Браззавиль-Бич - Уильям Бойд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом я встретилась с Мартимом и Тунде, которые работали при кухне и сопровождали меня в поездке. Мы сделали хозяйственные дела и покупки, я выполнила разные мелкие поручения моих коллег. Я сходила на центральный почтамт, к подножью холма, на котором стоял собор, и отправила приложение к статье — свои дополнительные выводы и соображения — знакомому в редакции. Я сорок минут прождала в жаркой стеклянной кабинке, покуда оператор пытался соединить меня с Лондоном. Наконец над аппаратом вспыхнула лампочка, уведомившая меня, что связь есть. Какое-то время я кричала «алло» в трубку, но не услышала ничего, кроме шипения и треска.
Вернувшись в отель, я обнаружила свои фотокопии и записку от Усмана: он приглашал меня на поздний ленч в отремонтированном пляжном домике.
Вдали от нас, за много миль от берега, я видела громадную систему по скрытой подготовке штормов, бескрайний, готовый обрушиться облачный континент с горами и плато, утесами и пропастями. Мы сидели на широкой деревянной террасе, поднятой футов на восемь над берегом, и смотрели на море. Светило солнце, но дальние облака таили в себе угрозу для этого дня, берега и пенных валов, превращая их в ненадежную декорацию.
Усману разрешил пользоваться своим пляжным домиком знакомый торговец-сириец. Домик был свежевыкрашен, но отремонтирован только наполовину. Выходившая на море терраса была прочной, ее заново отделали деревом и укрепили все опоры, стоило открыть дверь во внутреннее помещение, как вы обнаруживали, что кровля у него провалилась. Зато на террасе было хорошо, она продувалась с трех сторон и была расположена достаточно высоко над берегом, чтобы мы не страдали от песчаных мух.
Усман приготовил странный ленч: чесночная колбаса, сладкий картофель, луковый салат. У него было немного хлеба, плавленый американский сыр и ананас. Мы пили холодное пиво, которое он привез в специальной коробке со льдом.
Мы сидели на алюминиевых стульях, положив ноги на балюстраду, алюминиевый столик с едой стоял между нами, мы смотрели на набегающие валы. Усман сказал, что сириец предлагает ему купить этот пляжный домик.
— А зачем? — спросила я. — Ты же здесь надолго не задержишься.
— Но он очень дешевый. И, кроме того, мне не на что тратить деньги.
— Разве ты не посылаешь их домой? — Я никогда прежде не расспрашивала Усмана об его домашних обстоятельствах.
— Конечно, я что-то посылаю своему брату и сестрам.
— А жене и детям?
Он посмотрел на меня, потом рассмеялся.
— Ах, Хоуп, я не женат.
— Для меня это не так важно.
Он основательно приложился к своему пиву, по-прежнему улыбаясь: мои слова его, видимо, позабавили.
— Я был слишком предан своему делу, чтобы жениться.
— Делу? Какому?
— Космосу.
Он рассказал мне, что много лет тренировался для участия в космических полетах. Когда русские открыли свои космические программы для ряда стран третьего мира, в частности, для Индии, Вьетнама и Египта, он был одним из шести египетских военных летчиков, отобранных для прохождения первоначальной подготовки. Потом он провел четыре года на самом Байконуре, в ожидании своего часа. Всегда имелся дублер, то есть к полету готовили двоих индусов, вьетнамцев, египтян. До последнего момента было неизвестно, кого выберут.
— Я-то точно знал, что меня, — сказал он просто, будничным тоном. — Видишь ли, я мечтал оказаться в космосе. Я говорил с теми, кто там был, я видел фотографии… — Он грустно усмехнулся. — Я думаю, в этом и состояла моя ошибка. Понимаешь, эти снимки были очень красивы. — Лицо у него исказилось, он поморщился, покрутил головой, вспоминая об их красоте. — Я перестал быть безупречным специалистом, и только. Я даже начал писать стихи о том, как Земля выглядит из космоса. Я думаю, в этом и состояла моя ошибка.
— Они выбрали другого.
— Я сопровождал его до самого места запуска, на случай, если с ним что-то произойдет. Но ничего не произошло.
— Печально. — В этот момент меня просто переполняла любовь к нему.
Он скорчил гримасу, означавшую «что тут поделаешь».
— А теперь американцы летают на Луну.
— Так ты говоришь по-русски? — я постаралась изменить тональность беседы.
— Ну, я почти все уже забыл… Но это тянулось долго, я был там, я был одержим одной целью, и я ее не достиг. — Он потер переносицу. — Когда я вернулся в Египет, все было уже не то, я не мог осесть, не мог успокоиться. Мне пришлось уйти из ВВС. — Он повернулся ко мне, улыбнулся. — Я увидел объявление, что нужны «инструкторы». И вот я здесь, участвую в чужой войне.
