Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова

Если ее расстреляли в той машине, значит, ей повезло. И тем мужикам с “Российского радио” и с Первого канала повезло тоже.

Он бегал и знал, что все напрасно: он ее не найдет.

Что нужно срочно звонить в Москву. Что нет никакой надежды на то, что “обойдется”.

На этот раз не обошлось.

– Беляев, твою мать, куда ты прешь-то всей тушей?!

Носорог, блин! Я из-за тебя…

Ники отмахнулся от приставшего к нему, как от комара. Но тот все не отставал, все показывал на какой-то пакет, который уронил, когда Ники налетел на него, и в конце концов Беляев просто толкнул его к стене. Тот медленно съехал на пол, вытаращив побелевшие от унижения и изумления глаза.

Ники задумчиво постоял над ним, потом ногой зафутболил пакет в лестничный пролет и побежал дальше.

Хорошо, если не резали ножами, не пытали, не били. Хорошо, если сразу расстреляли. Это быстрая и верная смерть.

Господи, избавь их от плена.

Господи, зачем ты сделал так, что она уехала, а я остался на этом гребаном блокпосте!

Ники Беляев не был героем.

Он боялся смерти, боли, змей, простуды, слишком настырных девиц, которые пытались женить его на себе. Он не любил чужих проблем и новых начальников и благородным рыцарем не был никогда, но он не подозревал, что это такой ужас – остаться.

Господи, спасибо тебе, что ты сделал так, что она уехала, а я остался на этом блокпосте, что и спас меня!

Основной инстинкт – а Ники был абсолютно уверен, что это никакая не тяга к размножению, а как раз самосохранение! – оказался сильнее всех остальных.

– Ники, что случилось?!

Зрение не фокусировалось довольно долго, несколько секунд, а потом перед глазами прояснилось – и больше уже не темнело. Просто теперь он никак не мог себе позволить… выключиться.

Коля Мамонов, корреспондент “Маяка”, и с ним кто-то из иностранцев, кажется из “Штерна”.

– Ники, ты что?! Заболел?!

– Я не заболел. Коля, твой телефон работает?

– Не, не работает! Да они ни у кого не работают!

Ники за рубаху подтащил к стене тщедушного Колю и стал так, чтобы отгородиться от шумного оживленного коридора. Немец вытаращил глаза, но потащился за ними – вот оно, журналистское любопытство, вот она, охота пуще неволи!..

– Коль, нужно найти телефон и позвонить Алексею Бахрушину. Только по-тихому. Сможешь?

– Знаю Бахрушина, – пробормотал удивленный Коля, – я у него на “Российском радио” начинал, сто лет назад. Он тогда еще директором был. А что случилось?

– Ольга Шелестова пропала. Его жена.

– Ники, ты что?!

– Я ничего. Я на въезде в город остался, а она уехала с Грохотовым и какими-то двумя с Первого канала.

Я приехал, а их нет никого.

– Ники, ты подожди, – быстро заговорил Коля и зачем-то взял его за руку. Должно быть, выглядел он и вправду неважно. – Подожди пока. Может, у них машина сломалась или их где-то еще задержали! Тут всех задерживают, сколько случаев было, ты же сам знаешь!

Ники выдернул руку.

– Я знаю, но у нас вечером был запланирован эфир.

Ольга не могла опоздать на эфир. Коля, найди телефон и позвони. Если не дозвонишься Бахрушину, позвони Здановичу, в аппаратную. Сегодня его смена. У тебя есть ручка?

– Что?

– Ручка, – повторил Ники. – Записать номер. Есть ручка, Коля?

Немец моментально сунул ему “Паркер” и какой-то кукольный блокнотик с розочками. Ники давно заметил, что немцы почему-то любят именно такие блокнотики.

– Может, подождать пока, а, Беляев? Давай вместе поищем! В гостинице… ты уже был там?

Невозможно было объяснить Коле то, что Ники знал совершенно точно, – все уже случилось, и изменить ничего нельзя.

– Позвони, – приказал он. – Сейчас же. Брось своего колбасника, найди телефон и позвони. А я съезжу в гостиницу.

– Мой телефон, – пробасил ничуть не смущенный “колбасник”. – Работает. Спутник, хорошо.

Ники почти бегом бросился от них, кое-как доехал до гостиницы, но и там никого не было – конечно же!

Господи, объясни мне, как ты принимаешь свои решения?! Кто уходит, а кто остается?! Кто застревает на блокпосте, а кто попадает в плен?!

Господи, пусть лучше расстрел, чем плен! Она такого не заслужила, она просто женщина – умница, хороший журналист и верная жена, уж я-то знаю, господи!..

У него не было ключей от Ольгиного номера – откуда?! – но почему-то он решил, что непременно должен в него попасть, даже если ему придется высадить дверь.

Делать этого не пришлось. Она была открыта.

И эта открытая дверь, подтвердившая все, привела его в ужас. Он долго не мог решиться войти. Темнота в узкой щели проема была глухой и абсолютной, как выход на тот свет. Для того чтобы войти, нужно толкнуть створку, расширить эту абсолютную темноту, а он не мог.

Не мог, и все тут.

На лестнице загомонили арабы, зазвучали шаги, и он понял, что должен войти прямо сейчас, чтобы они не застали его под дверью. Он вытер пот с верхней губы, хотя в коридоре было холодно и даже промозгло, шагнул и зажег свет.

Лампочка без абажура вспыхнула, залила все вокруг белым, неестественно ярким светом.

Ники закрыл и открыл глаза.

В комнате был чудовищный погром. Такого Ники Беляев в жизни своей не видел – а видел он многое!

Вещи оказались выворочены и брошены кучей на середине комнаты, как будто из них собирались сложить костер. Даже спальный мешок, который Ольга всегда таскала с собой, вытряхнули из чехла и распороли по швам. Клочья бурого синтепона валялись на голом полу, и это было ужасно. Розовая косметичка. Фен.

Джинсы. Желтый рюкзак, изорванный так, словно его драли зубами. Тощий матрас сдернут с пружинной кровати. Очки. Кошелек.

Ники подобрал кошелек и заглянул в него. Пусто.

Ни кредитных карточек, ни денег – ни американских, ни афганских.

Афганские деньги здесь можно покупать “на вес”.

Один доллар – это почти сорок тысяч афгани. В ходу десятитысячные голубые купюры, и у всех кошельки были туго и жирно набиты этими самыми купюрами, потому что все остальные “банкноты” – мелочь, за которую нельзя купить ничего. Кто бы и что бы тут ни искал, деньги они вытащили тоже.

С Ольгиным кошельком в руке Ники присел на трясущуюся, как студень, металлическую сетку кровати.

Под его весом она сразу провисла почти до пола.

Значит, все это не просто так.

Значит, что-то им было нужно.

Все планировалось заранее.

Только бы знать – что?! И кем?! И зачем?!

Он пошевелил ногой цветастую оболочку спального мешка. Она шевельнулась, как живая, и Ники отдернул ногу.

На полу что-то белело, и, преодолевая гадливость и звон в ушах, взявшийся неизвестно откуда, Ники наклонился и потянул это белое.

Оно оказалось носовым платком, сложенным почему-то треугольником, как письмо военного времени.