юный шимпи попробовал повторить его действия. Но длинный лист травы, который детеныш пихал в термитник, сгибался и, в отличие от Пулулова стебля, не проникал в самую глубину, к изобилию насекомых. Попытки детеныша вознаграждались от силы двумя-тремя выуженными из гнезда термитами.

Вскоре он отбросил травинку и начал осматриваться, отыскивая на земле более подходящее орудие труда. Пулул молча наблюдал за ним. Ян начал фотографировать. Детеныш нашел ветку длиной дюймов в восемнадцать с несколькими жухлыми листьями. Он оборвал листья и просунул ветку глубоко в термитник. Когда он извлек ее наружу, конец кишел насекомыми.

Ян повернулся и посмотрел на меня. «Каждый раз, когда я вижу это, я поражаюсь», — проговорил он суховатым тоном, указывая большим пальцем в сторону шимпанзе. Было видно, что он испытывает раздражение и легкую неловкость. Я объяснила ему, зачем пришла, и он согласился со мной поменяться.