— У тебя нет своего дома?
— У меня есть маленькая квартира в Александрии. Сейчас там живет мой кузен. — Он встал и подтянул плавки. — Домом ее не назовешь. Потому я и хочу купить эту развалину.
— Ну, тогда нужно купить. Если она принесет тебе хоть немного счастья.
Он обошел вокруг стола и поцеловал меня.
— Хоуп. Умная ты моя Хоуп. Все не так просто. Не думаю, что одна старая хижина на пляже сделает меня счастливее.
Ночью, вернее, очень ранним утром, перед рассветом, кто-то постучал в дверь и поднял его с постели. Я слышала, как он и пришедший негромко разговаривали, потом Усман оделся. На рассвете придется вылететь на задание, сказал он. Сейчас нужно идти на инструктаж. Колонна ЮНАМО направляется в сторону болот и ирригационных систем на севере. Я еще не до конца проснулась, когда он на прощание поцеловал меня в щеку.
— К твоему следующему приезду, Хоуп, я куплю этот домик на берегу. И мы будем здесь вместе.
Я выехала из отеля в лагерь несколькими часами позже. Сворачивая на дорогу, проходившую мимо аэропорта, я услышала рев моторов и увидела, как в воздух поднялось шесть МиГов, они взлетали по двое, оставляя за собой оранжевый форсажный выхлоп, уходя вверх и вдаль в туманном голубом утреннем небе.
КОСМИЧЕСКИЙ РАССВЕТ
Хоуп очень сочувствует Усману с его несбывшимися мечтами о космическом полете. Она тоже видела эти фотографии родной планеты, снятые теми, кто находился за пределами ее туманной атмосферы. Она понимает его желание оказаться в бесконечном мраке, вращаясь со скоростью пять миль в секунду и глядя сверху на наш бело-голубой шарик.
Смотреть на малиновые космические рассветы, видеть пушистую дымку нашей хрупкой биосферы… Регистрировать восходы и закаты луны, она поднимается по небу стремительно, как пузырек в стакане воды, и уходит с него, как падает с края стола мячик для пинг-понга. Наблюдать огромные, с поперечниками в сотни миль, спирали планктона в океане. Созерцать шестнадцать восходов и шестнадцать закатов каждые двадцать четыре часа, кружа по орбите над нашей прекрасной планетой… Вероятно, он мог бы улететь и дальше и подставить лицо свету лучей Земли или — кто знает? — увидеть, как она восходит медленно и лениво над желтовато-бледной поверхностью Луны — это выпало на долю американских космонавтов, которым он так завидовал.
Усман мечтал о том, что вне этого мира. Наверное, с такими мечтами тяжело жить.
Хоуп придумала план. На выходных она решила понаблюдать за Джоном: втайне от него, оставаясь незамеченной, посмотреть, что он будет делать. Она позвонила ему, сказала, что приедет домой, а затем перезвонила в пятницу вечером и все отменила. Важная встреча, объяснила она, интервью с кандидатами на место Уинрифа, ее присутствие необходимо. Джон сказал, что ему очень жаль, что он ее ждал.
Она села на поезд и поехала в Лондон, взяла напрокат машину, подрулила к одному из множества безликих отелей на Кромвель Роуд и сняла себе одноместный номер.
В субботу утром она припарковалась на их улице и стала ждать. Она увидела, как Джон вышел из дома и направился в колледж. За колледжем она следила почти непрерывно — отлучилась только облегчиться и поесть — до семи вечера, то есть пока он не пошел домой. Из квартиры он больше не выходил и гостей не принимал.
В воскресенье она поднялась с постели достаточно рано и увидела, как он возвращался домой из киоска с кипой воскресных газет. Наблюдая за ним, она испытывала странное чувство: она смотрела на близкого человека как бы со стороны. Привычные черты его внешности теперь бросались в глаза: нейтральная, немодная одежда, слишком облегающий пиджак, жесткие, откинутые назад волосы. На ходу он слегка покачивался из стороны в сторону, походка была почти развязной. Он непрерывно курил.
День был ясный, бодряще прохладный, но на солнце было тепло. Примерно в три он вышел из квартиры, неся в руках блокнот и растрепанную кипу газет. Пошел в Гайд-Парк. Сел на скамейку и какое-то время читал, потом что-то записал в блокноте. Затем побрел к Серпантину и стал прохаживаться взад-вперед, глядя на последних отважных гребцов и увлеченных своими яхтами моделистов.